Стержень мрака (Атлантический дневник)

Возражая Познеру, Сингер обвиняет его в этическом нигилизме, в неверии в силу логического аргумента, и сравнивает с уже упомянутым платоновским Тразимахом из «Государства». В ответ Познер напоминает, что Тразимаху возражал философ Сократ и что он противопоставил его нигилизму модель тоталитарного общества, где господствует цензура, где разрушена семья и где правят философы.

Ричард Познер, как и Питер Сингер, не верит в то, что цена человеческой жизни бесконечно превосходит цену жизни животного. Но он не может согласиться с тем, что эту жизнь можно разбить на сотню жизней шимпанзе. Он просто отрицает существование подобной линейки и шкалы, утверждая, что есть области, где наше искусство счета теряет силу. Питер Сингер не изобрел нравственную арифметику, которую изобличает в его теориях Ричард Познер. Она восходит еще к тем временам, когда этика стала освобождаться от безраздельного господства религии и обретать философскую самостоятельность, к эпохе Просвещения. Общеизвестна старинная этическая задача: если горит дом епископа, то кого следует спасать в первую очередь – самого епископа или его служанку? Сегодня для нас ответ неочевиден, и это уже само по себе свидетельствует о многом, но тогда он был ясен: надо спасать епископа, потому что он приносит больше пользы обществу. Такой ответ грешит именно тем отсутствием внутренней непреложности, о которой упоминает Познер: далеко не всякий обязательно согласится с тем, что труды епископа приносят больше пользы, чем работа служанки, и, что еще важнее, не всех устраивает сама оценка человеческой жизни на основании приносимой пользы – слишком уж это отдает коммунистическим бараком. Кроме того, я вполне могу считать пользой то, в чем другой усмотрит несомненный вред.

Одним из крупнейших моральных философов всех времен считается Иммануил Кант. Его система этики основана именно на чувстве внутренней непреложности, но в отличие от Ричарда Познера он видит фокус этой непреложности не в господствующем мнении, а в совести конкретного человека. Нравственное поведение состоит в том, чтобы всегда поступать в соответствии с этим непреложным внутренним законом, так называемым «категорическим императивом». Эта система действует лишь в том случае, если ей подчиниться неукоснительно: к примеру, если лгать – аморально, то не следует лгать никогда. К чему это может привести на практике, слишком очевидно. Так, если вор, вломившийся в вашу квартиру, спросит, где лежат деньги и ценности, у вас нет иного выхода, кроме как сказать правду. А если вы, допустим, скрываете жертву от потенциального убийцы? Нет, уж лучше назад, к десяти заповедям – даже они куда гибче.

Неумолимая и последовательная логика Питера Сингера приводит его к таким же крайностям, к каким она приводила когда-то и Сократа, и Канта. Если человек не обладает абсолютной ценностью, то мы должны применять к нему относительные, шкалу боли и интеллекта. Многие люди, как хорошо известно, уступают в интеллекте обезьянам и собакам, и это вовсе не глупая шутка: некоторые рождаются с тяжелым дефектом мозга, другие впадают в растительное состояние на поздних стадиях болезни Альцгеймера. По логике Сингера, эти люди выпадают из нравственного пространства, и к ним без колебаний следует применять те же меры, что и к безнадежно больным животным, – усыплять.

Что же касается самих животных, которых мы на время упустили из виду, то идеи Питера Сингера взяты сегодня на вооружение некоторыми экстремистскими движениями в защиту животных и за их эмансипацию. Представители этих движений вполне усвоили нравственную арифметику – они не только собирают подписи и опрыскивают аэрозолями шубы, но используют и прямо террористические методы, устраивая взрывы на фармацевтических и косметических предприятиях, где проводятся эксперименты на животных, калечат или даже убивают людей, которые проводят эти исследования.

Надо ли напоминать, что тоталитарные идеологии минувшего века, нацизм и коммунизм, были именно такими системами нравственной арифметики, и, хотя их авторы были совсем не того интеллектуального калибра, что Кант или даже Сингер, в последовательности им не откажешь.

Значит ли это, что выхода нет и что нам следует вернуться назад, к религиозным системам этики? Но сегодня это уже не выход, и дело не столько в распространении неверия, сколько в принципиальной терпимости и плюрализме современного общества, от которых большинство из нас не желает отказываться. Каким образом можно навязать всему человечеству единые нормы, если, например, христианство вовсе не обращает внимания на животных и слово «пес» в Библии носит неизменно бранный характер, тогда как джайнизм, одна из религий Индии, запрещает причинять вред даже муравью, что в реальной жизни просто неосуществимо?

