Степная дорога

– Я только что сказал тебе. Он снаряжал караван, и я хотел, чтобы он взял партию шелка…

– Не лги! – вскрикнул Салих и схватил Мэзарро за ворот халата. – Говори, щенок! Отвечай правду, иначе, клянусь железной задницей сегванского Бога, я выпущу тебе кишки!

– Я не лгу… – тихо ответил Мэзарро. – Отпусти меня, Салих! Почему ты трясешь меня, точно базарного вора, пойманного за кражей?

– А разве ты не базарный вор?

– Сейчас уже нет… – Мэзарро попытался улыбнуться, но улыбка получилась бледной, неуверенной.

– И тебе неизвестно, чем НА САМОМ ДЕЛЕ занимается достопочтенный Фатагар?

– Говорю тебе, он караванщик!

– Поклянись! Перед Богами нашего отца – поклянись в том, что Фатагар известен тебе как опытный караванщик, торговец шелком и мехами!

– Клянусь тебе, Салих, Богами нашего отца! Я знаю Фатагара как караванщика, торговца шелками, мехом…

– И? – почти издевательски выкрикнул Салих.

– И… может быть, драгоценностями… Я не знаю, чем он еще торгует. Он говорил только о шелке.

– А о ДРУГОМ ТОВАРЕ, стало быть, речи не было?

– Я не понимаю… – пролепетал Мэзарро. – Не гневайся на меня, брат. Ничего дурного я не сделал. Боги свидетели, все, в чем я провинился перед Ними, было несколько мелких краж, когда мы впали в бедность, да еще, быть может, капризы – но то было еще до смерти нашего отца!

– Фатагар торгует рабами, – холодно сказал Салих. – Это основной источник его дохода. Впрочем, если бы он торговал именно рабами, я, возможно, и знал бы его – не понаслышке, как ты понимаешь. Я многих работорговцев знаю, так сказать, лично. На практике.

Мэзарро прикусил губу.

– Не я виноват в этой твоей беде, брат! – вырвалось у него. – А если и виноват, то без вины, и тебе об этом хорошо известно!

– Не обо мне речь, – сказал Салих. – Я же тебе говорю, если бы Фатагар, твой милый напарник, торговал рабами, я бы его знал. Он торгует рабынями.

– Я не понимаю…

– Он похищает девушек из домов, нанимая для этого бандитов, а после продает их в гаремы. Это и есть основной источник его доходов. Это – а не торговля шелком! Неужели ты не знал?

Мэзарро медленно покачал головой.

– Я впервые слышу об этом…

Салих протянул руку, взял младшего брата за подбородок, ощутив мягкое прикосновение юношеской бородки, обратил к себе его бледное лицо. Несколько секунд вглядывался, словно пытаясь прочитать правду в испуганных глазах.

– Поклянись! – повторил Салих.

– Клянусь! – прошептал Мэзарро.

Салих убрал руку.

– Брат, брат… – тихо сказал он. – Что же ты наделал… С кем ты связался…

Он видел, что Мэзарро потрясен. Нет, в этом мальчишке Салих не ошибся. Может быть, слабовольный, недальновидный, совсем не знающий жизни, но искренний и честный. Да. Салих перевел дыхание и безмолвно возблагодарил Богов за дозволение любить своего брата.

Мэзарро тревожно следил за ним.

– Налей мне еще чаю, – попросил Салих, тяжко переводя дыхание. И вдруг рассмеялся, как человек, с чьей души снят тяжелый груз. – Боги! Я ведь хотел убить тебя. Какое счастье, что теперь я избавлен от необходимости делать это…

Усмехнулся и Мэзарро, все еще настороженный. Протянул брату чашку.

– Расскажи мне все, что знаешь о Фатагаре, – попросил Мэзарро.

Рассказывать, собственно, было нечего. Основное Салих уже сказал: похищение свободных девушек и тайная торговля наложницами.

Работорговля в Саккареме не то чтобы не процветала, – она была вполне почтенным занятием, и некоторые господа сколотили себе довольно приличное состояние, покупая и перепродавая живой товар. И многие именитые граждане, гнушающиеся здороваться с работорговцами прилюдно, так сказать, на улице, охотно толковали с ними приватно, в глухих переулочках или у себя в доме – естественно, не в самых лучших покоях.

Каждый знал свое место, каждый занимался своим делом. Так повелось от века.

Но похищение свободных людей и обращение их в рабство было делом преступным и злым, за которое карали и земные власти, и Боги.

Но Салих не желал идти на поклон к венценосному шаду и искать у того правосудия. Просто потому, что найти доказательства преступлениям Фатагара будет весьма непросто. Едва лишь Фатагар прослышит о том, что против него выступили с обвинением, он поспешит избавиться от свидетельниц – и кто сумеет поддержать обвинение? Нет. Фатагар должен быть наказан – и наказан именно теми, на чью свободу и честь он покушался.

Салих сказал об этом брату, не таясь и не смягчая выражений. Мэзарро выслушал внимательно, а потом сказал просто:

– Я боюсь.

– Алахе пятнадцать лет, – сказал Салих. – Она совсем еще ребенок. Этого ребенка он хотел обесчестить, посадить под замок, превратить в игрушку похотливых потных мерзавцев, которые выложат за нее кругленькую сумму. А другие девочки, которым не удалось избежать этой участи! Сколько искалеченных судеб на его совести – об этом ты не подумал?

Мэзарро молчал. А Салих безжалостно добавил:

– Впрочем, откуда тебе знать такие вещи? Ты не привык задумываться над тем, что у слуги, который подает тебе по утрам халат и приносит чай, есть еще и душа! Как есть она у последнего галерника, издыхающего на весле, как есть она у грязного каторжника, по шею в коросте, в цепях, с кайлом в руках…

– Хватит! – Мэзарро зажал ладонями уши. – Перестань, брат! Если ты хотел пристыдить меня, то тебе это удалось. Я пойду с тобой и сделаю все, что ты скажешь… – И добавил почти по-детски: – Только не сердись.

Салих вздохнул. Он только сейчас почувствовал, как наваливается на него необоримая свинцовая усталость.

– Я не сержусь, – пробормотал он. – Я засну здесь, у фонтана… Пусть меня никто не будит, хорошо?

Он допил чай и растянулся на траве, подложив под голову руки. Мэзарро встал, посмотрел на лежащего брата. На лице юноши появилось странное выражение. Он словно завидовал Салиху и побаивался его.

– Хотел бы я быть таким, как ты! – сказал он.

Салих приоткрыл глаза.

– Избави тебя Боги от подобной участи! – искренне сказал он.

Мэзарро помолчал немного, а потом сказал с какой-то обидой – словно его задело, что разговор об этом не зашел с самого начала:

– Одиерна ждет ребенка. У меня будет сын, Салих!

– Я так и думал, – пробормотал Салих, уже не в силах бороться со сном. – Поздравляю тебя, брат! – И добавил: – А если родится дочь?

Мэзарро засмеялся.