Степень превосходства

Подошло время обеда, и мы, отправившись в кают-компанию, расселись за столом. Первую тарелку «жучка» поставила передо мной, и я не забыл похвалить ее за это.

— А теперь, — сказал я, запуская ложку в грибной суп, — можешь рассказывать дальше. Хоть до самого конца экспедиции.

Крейг ревниво наблюдал, как «жучка» обхаживает Кэт и Рика. Крейга она обслужила в последнюю очередь.

— Почему этот бездушный механизм всегда мной пренебрегает? — проворчал он. — Я старше всех по возрасту.

— Она не любит бывших биологов, — пояснил я. — Она чувствует, что совершенно неинтересна тебе, и обижается.

— Ну и ладно… А рассказывать больше нечего. В научном центре Иванова большой праздник по поводу бардака в Службе охраны заповедников. Молодые специалисты в боевой раскраске пляшут вокруг главного макроинформера и славят открывающиеся возможности. На общих собраниях раздаются призывы к немедленному массированному десанту на Тихую и широкомасштабным исследованиям планеты, пока СОЗ и Комиссия лежат в нокауте… Научный блицкриг, так сказать. Иванов пока сдерживает порывы этой банды анархистов, но неизвестно, насколько его хватит. Старикан пользуется огромным авторитетом даже у самых горячих голов Центра, а любого другого на его месте уже запихнули бы в спасательную капсулу и отстрелили в космос. Больше всего возбудились те, кто занимается туземцами.

— Эти аборигены… — Кэт взглянула на Рика. — Ты ведь смотрел материалы по туземцам, да?

Рик широко улыбнулся — изучение этих файлов было поручено ему, и по всем вопросам, касающимся местного населения, Малыш был среди нас несомненным экспертом. Он давно подготовил вырезки из отчетов, но никто из нас их еще не смотрел.

— Физиологически они почти полностью идентичны нам, — сказал он. — Скелет, внутренние органы… Теоретически вероятно даже появление потомства от смешанных браков с людьми.

— А опыты не проводились? — осведомился я.

— Насколько известно, нет. А ты хотел бы поучаствовать? — усмехнулся Рик

— Ну, ты-то уж точно поучаствовал бы, — сказал Крейг. — А окажись туземки симпатичными, то, чего доброго, всю оставшуюся жизнь посвятил бы науке.

— Откуда стало известно об их анатомии? — спросила Кэт. — Их что, препарировали?

— Данные получены исследовательской группой Остапа Ткаченко, — отозвался Рик. — Аборигены практикуют ритуальное сожжение мертвых, и заполучить стоящий материал не представлялось возможным. До введения запретов на контакты исследования то ли не проводились, то ли файлы позднее были утрачены. Пара утопленников недельной давности, объеденных почти дочиста рыбами — все, чем научники располагали. Ткаченко был парень горячий, ждать, пока появится что-то более приемлемое, ему не хотелось, поэтому во время схватки двух отрядов враждующих племен он просто посадил свой корабль прямо на поле боя, внушив туземцам священный ужас включенной аварийной сигнализацией, и подобрал еще теплые тела.

— И что потом сделали с этим Ткаченко парни из Комиссии по Контактам? — поинтересовался Крейг.

— Наверное, сварили в котле с кипящим маслом посреди главного зала заседаний, — предположил я.

— А вот и нет, — возразил Рик. — На суде парень вдохновенно врал, что совершил вынужденную посадку по причине технической неисправности, а тела взял просто попутно — не пропадать же добру… Никто, естественно, не поверил в этот бред, но доказать обратное следствие оказалось не в состоянии, а на использование детектора лжи на допросах Парламент как раз тогда ввел очередной мораторий. Ткаченко дисквалифицировали, было, как исследователя, но в ученых кругах поднялся такой вой по поводу того, что будет погублена восходящая звезда мировой науки, что и это решение пришлось пересмотреть. Видя, что сторона обвинения может, в итоге, остаться вообще ни с чем, судья с горя запретил Ткаченко приближаться к Тихой меньше чем на сотню парсеков, и закрыл дело.

