Степь 2

– Ну, вроде успели, – выдохнула облегчённо Любовь, принимаясь рыть снег ногами, что-то разыскивая.

Снег на вершине едва достигал щиколоток и слежался плотным, сдавленным настом, поэтому ступать по нему оказалось сподручно, глубоко не проваливались. Но как оказалось, Матёрая не искала что-то, как изначально решила Райс, а откапывала, освобождая от снега нечто большое и плоское. Видимо искать ей даже под снегом не требовалось, потому что точно знала где и что находится.

Наконец вековуха срыла холмик, выдававшийся на ровной поверхности выпуклым сугробом, и Райс поняла, что та откапывала. Это оказался большой камень, плоский и ровный как специально сточенный. Размером в полтора роста в длину и в размах рук в поперечнике. Вековуха как камень очистила, принялась вокруг него дорожку вытаптывать, а как закончила, оглядела проделанную работу, удовлетворённо что-то пробурчала себе под нос и отправилась вниз по пологому склону, распинывать снег внизу, утаптывая следующую поляну и сооружая из снега заградительную стену с подветренной стороны.

Сбросив наконец свой мешок и стянув второй с ярицы, бегающей за ней как собачонка, пристроила поклажу на краю утоптанного места. Райс всю дорогу гадала, что же такое тяжёлое тащила за спиной, а когда Любовь развязав мешок, стала вынимать оттуда колотые поленья, даже рот раскрыла от возмущения, но возмутиться ей Матёрая не дала, пресекая на корню бессмысленный девичий бунт.

– А ты чё думала? Пока ты в круге валяться будешь мне тут замерзать чё ли? Я в ночь обратно не пойду. Заночую у костра. С утра уйду, а ты как Вал отпустит сама притопаешь в Терем. Я думаю, по следу дойдёшь, не заблудишься. А коли в эту ночь не придёт, что, замерзать будешь, дожидаясь следующей? А коль и на вторую не явится? Да на третий день ты каждое полено целовать будешь, что останется. Так что не дёргайся, ещё мало принесли.

Из рассказов рыжая знала, что этот круг долгим не бывает и всегда укладывается в три дня, вернее в три ночи. Особо «одарённые» задерживались и до пяти, но это уже крайности. Ну, а те, кто дольше, то находили их на том камушке замёрзшими. Хотя «ледышек» уже и в первую ночь было предостаточно.

В рядах последних Райс себя видеть категорически не желала и надеялась управиться за одну ночь, как и её мама в давние времена. Хотя внутренне всё же готовилась на более долгое пребывание «в гостях» у Вала Вседержителя.

Они практически не говорили между собой. Матёрая развела крохотный костерок и обе уселись рядом пить густой мясной отвар, заранее приготовленный ещё в Тереме и теперь разогретый в котелке. Хлебали по очереди. Райс ни пить, ни есть не хотела, но на нервной почве даже увлекалась, отчего Матёрой приходилось отбирать котелок силой.

Ночь уродилась ясная. Любовь, сидя у костра то и дело вскидывала голову и вглядывалась в темноту безлунного неба, усыпанного далёкими холодными искрами звёзд, будто что там выискивала и наконец решительно проговорила:

– Пора, девонька.

Райс безропотно встала с насиженного сугроба, посмотрела на заснеженный тёмный холм, а затем обернувшись к Матёрой жалобно попросила:

– Любовь. Только ты с утра, прежде чем уходить проведай меня.

– Вот ещё, – пробурчала недовольная вековуха, заёрзав в сугробе тем, на чём сидела, – даже не думай о таких вещих. Сама доковыляешь, ни маленькая. Ишь нашла девку-сиделку. А ну, сопли подотри да ступай на круг. Времени рассусоливать не осталось. Вот-вот средина ночи накроет.

С этими словами она задрала к небу и глаза, и указательный палец, будто там среди россыпи звёзд всё это белым-по-чёрному написано.

– Ладно, – отмахнулась кутырка, – дойду, не рычи.

И зашагала по протоптанной дорожке наверх.

