Степан Разин (Книга 1)

Марья знала о том, что в море ходят на лодках казачьи дозоры, знала, что по степи рыщут конные, вылавливая беглецов, но оставаться в городе дольше она не могла.

Она поведала соседке о том, что хочет продать избу, лошадь, корову и мужнино скарбишко. Продавала она за бесценок, и не прошло недели, как на все добро ее нашлись покупатели. Чтобы не нести с собой денег, Марья купила кольца, сережки, запястье – и удивилась сама, что лошадь, корова, и дом, и добро, накопленное за целых пять лет замужества, и ее приданое – все превратилось в десяток вещичек, таких незаметных. Сунув их под одежду, Марья наклала в корзину одежи и вместе с другими горожанами вышла к реке за ворота, словно бы мыть белье. На Яике она скрылась в кусты, и только тогда, когда все голоса утихли, когда опустились сумерки и в вечернюю степь едва доносились звуки города – то лаем собак, то окриками караульных по башням, – Марья пошла на последний отблеск зари над песками, на запад, где, знала она, стоит родной город. Она не забыла с собой захватить сулейку воды, – знала, что будет идти по безводным песчаным местам. Идти было страшно. Казалось, ночная степь живет хищной звериной жизнью. Куст катуна казался бегущим волком, звезды на горизонте – десятками волчьих глаз, крик ночной птицы чудился смехом нечистого, а когда из-под самых ее ног шарахнулся заяц, Марью вдруг охватила слабость от страха, и ноги ее пристали сами к земле. И тут она, затаив дыхание, услышала новые звуки: трещали тысячи громкоголосых кузнечиков, что-то шуршало в сухой траве – может быть, ползали змеи... Сколько идти по этим пескам?! Как тяжело шагать по ним без дороги... Песок насыпался в чеботы. Скинуть их? Пойти босиком было еще страшнее. Казалось, что тотчас наступишь на гладкую, скользкую спину змеи... Не глядя на небо, не глядя на звезды, Марья шагала, как ей казалось, прямо и прямо. Ночь была темной. Однажды послышался ей топот копыт впереди, донеслись голоса. «Казацкий дозор!» – мелькнуло в уме. Она не решилась упасть на песок, на выжженные колючие травы, а просто присела и молча слушала биение собственного сердца, собственное тяжелое дыхание. Она устала от ходьбы и от страхов ночи. Но когда удалились всадники, еще быстрее рванулась вперед, лишь бы до утра подальше уйти от окаянного города, добраться до Астрахани, где она родилась и росла, где оставалась в живых ее бабка – единственная родная душа на земле...

Навстречу Марье вставал рассвет, поблекшее небо зарозовело снова, заиграло зарей. Рот пересох от ходьбы и усталости, но стрельчиха крепилась, не открывала сулейки с водою. Она понимала, что долго придется идти по сухим пескам и жажда ждет впереди похуже... Говорили, что по дороге в степи есть колодцы, но, уходя от города, Марья думала лишь об одном – чтобы держаться подальше от троп, не попасться в пути дозорам. Где дороги, где тропы, она не знала. А случайно попасть в широкой степи на колодец – неверное дело...

Прямо в лицо беглянке прыснул утренний солнечный блеск. Марья остановилась, и вдруг ее обнял ужас... Перед глазами ее впереди стоял Гурьев Яицкий город. Знакомые стены и башни, знакомые колокольни и купола за стеной... Наваждение! Она закричала, повернула назад и бросилась прочь по степи, помчалась бегом, задыхаясь, выбиваясь из сил...

– Стой! Сто-ой! – услыхала она.

– Баба, сто-ой!

Казачий дозор из троих казаков скакал ей навстречу.

– Куды собралась? – с насмешкой спросил казак. – К воеводам с изветом? А ну, ворочай!

– На плаху молила за мужем, так ныне тебя без мольбы показнят! – подхватил второй.

– Пустите меня, люди добры. Я вам по перстню каждому подарю, – попросилась Марья.

– Вот сучка! Аль, мыслишь, с изменщиной встрелась? Кабы ты не бабой была – мужиком, то саблей посек бы на месте.

– А ты перстенек подари палачу, чтобы вершил поскорее – не длинно пытал, – подхватил второй казак. – Ну, ворочайся живее!

Ее по степи гнали в город... Марья шла молча, угрюмо, не глядя на стражу.

– Хозяйка одежке нашлася?! – весело спросили дозорных у городских ворот.

– Неси-ка добришко свое в войсковую избу, – велел ей старший дозорный.

И Марья увидела свою покинутую корзину с мокрой одежей. Она тихо охнула, подымая тяжесть.

