Стержень мрака (Атлантический дневник)

Сегодня, четверть века спустя, мы не стали мудрее, чем был в ту пору поныне здравствующий Кристол, а если даже и стали, то об этом судить не нам – другие поколения будут объективней. Мы просто расположены в ином пункте времени, из которого нам легче рассуждать о том, насколько справедливы были прогнозы двадцатипятилетней давности и насколько оправданны могут быть наши собственные. Все «историческое» в истории видно только задним числом: не было свидетеля, который провозгласил миру приход феодализма или начало индустриальной революции. Предсказания Эрвинга Кристола, вдумчивого критика эпохи, на поверку не оказались прозорливее, чем можно было ожидать: он хорошо видит проблемы завтрашнего дня, но уже не различает послезавтрашних.

Его пожелание о введении гуманистических дисциплин в программы естественных факультетов сбылось: полагаю, что сегодня во всех технических университетах США преподаются курсы научной этики и других похожих дисциплин. Но все эти усилия никак не проясняют ответа на поставленный некогда вопрос: по пути ли технологии с демократическим либерализмом? Кто гарантирует, что, полнее уяснив для себя принципы либерализма, ученые не решат окончательно их отвергнуть?

Вот, на мой взгляд, один из примеров недостаточной остроты исторического зрения Кристола, хотя не исключено, что ему просто помешал формат популярной и общедоступной лекции. Отмечая рост антитехнологических настроений после момента истины в Хиросиме, он упоминает об экологических движениях:

...

Движения за охрану окружающей среды и экологии следует понимать во всей их серьезности. Это не просто движения за улучшение мира. Это движения, которые, в своем широком наступлении, бросают вызов фундаментальным принципам, на которых была построена современная цивилизация – современная, либеральная, демократическая цивилизация. Они сомневаются в том, что безграничное развитие науки и самое щедрое, самое всеохватывающее применение технологии приведут к построению хорошего общества и хорошего мира. И сегодня вполне очевидно, что среди молодых людей имеется немало сомнений и скептицизма по этому поводу.

Говоря об этих движениях, которые сегодня принято объединять в общую группу «зеленых», очень важно отметить, что они не являются выражением протеста с либеральных позиций и не имеют под собой никакой последовательной интеллектуальной платформы. Большинство их участников зачастую имеют очень туманное представление о том, против чего они выступают, будь то строительство атомной электростанции, прокладка шоссе или посевы генетически модифицированных культур. Атомные электростанции, как показал Чернобыль, могут быть весьма опасны, но оценка их реального вреда пока затруднительна. Между тем куда более традиционные электростанции, работающие на каменном угле, выпускают в атмосферу массу вредных веществ, жертвы которых менее наглядны, но поддаются статистическому учету и гораздо многочисленнее всех учтенных жертв ядерных катастроф, включая Хиросиму и Нагасаки. Углекислый газ от сгорания ископаемого топлива является, по общему мнению, одной из главных причин глобального потепления, сулящего великие беды. Тем не менее я не могу припомнить ни одного случая массовых протестов против угольной электростанции, сравнимых по масштабам с антиядерными демонстрациями. Более того, ископаемая энергия за пределами узкого круга специалистов сегодня считается сравнительно безопасной альтернативой энергии ядерной.

Ошибка Кристола заключается, на мой взгляд, в том, что он не счел нужным проанализировать характер экологических протестов: их участники не выдвигают против технологии обвинений специфически либерального характера, перед нами не гипотетический конфликт хорошего с плохим, а конфликт веры со знанием. Вспомним, что лозунг гуманизма, по крайней мере один из лозунгов, – «Знание – сила». На чьей же стороне правота?

Культовый характер экологических и других подобных протестов сегодня гораздо очевиднее, чем четверть века назад: значительная часть их участников исповедует целый спектр примитивных и необременительных в быту религий, от голливудского варианта буддизма до друидизма или ведьмовства. Все эти религии объединяет ненависть к технологии.

Чтобы не создалось впечатления, что я выступаю на стороне инженеров, приглядимся повнимательнее и к ним. Многие из них сегодня разделяют опасения, высказанные когда-то Эрвингом Кристолом, относительно небывалой концентрации власти, которую технология позволяет даже отдельному человеку, и некоторые наиболее отчаявшиеся требуют безотлагательной реформы общества по тоталитарной модели. Незачем говорить, что это – совсем не тот компромисс, к какому призывал Кристол четверть века назад.