Устроилась на валуне на ощупь в полной темноте. Звёзды ещё те светила, а луна совсем не показывалась. Как-никак новолуние. Лёжа на спине и закрыв глаза, скомандовала себе успокоиться, потерпеть чуток и гнать дурные мысли поганой метлой, чтобы даже не высовывались.

По рассказам тех, кто прошёл этот круг, главное заключалось в томительном ожидании. Вал мог не прийти в желанную ночь, мог не явится и во вторую, и в третью. Те, кто замёрз, по словам бывалых баб просто засыпал на морозе, не дождавшись Вседержителя.

Поэтому Райс под настойками вековух отсыпалась все последние дни и теперь прибывала, что называется ни в одном глазу. Но вместе с тем понимала, что замёрзшие впадали в сон ни с того, что спать хотелось, а от того, что попросту замерзали. Но не успела она обо всём этом додумать как следует и собраться с нужными мыслями, как ОН пришёл…

Лёгкий ветерок обдул девичье тело словно голую. Будто на ней не одеты ни сапоги из бобра, ни штаны, ни тулуп с шапкой стёганых мехом. Рыжая в раз почувствовала себя без всего, но при этом не замерзала, а до состояния паники испугалась. И если бы не сходила по-маленькому заранее, то наверняка залила бы Святой камень жёлтой непотребностью. Вот насколько её жуть проняла.

Ветерок хоть и казался ласковым, но за ним чувствовалась такая немереная мощь, что кутырка даже дёрнулась, порываясь рвануть отсюда, куда глаза глядят, но не тут-то было. Дуновение имело не только могучую силу, но и абсолютную власть над ней, поэтому царская дочь только и смогла что дёрнулась, но большего сделать у неё не получилось.

Поток обтекающего воздуха становился плотнее и по ощущениям гуще, пока его консистенция не уподобилось речной воде. Дыхание Райс само собой стало медленным и тягучим, будто не воздух вдыхает, а воду.

Она и не поняла, как это у неё получалось. Каждый вдох с выдохом из-за вязкости воздуха растягивался на один удар сердца дольше предыдущего. Кутырка не знала почему, но со страха только и делала, что считала удары собственного пульса, колотившего гулким глухим стуком по ушам.

Сначала вдох и выдох составлял восемь ударов сердца-молота. Через пару вдохов увеличившись до девяти и так далее. Сколько времени ушло на замедление дыхания, ярица понятия не имела, так как всецело занималась подсчётом долбящих ударов в голове, но в один прекрасный момент неожиданно почувствовала, будто жидкий воздух начал в неё просачиваться не через дыхание, а через всю кожу, то и дело вихрясь и порождая маленькие смерчи. Сначала непосредственно под кожей, затем ввинчиваясь всё глубже и глубже и, в конце концов, они забуравили внутри всего тела.

Когда же вихри проникли в голову, перед зажмуренными глазами Райс вспыхнули красочные ведения. Вокруг стало светло, но ни как бывает днём, а будто ночь подсветили факелами, только никакого огня нигде не видела.

То тут, то там замелькали странные фигуры чудовищ, излучающих тусклый свет и освещающих холм своими бесформенными телами. Двигались эти сияющие тени настолько быстро, что ярица не успевала их как следует рассматривать. К тому же при движении они расплывались, размазывались, теряя контуры и резкость собственных очертаний, но то, что мельтешащие сущности казались странными, Райс успевала улавливать. У одного рога разглядела, у второго лапы когтистые, у третьего морду с тусклым огнём, пылающим прямо в пасти.

Тут на девку кто-то навалился сверху, прижав к камню, да так, что чуть дух не выбил, и с грубой силой принялся раздвигать ей ноги. При этом у царской дочери сама собой вспыхнула перед распахнутыми глазами радуга, видимо со страха, и по телу пробежала вожделенная услада.

Она продолжала не дышать, впитывая тягучий воздух всем телом и в паху почувствовала острый вихревой смерч буравчиком, тыкающимся в районе её волосатой щёлки. Стало настолько приятно, что волосы под шапкой зашевелились и дыбом выстроились.