— Я слышал о нем от сотрудников Центра, — сказал Крейг. — Многие до сих пор считают его героем. Иванов предал Ткаченко анафеме, но это не помогло. Подобное случается регулярно. Недавно некий Паго Нвокеди, культуролог, расстрелял из винтовки десяток редчайших многоногих броненосцев — в интересах науки, разумеется. Он попал в больницу, и к лучшему — не только СОЗ, но и некоторые коллеги Нвокеди злы на него как дьяволы. Биолог, который мне об этом рассказал, чуть не плакал — он на отлов пары таких животных второй год разрешения получить не может, а тут… Он бы этого культуролога самого подвесил на стенку в качестве мишени.

— А какое отношение к культурологии имеет истребление броненосцев? — спросила Кэт. — Или он решил преподать туземцам урок бережного отношения к природе?

— Сложно понять, правда? Вот и в Центре ничего не понимают. Но у них мало информации. Паго Нвокеди сняли с планеты смотрители, следствие по делу еще ведется, все сведения до поры держатся в секрете. Ясно одно — эксперимент (а это явно был хорошо продуманный эксперимент) носил чисто биологический характер и никакого отношения к культурологии не имел.

В голове у меня звякнул тревожный звоночек.

— Погоди-ка… Ты говоришь, этот Паго попал в больницу? А в чем дело?

— Мне не удалось выяснить, — ответил Крейг. — Я связался из Центра с СОЗ, мотивируя свой интерес тем, что нам тоже вскоре предстоит высадка на Тихую, и нам очень желательно все знать о недавних несчастных случаях на планете. Но мне сообщили только, что Нвокеди подал сигнал бедствия с поверхности, после чего его подобрала спасательная группа. Зато выдали и кое-что интересное. Вскоре после инцидента с культурологом на планете без вести пропал смотритель заповедника Герман Левицкий и погиб его сын Эрик.

— Так и знал — что-то неладно с этой тихонькой планеткой! — Я с расстройства бросил ложку в пустую тарелку и велел «жучке» подавать второе. Хотя, надо сказать, аппетит у меня пропал абсолютно.

После обеда, едва я вошел в свою каюту, меня ошарашила Диана:

— Пит, похоже, мне удалось разгадать природу твоих снов.

Кошмары с пейзажами Тихой и таинственным монстром время от времени продолжали беспокоить меня по ночам; но через пару месяцев похода я к ним почти привык.

— Долго же ты думала, детка, — сказал я, вспоминая, что поручил ей разобраться в моей проблеме в первый же день похода.

— Дело оказалось непростым. Кибы, в отличие от людей, ничего не забывают, Пит. Я не прекращала работать над этим.

— Извини. Не хотел тебя обидеть.

— Я не обиделась.

Диана, не дожидаясь приглашения, материализовалась в каюте — ее объемное изображение вдруг возникло напротив, в моем рабочем кресле. Я присел на край кровати.

— Этот твой экран, защищающий психику — настоящая броня, — сказала она. — А сзади еще множество ловушек для непрошенных гостей. Пару раз я думала, что уже не выберусь обратно из лабиринтов, созданных твоим подсознанием. Экран настроен изменять структуру в соответствии со случайными ассоциативными цепочками. Я сомневаюсь, что через него смогли бы пройти даже те, кто его сконструировал. Если бы не твое полное доверие и открытость, мне пришлось бы плохо — ты в любую минуту мог захлопнуть ловушки, и я превратилась бы в полузабытое воспоминание в каком-нибудь отдаленном уголке твоей памяти.

— Я и не знал, что все это так рискованно для тебя. Погоди, но ведь ты все равно осталась бы? Матричный кристалл, блоки памяти… Твоя личность, она ведь в них?..

— Правильно. Я всегда создаю резервную копию самой себя перед началом любого действия, пусть самого простого; после стираю устаревшие версии. Но если со мной что-то случилось бы там, внутри твоей психики, я бы умерла — совсем так, как умирают люди. А потом воскресла, и помнила все, вплоть до последнего момента. Медицинские кибы испытывают эти вещи на себе десятки и сотни раз, а в случае смерти их пациента — непременно. Обычное дело, вроде перезагрузки. Или выключения питания. Но, благодаря твоему брату, я немного другая… — Диана улыбнулась.— И я боюсь умирать — даже на время. А побродив в дебрях твоего подсознания и примитивных первичных инстинктов, я очень хорошо понимаю, что это значит — по-настоящему бояться. Ты даже не представляешь, какие химеры и чудовища водятся в глубинах человеческой психики, и на что они способны.