Степан Разин

Мы сидели за столом во дворце первого воеводы, сейчас для пущей важности названного царём наместником. Мы, это, конечно же мы с отцом и братьями. Удивительная получалась картина. Хе-хе… Вроде как я за столом самый младший, а значит и не к чёмный, а все как-то поглядывали на меня, кто искоса, а кто, как Репнин, просто пожирал меня глазами.

— Что я ему-то? Зачем? Какая ему, воеводе, выгода? — думал я, а душа моя обмирала от предвкушения и ожидания чуда, словно велосипеда на день рождения в раннем детстве. — Не уж-то и впрямь меня отправят в Москву?

— Он мой сын и будет возле меня, а не возле царского трона, ошиваться, — хмуро выдавил Тимофей и я понял, что «велосипеда не будет». — У меня на него свои резоны.

— Да и пусть! — не унимался Репнин. — Твои резоны с тобой и останутся. Покажешь царю-батюшке. Тот может и одарит чем. Может, Дон тебе отдаст в управление.

— Дон — свободная земля. Дон — казачья воля, — возмущённо сказал атаман. — Нет над ним власти.

— Да, как нет? То русские земли. Вся земля Русская. Даже Литва. Знаешь ли, что она единой была раньше. И звалась Великой Русью. Так и вскоре будет. Не слышал разве, что на верхнем Доне вскоре царь поставит войска? Да и вы сами звали царя Азов принять под его руку. А это значит и Дон весь.

— Донская земля останется вольной, — не очень уверенно буркнул Тимофей.

— А здесь сейчас разве неволя? –вопросил наместник. — Налог берут? Так нельзя без налога. Хлеб вы откуда получаете? А огневые припасы? А откуда их взять? Значит с кого-то собрать надо. Ежели оставить вас, так вы же грабить станете. Не начнёте хлеб сами растить. Вот ведь и сейчас идёте свои животы отдавать за кусок хлеба.

— Ты, наместник, ври, да не завирайся, — хмурясь, произнёс Тимофей.

— А что тут врать? Северские казаки уже под рукой московского царя, Запорожье просится, Яицкие казаки под Москвой. Одни вы останетесь? Не-е-е-т. Шалишь, брат.

Все Ордынские земли под Москвой будут, поскольку Русь — и есть Орда, а царь, се — новый хан. Даже больше хана. Император Третьего Рима.

Репнин поднял указательный палец вверх и сопроводил направление взглядом. Тимофей улыбнулся, отхлебнул из кубка Рейнского вина и сказал:

— Там видно будет, а на Стёпку у меня свой резон.

— Зря-зря, — с сожалением, но уже спокойнее сказал наместники. — Однако, не обессудь, но о сём казусе я сообщу царю немедленно.

— Так, может я соврал? — спросил Тимофей, хитро щурясь.

— Соврал, не соврал, пусть разбойные с посольскими разбираются. С самозванцами у нас не шутят. И не важно, чей самозванец. Наш ли? Чужой ли? Ежели ты соврал и он, — наместник ткнул в мою сторону кривым пальцем, — не внук шаха Аббаса, то тебя на кол посадят, или четвертуют, а сына твоего сошлют в Холмогоры. А ежели не соврал, то приголубят. Иного пути, у тебя, нежели в Москву ехать, нет, Тимофей Иванович. А побежишь, всё одно сыщем.

— Вот, шайтан меня к тебе принёс! — выругался Тимофей, сокрушаясь. — И кто меня за язык тянул?!

Надежда снова во мне затеплилась.

— С Дона выдачи нет! — сказал Иван.

— Ой, да ты хоть молчи! — махнул на сына рукой Тимофей и опустошил кубок. — Выдачи нет… Фролка! Со Стёпкой в Москву поедешь. Хотел купцом стать, вот и поедешь, как мы из Персии придём. Перца там купим, сахару, других приправ, с ними и поплывёте. В Москве Стёпка тебе сосчитать поможет. До Казани мы вас проводим, а дальше пусть воевода охраняет.