Правота, скорее всего, на стороне Ричарда Познера, которому здравый смысл юриста диктует неизбежность социально приемлемых норм, таких, которые не навязаны снаружи, а продиктованы нравственной эволюцией самого общества, даже если из них ни в какой данный момент нельзя выстроить логическую систему. Категорический императив не работает в мире, где мы чаще всего вынуждены выбирать не между черным и белым, а всего лишь между оттенками серого и о котором поэт сказал, что ворюги ему милей, чем кровопийцы.

И тем не менее, надо ли приносить Питера Сингера, экстремиста, заслужившего себе прозвище «профессор Смерть», целиком в жертву этому будничному здравому смыслу? Заслуги здравого смысла в истории невелики. За спиной любого Мартина Лютера Кинга или Бетти Фридэн всегда стояли философы, служители чистой идеи, которые не страшились своих самых парадоксальных выводов. Общество, не нуждаясь в их железной логике, обтачивало эти идеи в своем коллективном сознании, отвергая экстремизм верных учеников, и только таким образом возникала та самая интуитивная обязательность, к которой апеллирует судья Познер. Без Канта и без Платона наш мир был бы намного беднее именно тем, чем мы еще и по сей день богаче даже самых человекообразных обезьян.

Эти скромные побеги уже взошли из посевов Питера Сингера, и, если сегодня курам и телятам выделяют клетки пошире, с енотов реже сдирают кожу, а щенков не топят, в этом есть заслуга и австралийского мыслителя с его невозможными идеями. Благодаря ему мы начинаем понимать, что, обижая младших братьев и сестер, мы пятнаем собственное достоинство. А других идей у нас нет – и не будет, пока новый Моисей не сойдет с Синая с новыми скрижалями.

ШТУРМ ВЕЧНОСТИ

История, которую я хочу сегодня рассказать, странным образом выпадает из столетия, в котором она произошла. Она была бы куда уместнее в первой половине XIX века с его титаническими потугами объять необъятное или даже в эпоху Возрождения. Тем не менее она случилась в наши дни в США и описана в журнале Lingua Franca, где обычно обсуждаются вопросы, связанные с университетским образованием и гуманитарной научной деятельностью. В сущности, это – довольно необычное журналистское расследование, которому автор, Джеймс Райерсон, дал название «Загадка метафизика-миллионера». В начале, как требуют законы жанра, – интригующая завязка.

...

В июне 2000 года, едва только философ Дин Зиммерман перебрался из университета Нотр-Дейм в Сиракузский университет, с женой и тремя детьми, как у них сгорел новый дом – в тот же день, когда они в него вселились. Большая часть их имущества погибла…

Через неделю после пожара Зиммерман нашел в печенье-сюрпризе в китайском ресторане записку с предсказанием: «В течение ближайшего года вы въедете в замечательный новый дом». Зиммерман, метафизик с побочными интересами в области воскресения и одухотворенной вечности, был обнадежен этим пророчеством. А когда, спустя три месяца, он вновь посетил тот же ресторан, доставшееся ему новое предсказание было таким же многообещающим: «Выход из финансовой неприятности будет найден как по мановению волшебства».

На следующий день Зиммерман получил письмо из института А. М. Мониуса. На официального вида бланке, за подписью директора института Нетзин Стеклис, было напечатано письмо, предлагающее Зиммерману «щедрый» гонорар за рецензию на метафизический трактат в 60 страниц под названием «Путь к пониманию». Как объяснялось в письме, «практически единственная цель существования этого института – распространение „Пути к пониманию“ и содействие его критическому рецензированию и улучшению». За философские услуги Зиммермана институт предложил заплатить ему астрономическую сумму в 12 тысяч… долларов.

Философы, надо сказать, никогда не зарабатывали своим ремеслом состояний, а в сегодняшнем мире и подавно – у них нет варианта, как у каких-нибудь экономистов или компьютерщиков, хлопнуть дверью и уйти в частный сектор, потому что никому они там не нужны, и единственный способ их существования – в относительном благополучии университетской неволи. Чтобы оценить золотой дождь, хлынувший на голову Дина Зиммермана, надо иметь в виду, что стандартный вид философского заработка на стороне – это предложение от Оксфордского издательства отрецензировать книгу страниц в шестьсот за двести долларов.