– Неси, неси! Своя ноша не тянет! – поощрил стрельчиху казак.

Дозорный казак подтолкнул в дверях ее в спину. Марья переступила порог войсковой избы, где прежде был стрелецкий приказ и сидел голова Яцын. Стрельчиха бывала тут прежде: когда Антон в свою очередь оставался караульным в самом приказе, она приносила ему еду в караул.

Теперь здесь сидел у стола Степан Разин и с ним казацкий яицкий есаул Федор Сукнин.

– Доводчицу воеводскую уловили в степи, Степан Тимофеич! Мыслила в Астрахань бечь, – сказал старший дозорный.

– А на что вы ее в войсковую? Указа не знаете, что ли?! – строго спросил Сукнин.

– То касаемо ратных людей, а тут – баба!

– Ну, кинули в Яик – да полно! Пошто сюды? – Сукнин затянулся трубкой и сплюнул.

Степан посмотрел на стрельчиху.

– Иди-ка поближе, – позвал он.

Марья шагнула вперед.

– Да поставь ты кошелку свою!

И когда стрельчиха, скинув с плеча корзину, поставила ее на пол, Разин увидел лицо беглянки и тотчас узнал ее.

При виде Степана вся злоба и ненависть заиграли в ней. Она не сдержала бы их никакою силой.

– Куда ж ты из города побегла? – спросил атаман.

– Туды и бегла, куды надо! В Астрахань шла, куды ты не велел, вот туды!

– А что тебе Астрахань? – продолжал атаман.

– Там родилась... Бабка там у меня... Не могу больше тут, – устало, со злостью сказала стрельчиха. – В монастырь...

– От себя не уйдешь, – просто ответил Разин. – Горе твое ведь в тебе, а не в Яицком городе.

– Тебя там, злодея, нету – и в том мне отрада была бы! – с сухим, усталым надрывом вскрикнула вдова.

Разин качнул головой.

– Дура ты дура! – Он помолчал. – Ну ладно, пущу тебя к бабке... Да степью ты не пройдешь – волки сожрут либо ногайцы споймают, а то и сама без воды загинешь, Морем сплывешь...

Марья смотрела в лицо атамана. Она не ждала его милости, разрешения уйти. Она ждала грозного гнева, плахи, глумления – и вдруг все так просто. Не веря себе, Марья стояла перед Степаном. Сказать еще дерзкое слово? Какое? Дерзость не шла на ум...

– Ступай-ка домой. Как надо будет, так сыщут тебя и возьмут по пути...

Вдова растерянно повернулась к выходу.

– Эй, корзину-то забери с одежей! – окликнул ее дозорный казак.

Марья вскинула на плечо корзину и вышла из войсковой...

– Надо самим нам выслать лазутчиков к воеводе да вызнать, что народ астраханский про нас мыслит и что воеводы собираются против нас делать, – сказал Разин и стал подыскивать пригодного человека.

Нужен был человек не из донских казаков, а такой, кто ведает городские порядки. Хорошо бы было послать кого-нибудь из бывших стрельцов, но яицким Разин не доверял, а астраханского сразу узнают в Астрахани и схватят...

И выбор Степана пал на беглого царицынского стрельца Никиту Петуха, который должен был по морю сплыть на челне и неприметно пробраться в астраханские стены.

Получив наказ, Никитка пришел к Черноярцу, у которого только и можно было взять челн, чтобы выйти в море.

– Слышь, есаул, меня Степан Тимофеич к сатане посылает в гости, астраханского воеводу проведать! Челнишко давай, – сказал Черноярцу Никитка.

– Когда поплывешь?

– Чего ждать? Поплыву. Раньше ли, позже ли – все к чертям на закуску! – удало отозвался Никита.

– Стрелецку вдовку с собой не возьмешь ли?

– На черта сдалась мне стрелецкая вдовка!

– Челобитье писала: молила в Астрахань к бабке ее пустишь. Степан Тимофеич дозволил. Свези уж. Помнишь ту бабу, какая сама на плаху за мужем просилась?..

Берегом моря, между островов, на челне вез в Астрахань Никита Петух стрельчиху. Маша недвижно глядела на воду, не замечая ни палящего солнца, ни комаров, ни ветра, будто окаменела. В полдень Никита устал грести, пристал в береговые камыши, разломил пополам лепешку. Подхватил со дна челнока арбуз, пощелкал его, разрезал и протянул ей сочный, яркий ломоть. Она не взяла, хотя ее пересохшие губы растрескались и покрылись запекшейся кровью. Глаза ввалились и горели огнем, ветром сорвало с головы косынку, и тяжелая черная коса выпала из узла волос.