Степь зовет

— А кто сказал, что я получаю письма?

— Да ваша Геня-Рива говорит.

— Много она знает… Ты ее больше слушай…

— Как это так? Я ведь сама держала его в руках, это письмо! — раскричалась Геня-Рива.

— Ну и что же? Я ведь говорю, письмо от знакомого… от моего знакомого.

— Ты же сказал, что это не тебе письмо, а в колхоз!

— Не путайся не в свое дело. Иди лучше приготовь мне поесть.

— Почему это не мое дело? Человек раз в жизни получил письмо и боится показать его жене! Что у тебя за секреты появились на старости лет?

— Ну, хватит! Надоело! Но Геня-Рива не унималась:

— Зачем ты обманул меня, сказал, будто письмо не тебе, а в колхоз?

— Ну, и в самом деле в колхоз. Отстань! — сердито оборвал ее Калмен.

— Если в колхоз, так почему ты его никому не показал?

— Покажу еще, успею.

— Ну, расскажите наконец, Калмен, что у вас тут стряслось?

— Баба остается бабой, — с досадой ответил Зогот. — Ну что тут рассказывать? Письмо получил. — Он отвел Коплдунера в сторону. — С тобой я могу поделиться… Видишь ли, никогда в жизни я не был доносчиком…

— Ну и что же? Ничего не понимаю. — Коплдунер с любопытством смотрел на него.

— А тут и понимать нечего. Как-нибудь в другой раз… — Калмен вдруг осекся. — Письмо получил от знакомого. Да зачем говорить женщине? Не хочу, чтобы она знала…

— От какого знакомого?

— А тебе какое дело? Ты его все равно не знаешь…

Ну ладно, иди в правление, я, может, приду. — Тяжелыми шагами Калмен Зогот пошел к хате.

«Скрывает что-то старик».

Коплдунер с минуту еще постоял, глядя ему вслед, а затем пошел вверх по улице, к колхозному двору.

5

Микола Степанович стоял с Хонцей у мокрого загона и нетерпеливо поглядывал на шофера, который хлопотал у машины. Ему надо было непременно поспеть на партийное собрание в МТС.

— Что ни говори, а на мне все еще пятно! Вот уже год прошел, а я не могу от него избавиться! — горячился Хонця.

— Ну чего ты волнуешься? — пытался успокоить его Иващенко. — Ты ведь больной человек, доведешь себя до нового припадка. Может, тебе лучше перейти на работу в МТС? Там легче будет.

— Нет, я отсюда никуда не уйду. Я не успокоюсь, пока не смою с себя пятно. Я все раскопаю… Юдл стал здесь хозяином. Юдл Пискун…

И Миколе Степановичу Пискун был не по душе, хотя ничего плохого он не мог бы о нем сказать. Может, лицо Пискуна с его бегающими глазками внушало ему антипатию, может, душа подхалима, которая угадывалась в его постоянной готовности услужить, в его благоговейном внимании к каждому слову начальства. Микола Степанович спросил как-то Волкинда о нем. «Лучшего завхоза и пожелать нельзя, — ответил Волкинд. — Горит на работе. Ни дня ни ночи не знает… Конечно, человека без недостатков на всем свете не сыщешь. Суетлив немного, покрикивать любит, есть такой грех. За это его и недолюбливают у нас. Зато я на него всегда могу положиться. Этот не подведет. Если обещал что-нибудь сделать, так уж сделает, хоть бы весь мир перевернулся»,

— А что ты можешь сказать о Пискуне?

— Был торгашом, им и остался, — резко ответил Миколе Степановичу Хонця. — Не наш он, и я это докажу… Ну, я тебе, наверно, надоел своим нытьем? — Хонця махнул рукой, резко повернулся и пошел вверх по улице.

Иващенко задумчиво посмотрел ему вслед. «Психует мужик. Надо что-нибудь придумать. Может, послать его лечиться?»

От подернутых синевой вишневых палисадников, от огородов, от сырой степи веяло прохладой.

Мимо фруктового сада пронеслась бедарка и повернула на середину улицы. Волкинд в своих огромных сапогах неловко прыгнул через колесо, поправил сбрую на лошади и с кнутом в руке пошел прямо к секретарю райкома.

— Ну, чем порадуешь? — встретил его Иващенко. — Говорят, ты уже рассчитался с колхозниками?

Волкинд достал из кармана промокшего брезентового плаща кисет с махоркой и начал медленно скручивать цигарку.

— Если бы пшеница росла в мешках, я давно рассчитался бы, — наконец отозвался он.

— Расти у тебя пшеница в мешках, ты тоже не рассчитался бы, не смог бы уберечь ее от дождя. — Иващенко помрачнел. — Почему ты до сих пор ничего не дал колхозникам? Это ведь первый урожай, который они снимают сообща, первый колхозный урожай. Ты понимаешь, что это значит? В Веселом Куте уже получили аванс.

— За Веселым Кутом нам не угнаться. Старый колхоз. Они еще три года назад построили конюшню на сто голов, а я только начинаю… Через несколько дней мы тоже выдадим хлеб колхозникам, но, конечно, поменьше, чем в Веселом Куте. Куда нам! Мы еще с МТС не рассчитались.

— Что же ты тянешь с молотьбой? Ой, Волкинд, боюсь, придется поставить о тебе вопрос на бюро. Скрипишь ты как несмазанная телега. Дай мне лошадь. Пока приведут в порядок машину, съезжу-ка я на ток, посмотрю.

Юдл Пискун вертелся у машины и украдкой бросал тревожные взгляды на секретаря. Чего этот Иващенко заявился сюда в такую скверную погоду? Не из-за него ли это, из-за Юдла? Пискун не раз замечал, что секретарь смотрит на него с недоверием. Может, что-то пронюхал?…

— Эй, Юдл! — крикнул Волкинд. Пискун подбежал к нему.

— Оседлай буланого, — хмуро распорядился Волкинд. — Микола Степанович хочет съездить на ток.

— Буланого? — торопливо переспросил Юдл. — Для товарища Иващенко? Сейчас, сию минуту… Вы со мной пойдете или подождете здесь, пока я приведу лошадь? Хотите — можете подождать. Я быстро… Одну минуточку…

— Нет, я лучше пройдусь.

Иващенко медленно шел вдоль канавы. Юдл семенил следом. Он уже позабыл о своих страхах. Шутка ли — люди видят, как он идет рядышком с секретарем райкома!

— Ну, расскажите, как у вас идет работа, когда кончите молотить…

— Не знаю, что и сказать, — робко начал Юдл, силясь угадать, какой ответ желателен секретарю райкома. — Сами видите… Трудно, очень трудно, товарищ секретарь! Что я могу один сделать, спрашиваю я вас, — вдруг разошелся он, — если каждый только о себе заботится? Разве колхоз их интересует? Попробуйте скажите одно слово — и наживете себе сто врагов на всю жизнь. С ног до головы оговорят. Нет, порядочного человека не любят…

Микола Степанович достал из кармана пачку папирос и протянул ее Юдлу. Тот никогда в жизни в рот не брал цигарки, но от секретарской папиросы, конечно, не отказался и проворно поднес Иващенко горящую спичку. Он окончательно осмелел: ведь сам секретарь райкома дал ему закурить.

— Чувствую, вы нас ругать будете, — оживленно говорил он. — И пожалуй, поделом…

— Ругать — этого мало, — затянувшись папиросой, сказал Иващенко.

Юдлу сразу стало жарко. Может, Иващенко его имеет в виду? Дрожащей рукой он подергал ус.