— Стёпка поможет сосчитать? — зацепился за услышанное наместник. — Он, что, счёт знает?

— И счёт, и буквицы. По-персидски, по-татарски, по-англицки и по-немецки говорит. Да… И по-колмыкски, и по-ногайски…

Репнин раскрыл рот, а я подумал: «вот что значит с рождения жить и общаться с разноязыкими».

— Ну, — опомнился он, — языки, то ладно, но кто его счёту и буквицам научил?

— Так, мать и научила. Дюже умной была. Хоть и было ей, когда его родила, всего-то на год больше чем Стёпке.

Астраханский наместник посмотрел на меня как, словно перед ним вдруг появился слон, или какое другое экзотическое животное.

— Ну, вот, а ты говоришь…

Репнин не договорил, что он имел ввиду, но все взгляды сошлись на мне.

— Сам ох*еваю, — подумал я и пожал плечами.

И я не кривил душой сам с собой. Стёпка, действительно мог считать по-персидски до ста и складывать на персидских счётах, называемых «абак». У него они были, правда остались в котомке под камнем. Как он считал на этом приспособлении, я так и не разобрался. Я собирался сделать себе обычные русские десятеричные счёты. А так я мог и по памяти посчитать и на бумаге, в столбик. Бумагу только купить надо.

— Так, как? Самозванец твой сын, или персидский царевич? Лучше сейчас признавайся. Так и быть, возьму с тебя откупную и забуду про твоё шельмовство, ежели соврал.

— Нет, наместник, — тяжко вздохнул Тимофей и полез в кожаную сумку.

Оттуда Тимофей вынул кожаную папку, раскрыл её и развернул, сложенный гармошкой пергамент, к краю которого была прикреплена красного сургуча шахская печать.

Тимофей, как оказалось, действительно был женат на матери Стёпки официально. Их брак был зарегистрирован по магометанским традициям в столичном медресе. Но она не была дочерью шаха Аббаса, а, как и говорилось раньше — Мирзы Бади-уз-Заман Сафави. До тех пор, пока я не счистил это имя с пергамента и не написал имя её отца, как: Аббас Бахадур Хан, сын Мухаммада Худабенде. Написал точно также также, как было написано про Мирзу Бади-уз-Заман Сафави. По образу и подобию. Чем написал спросите? Такими же сажными чернилами, скреплёнными рыбьим клеем, какими было написано всё свидетельство о браке. А печать? Печать я сделал сам, скопировав с подорожной, выписанной Тимофею шахом Аббасом.

* * *

— Ладно всё получилось? — спросил меня Тимофей. — Как ты всё продумал, шельмец?! Надо же! Теперь нам царь точно землицы отвалит и на службу тебя пристроит. А ты нас. Смотри, не задери нос.

— Не задеру, батя, — сказал я. — Роднее тебя нет никого. А все чужие — пыль под ногами. Или грязь, если не повезёт.

— Моими словами говоришь! — закивал Тимофей. — Правильно! Не верь никому! Поверишь — обязательно обманут и предадут. Оставлю тебя тут вместе с Фролом. Присмотришь за наместником, но сильно не умничай. Не знаю, что за демоны в тебя вселились, но ты явно не в себе.

Я раскрыл рот, но он перебил.

— И не спорь. Колдун я, или не колдун? Душой я чую, что вселился кто-то в тебя. Кто — не знаю, но похоже на христианских ангелов. Раз ты их молитвы читаешь. Но это и хорошо. Принимай Христа, но не сразу. Пусть просят. Ценнее будет твоя жертва. Однако с сего дня, совершай намаз, как положено магометанам. Первую суру ты должен знать, мать учила. Нет? Слушай, как читают магометане.

— Я помню первую суру, — успокоил я Тимофея. — И умничать стану в меру. Не переживай. Надо же рыбу на крюке держать. Пока вы ездить будете.