Степан Халтурин
Шрифт:
— Ну, и Христос с ним!
— Тут о сельской общине да ассоциациях разных сказано. Не поймет этого настоящий рабочий.
— Нельзя, брат, и крестьян забывать, ведь мы все никак из деревень и в деревне еще какая сила народу осталась. О них думать тоже надобно, на то мы и союз такой создаем.
— Нужно бы назвать союз не Северный, а Российский.
Халтурин с удивлением и благодарностью посмотрел на говорившего. Ведь это и его мечта — сделать союз всероссийским. Да, но пока это всего лишь мечта.
— Пока, братцы, он будет только Северным, как в Одессе Южный был, но от нас зависит теперь и во всех городах России отрасли завести. Вон в Москву Козлов поехал,
Жаль нет Виктора, в Москву уехал, типографию никакие наладит. Это его он Козловым назвал, по фамилии, вписанной в паспорт, который Обнорский себе добыл.
30 декабря также быстро утвердили программу союза.
Ее интернационализм, провозглашение необходимости слить борьбу за социализм с политической борьбой за свободы были близки рабочим, понятны, не то что туманные и расплывчатые требования народников, их проповедь крестьянского социализма. Программа встретила горячий отклик в среде пролетариев, народники приняли ее прохладно.
Редактор нелегального журнала «Земля и воля» Дмитрий Александрович Клеменц встретил Халтурина настороженно, когда Степан Николаевич вынужден был обратиться к землевольцам с просьбой отпечатать программу Северного союза.
Программа? Рабочие, те самые, которых учить да учить надо, вдруг образовали союз да еще и программу его разработали самостоятельно. Дмитрий Александрович, вчитываясь в программу союза, вынужден был признать, что написана она сильно, толково, с хорошим пониманием расстановки классовых сил в России. Но задачи… задачи политической, самостоятельной борьбы рабочих, — это не укладывалось в голове бывшего чайковца.
Редакторы журнала решили программу напечатать.
Очередной номер «Земли и воли» 12 января 1879 года поместил программу под заголовком: «К русским рабочим», «Программа Северного союза русских рабочих». В конце стояло: «Петербургская вольная типография. 12 января 1879 года. Печатано по просьбе рабочих».
Итак, Северный союз русских рабочих теперь существовал как сплоченная организация, имеющая свой устав, свою программу. О своем образовании союз заявил на всю Россию.
Только что повышенный в должности бывший заведующий агентурной частью, а ныне начальник всей сыскной полиции Третьего отделения Григорий Кирилов, плотный человек лет сорока, с проседью на висках и упрямым подбородком, вытянувшись, с презрением уставился в лысую макушку нового шефа Третьего отделения Дрентельна. «Куда ему: немецкий пивовар, хотя и Александр Романович. В делах ни бе, ни ме, не то что покойник, благодетель Николай Владимирович, тот с лету схватывал, и уж если я представлял человека к должности, то подписывал незамедлительно, не читая».
— Скажите, Григорий Григорьевич, а этот, как его… Клеточников, лицо надежное, кто рекомендовал его к нам?
— Так точно, ваше превосходительство, надежность Клеточникова проверена, попал он в Третье отделение по рекомендации Кутузовой.
— Кутузовой? Это что еще за министр в юбке?
Кирилова передернуло: «Дурак, форменный идиот, ему только министерская рекомендация нужна, не понимает, колбасник, что тайных агентов министры не вербуют». Но вслух Григорий Григорьевич ответил почтительно:
— Ваше превосходительство еще не знает всей сети наших осведомителей. Анна Петровна содержит меблированные комнаты, дает очень ценные сведения, по ее рекомендации были приняты и блестяще себя оправдали такие агенты, как убитый Шарашкин и действующий сейчас в Москве Рейнштейн.
— Гм…
но вы же в рапорте пишете, что этот Клеточников хоть и с университетским образованием, но… как там… не произвел на вас «впечатления человека, способного к агентурной деятельности»?— Поэтому я и прошу ваше превосходительство перевести его по письменной части, человек он болезненный, вялый, апатичный, несловоохотливый, такие не только не выдают тайн, а напротив, вполне пригодны для их сохранения.
— Так, так, а вы проверяли его?
— Так точно, ночами он всегда дома, живет в нужде, компании ни с кем не водит, обедает в кухмистерской, на службе усерден, молчалив, никакой пытливостью к секретам не страдает.
— Ну, если вы так настаиваете, то, что же, я согласен. Скажите, а этот, как его… Рейнштейн — еврей, немец?
— Из остзейцев, ваше превосходительство. Весьма ценный агент, связан с небезызвестным вам Северным союзом рабочих, жена его, Татьяна Алексеевна, по его же словам, любовница Ивана Ивановича Козлова. Надо полагать, что Козлов — это Виктор Обнорский.
— Как Обнорский, это тот, которого еще с семьдесят второго года разыскивают?
— Так точно, тот самый.
— Но позвольте, почему же он до сих пор не арестован?
«Вот идиот, вот свинья, хоть бы догадался предложить кресло. Не понимает он ничего в сыскном деле, эх, Николай Владимирович, Николай Владимирович, ты бы не стал задавать мне глупых вопросов».
— Да вы присаживайтесь, Григорий Григорьевич, курите.
— Благодарствую, Александр Романович.
— Так объясните все же, почему Козлов все еще на свободе?
— Видите ли, Александр Романович, по донесениям Рейнштейна из Москвы, Козлов этот связан с типографией «Земли и воли», а также с руководителями Северного союза. Козлов теперь от нас не уйдет, мы его в Москве плотно обложили, там не только Рейнштейн, но и наш агент Соколов. А вот если через него мы типографию нигилистов накроем да захватим головку рабочей организации, то можно будет считать, что со смутьянами покончено, остальных мы, как мышей, переловим.
— Хм… Прошу вас, Григорий Григорьевич, держать меня в курсе всех донесений по делу Козлова. Если удастся осуществить все, о чем вы говорили, считайте, что Анна у вас на шее.
— Рад стараться, ваше превосходительство.
«Себе ты небось Александра Невского или Белого Орла, на худой конец, испросишь».
— Разрешите идти?
— Да, да. Жду вас с докладом как всегда, в 4 часа дня.
Как ни был осторожен Обнорский, но Рейнштейн его провел. Вернее, сам Рейнштейн был мешковат, туго соображал, отличался абсолютным отсутствием фантазии, хотя обладал достаточной энергией. Зато у его жены, Татьяны Алексеевны, фантазии было хоть отбавляй. Это она втянула своего мужа в агентурную службу Третьего отделения, и если Кирилов говорил начальству о Рейнштейне, то подразумевал его жену. Обнорский был своим человеком в этой семье, сблизившись с Рейнштейном еще в начале 70-х годов, когда они вместе работали сначала на патронном заводе, а потом перешли к Нобелю. Татьяна с ним заигрывала, пытаясь соблазнить, стать доверенным человеком. Муж потворствовал ей. Но Виктор Павлович отшучивался и, как всегда, исчезал внезапно, надолго, потом так же неожиданно появлялся. Рейнштейну удалось войти в доверие к землевольцам, скоро у него завязались дружеские отношения с Оболешевым, Адрианом Михайловым. Когда Обнорский уехал в Москву налаживать связи с рабочими, за ним отправился и Рейнштейн с супругой. Обнорский был рад этой совместной поездке.