Существуют, однако, тенденции, которые в этом прошлом еще не были различимы. За последние пару десятилетий в научных кругах приобрел большую популярность так называемый ультрадарвинизм, именуемый также культурным дарвинизмом. Один из ведущих представителей этого течения – американский философ Дэниэл Деннет, развивающий идеи известного биолога и популяризатора науки Ричарда Докинса.

Деннет считает, что поле действия дарвиновского естественного отбора не ограничено чистой биологией. С возникновением человека и созданием культурно-информационной среды центр тяжести эволюции перемещается именно в эту среду, и если раньше носителями и агентами эволюции были исключительно гены, то теперь ими становятся идеи, подверженные размножению и изменению. По аналогии с геном такая элементарная частица информационной эволюции именуется «мем».

По словам Деннета, речь идет не просто о сходном типе движения, который можно образно уподобить биологическому, а о непрерывном едином потоке: эволюция – алгоритм, автоматический процесс, который не зависит от своего носителя. Считаем ли мы стулья или яблоки, результат вычисления будет одним и тем же. Точно так же эволюция не меняет своей природы в зависимости от того, лежат ли в ее основе гены, единицы биологической информации, или мемы, единицы информации культурной.

В результате все пространство жизни включается в общее пространство организованной информации. Это, по мысли Деннета и его сторонников, позволяет объединить естественные и гуманитарные науки в единую общую дисциплину, «меметику», магистральную отрасль человеческого знания.

Человеческая мораль не является исключением, поскольку она, как и вся человеческая культура, представляет собой результат «меметической» эволюции, некоторую фазу в процессе развития, и вовсе не обязательно полагать, что завтрашняя фаза будет похожа на сегодняшнюю, – скорее напротив.

Культурный дарвинизм сегодня – далеко не общепринятая доктрина среди ученых и вызывает ожесточенные протесты и возражения со стороны многих биологов и философов. Но он хорошо иллюстрирует возможные результаты сплава этики и науки, и эти результаты бесконечно далеки от тех, к которым призывал в свое время Эрвинг Кристол.

Эволюционная мораль, даже когда она не отличается заметным образом от общепринятой, в основе имеет с ней мало общего, потому что предполагает непрерывную цепь изменений в будущем, тогда как традиционная мораль принципиально неподвижна, по крайней мере в своем центре. Кроме того, эволюционная мораль – функция культуры в целом, тогда как либеральная мораль Кристола адресована прежде всего отдельному человеку, индивиду.

Если оглянуться назад, легко убедиться, что гуманистическая мораль, утверждение ценности и приоритета человеческой личности, была уникальным продуктом истории, сплавом нравственных прозрений античности, принципов христианства и поправок Реформации. Китай, отвергший технологию, отверг и либерализм, о чем Кристол забывает упомянуть, видимо полагая этот факт несущественным для своего аргумента.

Но это великое наследие западной цивилизации, может быть более великое, чем сама технология, лишено в современном обществе корней и дрейфует, как подтаявший айсберг. Либерализм, несмотря на всю обязательную риторику западных правительств, все чаще выглядит пережитком, в буквальном смысле «пережитком капитализма», в схватке яйцеголовых приверженцев «меметики», инженеров космических кораблей и человеческих душ, и их торжествующе безграмотных противников, «древолюбов», воздвигающих бобровую плотину в русле всеобщей эволюции. Кому из этих провидцев мы рискнем поручить преподавание научной этики и каковы будут результаты? Инженеры испытывают презрение к противостоящей толпе, а толпа отвечает им ненавистью – где здесь пространство для спасительного компромисса?

Трагедия будущего, если оно простирается дальше чем на четверть века, состоит в том, что оно обречено оставаться неизвестным. Эрвинг Кристол, конечно, понял это раньше и лучше меня, и он заведомо не дает никаких гарантий, а лишь выражает надежду. Подобно мне, он считает любовь к ближнему важнейшим достижением если не эволюции, то истории. Он может лишь предостеречь, но не в состоянии дать рецепта. Либерализм отличается от строительства коммунизма тем, что сегодняшний человек волнует его больше, чем грядущее поколение. Есть ценности, которые нельзя защищать коллективом, и опасности, которым можно противостоять только в одиночку. Впрочем, сам Кристол – лучшее тому доказательство.