Степан Разин (Книга 1)
Шрифт:
– Али мы, астраханцы, тебе не потрафили в чем?!
– Али худо тебя принимали?! – кричали с берега.
– Не век, братцы, с вами жить. Дон дожидает нас. Астрахань город-то ведь не казацкий! – ответил Разин.
– Велишь – и казацким станет. Растревожил ты наши сердца. Вели только, батька!
– Вот дома управимся, то поворотимся и потолкуем! – подхватил и Наумов.
– Батька, давай и теперь потолкуем! Мы тут вина захватили толику. Стукнемся чарками на дорогу! – выкрикивали с берега.
– Может, пристанем? – осторожно спросил Степана Наумов.
Разин махнул рукою вперед.
– Воротимся-а! Берегите
Низовой ветерок взвился резвее, вздул паруса, как зобы больших птиц.
– А когда, когда вы воротитесь, батька?!
– Как поворотимся, так и будем! У нас дома тесто затеяно, вот только поспеем пирог спекчи! – отвечали казаки.
– Батька тогда меня к вам пришлет! – закричал Тимошка.
Конные проводили их до высокого пригорка; стоя на холме, еще долго что-то кричали, махали шапками, но слов уже было не разобрать...
За атаманским стругом шел астраханский стружок с полусотней стрельцов, на котором сидел воеводский пристав, иноземец капитан Видерос с тараканьими усиками.
Не доходя Забузанского острова, где стояла застава московских стрельцов, Видерос, заметив среди казаков, приготовления к бою, соскочил в легкий челн и помчался, как было велено воеводой, ко князю Семену с указом о пропуске разинского каравана. Разин велел пока спустить паруса, ожидая, когда навстречу прибудет стольник, указал зарядить все пушки и пищали и пушкарям стоять наготове с горящими фитилями, на случай измены. Не прошло и часа, как князь Семен, получив от пристава воеводскую проходную, сам явился в челне с Видеросом, взошел на разинский струг и, в знак мирных намерений, оставался на нем, пока караван миновал стрелецкую заставу, стоявшую в устье Забузана.
Из хвастовства Наумову захотелось пальнуть на прощание из пушек, но Разин не разрешил, чтобы сберечь порох.
Довольный тем, что кончилось ожидание битвы и с плеч свалилась забота, князь Семен, забыв обиду, нанесенную Степаном, когда он ушел из-за воеводского стола к черни на площадь, приветливо повитался с Разиным за руку.
– Ну, колдун ты, колдун, коли князя Ивана Семеныча околдовал! Не ждал я, правду сказать, что вы с боярином подобру поладите... Все подводные камни теперь на твоем пути миновались. Не поладил бы ты с боярином, тут бы по Волге тебе не пройти!
– Прошел бы я, князь, – уверенно сказал Разин. – Ведомы были мне все твои тайности: цепи вы под водой протянули, я ведал. В камышах у вас четыре «единорога» стояли, я ведал, а вместо пороха, как возвернешься назад, посмотри, что в бочонках возле «единорогов»! Что по левой протоке, в песках, засада стрелецкая, тоже ведал. Как мимо шел, то по всем стругам у меня вместо весел в уключинах были мушкеты вздеты, тех стрельцов побивать, а конное войско мое, вон видишь, только сейчас догоняет, а бой начался бы – оно бы вам грянулось в тыл, – вишь отколь, из степей подходят!..
Львов посмотрел на подходящую из степей конницу Разина, покачал головой, удивляясь разинской хитрости.
– Колдун, говоришь?! – подмигнул Степан. – С боярами без «колдовства» жив не будешь. Тем и живу, князь Семен Иваныч.
– А как же он с пушками отпустил тебя? – удивился князь.
– А как мне без пушек! Кабы я шел без пушек, то ты на меня напал бы. Я так и сказал воеводе, что рати стрелецкой страшусь да тебя, князь Семен. Как на берег выйду в Царицыне, так и пушки отдам.
На стругах хорошо, а в челнах их куды тащить!..– Ну, иди. Счастливо добраться да мирно жить! Смотри, в другой раз не будет тебе прощения! Не греши царю!.. – заключил князь Семен.
Но Степан не сумел идти, «не греша». У Черного Яра они нагнали два струга, на которых везли закованных в колодки стрельцов из Яицкого городка. Стрельцы хотели уйти на челнах в море к Разину – их поймали. Смелые люди были нужны Степану, а этих людей, как ему казалось, он должен по совести выручить. Он решительно взошел с казаками на струг и потребовал сотника, сопровождавшего ссыльных.
– Сбивай-ка колодки со всех. Они со мной на Дон пойдут, – заявил Степан.
Сотник взмолился, чтобы Степан не трогал колодников, за которых он будет держать ответ перед самим воеводой.
– Воевода, крещена рать, лучше, чем ты, меня знает; не стал бы кобениться так-то: у меня и дворяне на дне раков ловят! – прикрикнул Разин.
Полсотни ссыльных стрельцов разместились на разинских стругах...
Воеводский пристав на челне примчался к Степану. Он дрожал от страха, но долг заставлял его «унимать» атамана от всякого дурна. Воевода сказал, что спросит с него за все, что Степан натворит по пути до Царицына, где Видерос должен был получить от Разина струги и все пушки.
– Пошто прилез, немец?! – грозно спросил Степан.
– Воевода мне указал унимать тебя, – пробормотал Видерос. Он для верности заглянул в бумагу и повторил: – У-нимать.
Разин захохотал:
– Вот блоха так блоха! Унимать?! Да как же ты унимать меня станешь, дура немецкая! Я за сих людей богу ответчик! Меня царь простил, а их подавно! Иди, пока жив!
Пристав убрался, считая, что выполнил долг, и не решаясь еще докучать атаману... Капитан дрожал и проклинал воеводу и русскую службу, где ему обещали хорошие деньги, но не сказали раньше, что придется быть приставом при настоящем дьяволе, при одном взгляде которого подирает по коже холод. Видерос знал, что еще в Царицыне ему предстоит разговор со Степаном, и дрожащие губы его сами читали заранее «Патер ностер»...
Царицын был ближним городом от верховых казацких станиц. Из Зимовейской казаки чаще езжали в Царицын, чем в свой, казацкий, Черкасск. Сюда приезжали крестить детей и венчаться, за товаром на торг перед праздником или свадьбой, тут сбывали добычу удачной охоты и у татар покупали коней и овец...
Попадая в Царицын, казаки нередко жили тут по два-три дня, «обмывая» в царицынских кабаках какую-нибудь покупку. У многих донцов были здесь в городе тещи, кумовья и сваты.
Если под Царицын, случалось, набегали из приволжских степей кочевые разбойники, то не раз царицынцы гнали гонцов к казакам за подмогой, и две-три донские станицы пускались в погоню за степными грабителями...
Когда про Степана прошла слава как про великого атамана и удальца, в Царицыне вспомнили, как наезжал к ним с отцом черноглазый озорной казачонок, который то соколом потравил однажды в поповском саду павлинов, то как-то раз на торгу сунул под хвост ишаку стручок перца и всполошил весь базар, то на масленице в кулачном бою выбил глаз какому-то посадскому мальчишке. Теперь царицынцы вспоминали об этом с добродушием, как о веселых проказах. Овеянный славой, украшенный народной молвой, шел Степан, и весь город хотел его видеть.