Стихи (2)

Грибы

Рос яркий Мухомор среди лесной полянки. Бросался всем в глаза его нахальный вид: — Смотрите на меня! Заметней нет поганки! Как я красив! Красив и ядовит! — А Белый Гриб в тени под ёлочкой молчал. И потому его никто не замечал…

Невручённая награда

За честный труд и поощренья ради Один из Муравьёв представлен был к награде — К миниатюрным именным часам. Но Муравей не получил награды: Вышесидящий Жук чинил ему преграды, Поскольку не имел такой награды сам! — Ах, если бы прискорбный этот случай Был ограничен муравьиной кучей!

Сорока-наушница

Сорока запросто к Орлу домой ходила (Что уж само собой довольно странно было, Хотя не нам судить О том, как жить орлам, с кем дружбу им водить, Но в данном случае Сорока та была Подругой юности сестры жены Орла…). Орёл, что в облаках над прочими парил И в силу этого от жизни оторвался, По прихоти жены с Сорокою общался, Ей лично лапку жал и с нею говорил. Сорока верещит. Сорока в курсе дел: Тот — свил себе гнездо, а этот — улетел… Орёл в два уха слушает Сороку, А у неё любое лыко в строку: «Я слышала на днях, как Соловей поёт. Подумать только, с кем концерты он даёт: Как ночью на пруду заквакают лягушки, Он начинает вторить им с опушки…» — «Ну, а Скворец?» — «Ах, это ли певец! Сказать по совести, он только то и знает, Что каждую весну скворечники меняет…» — «Что скажешь про Дрозда?» — «Признаюсь, не тая, Как осень, так глядит в заморские края…» Сорока верещит без всякого стесненья — Орёл о птицах формирует мненье… — Иной, что мнит себя на должности Орлом, Таких наушниц держит под крылом!

Тихий водоём

Летела к югу стая диких уток. Устав махать натруженным крылом, Одна из них к исходу третьих суток Отбилась от своих и села за селом. К ней подплыла домашних уток стая — Сородичи по пуху и перу: «Останься здесь! Придёшься ко двору! Мы тут, как видишь, сыты, не летая! Спокойно мы живём: Нас не пугают выстрелы с болота — Весной и осенью утиная охота Обходит этот водоём…» — «Чуток передохну, — им Кряква отвечала, — Но насовсем остаться не могу: Мне, перелётной птице, не пристало Сидеть безвылетно на вашем берегу!..» Вот день прошёл… Пошли вторые сутки… Прошла неделя… Месяц… Минул год… Как изменился нрав у нашей дикой утки: Среди домашних до сих пор живет! Она со всеми сыта у корыта, — Что ей теперь озёра и леса?! И среди прочих тем лишь знаменита, Что изредка глядит на небеса…

Когда везёт

Всех по дороге обгоняя, Неслась машина легковая. И тот, кто за рулём сидел, На всех людей, пешком идущих И на колёсах отстающих, С пренебрежением глядел. Но с ним в пути беда случилась: Машина вдруг остановилась! И тот, кто за рулём сидел, Теперь уж на людей идущих И даже на волах ползущих С печальной завистью глядел. Он над мотором неисправным Капот бесцельно поднимал, — По существу и в самом главном Он ничего не понимал… — Тот, кто без знаний и уменья Стремится вырваться вперёд, Не так ли полон самомненья В тот миг, когда ему… везёт?!

Шарик-Бобик

У ресторана «Горная вершина», Где ждут курортников и шашлыки и вина, С утра до вечера крутился тихий Пёс. Всем посетителям равно хвостом виляя, На трезвых не рыча, на пьяного не лая, Он повседневно здесь своё дежурство нёс. Пёс откликался на любую кличку, И это у него вошло в привычку: Окликнут Шариком — он вмиг хвостом вильнёт. «Эй, Бобик!» — он уже к чужой коленке льнёт, А сам глядит в глаза — глядит и не моргнёт! «А ну, Дружок! Поди сюда, собачка!» — Собачка тут как тут — и ей уже подачка: Кидает чья-нибудь рука То косточку от шашлыка С кусочком сладкого, поджаренного жира, То птичье крылышко, то просто ломтик сыра… Нет, хлеба не искал курортный этот пёс — От хлебного куска он воротил свой нос… Его собратья сторожат жилища, На складах тявкают, врага по следу ищут — Несут служебный долг, гордясь своим постом, А этому милее кров и пища, Добытые глазами и хвостом… — Любых мастей и видов тунеядцы! Ведь это вы попали в басню, братцы!

Две подруги

«Красиво ты живёшь, Любезная сестрица! — Сказала с завистью в гостях у Крысы Мышь. — На чём ты ешь и пьёшь, На чём сидишь, Куда ни глянешь — всё из-за границы!» — «Ах, если б, душенька, ты знала, — Со вздохом Крыса отвечала, — Я вечно что-нибудь ищу! Я день-деньской в бегах за заграничным — Всё наше кажется мне серым и обычным, Я лишь заморское к себе в нору тащу: Вот волос из турецкого дивана! Вот лоскуток персидского ковра! А этот нежный пух достали мне вчера — Он африканский. Он от Пеликана!» — «А что ты ешь? — спросила Крысу Мышь. — Есть то, что мы едим, тебе ведь не пристало!» — «Ах, душенька! — ей Крыса отвечала. — Тут на меня ничем не угодишь! Вот разве только хлеб я ем и сало!..» — Мы знаем, есть ещё семейки, Где наше хают и бранят, Где с умилением глядят На заграничные наклейки… А сало… русское едят!

Арбуз

Арбуз, что из земли тянул нещадно соки, Что более других лежал на солнцёпеке И вырос до такой величины, Что все другие кавуны С ним оказались не равны, Перед собратьями своими возгордился: «Я тяжелее всех, каков же я на вкус?! Всяк скажет про меня: «Арбуз так уж арбуз!..» Так до тех пор он хвастал и кичился, Пока в хозяйских вдруг руках не очутился. А как попал под нож, То оказался уж не так хорош. Что толку, что велик? Велик, да толстокож! На цвет? Да как сказать, не бел, но и не красен. На вкус — трава травой… — Смысл этой басни ясен: Иной, глядишь, и говорит пестро, Осанка хоть куда, так важно носит пузо, А ковырни его да загляни в нутро — Оно как у того Арбуза!

Полкан и Шавка

Косого по лесу гоняя, Собаки — Шавка и Полкан — Попали прямо в пасть к волкам, — Им повстречалась волчья стая. От страха Шавка вся дрожит: «Полкаша… Некуда деваться… Я чую смерть свою… Что будем делать?..» — «Драться! — Полкан в ответ ей говорит. — Я на себя возьму того, что покрупнее, А ты бери того, что рядом с ним». И, до врага достав прыжком одним, Вцепился храбрый пёс зубами в волчью шею И наземь Серого свалил, — Но тут же сам растерзан был. Что думать Шавке? Очередь за нею! Тут Шавка взвизгнула и в ноги бух волкам: «Голубчики мои! Не погубите! Сродни ведь прихожусь я вам! Вы на уши мои, на хвост мой посмотрите! А чем не волчья шерсть на мне? Сбылась мечта моя — попала я к родне! Пошли за мной, я показать вам рада, Где у реки пасётся стадо…» Вот волки двинулись за Шавкою гуськом, Вначале лесом, после бережком, Под стадо вышли, на хвосты присели, Посовещалися на волчьем языке. И от коров невдалеке На всякий случай раньше Шавку съели. Но сами тож не уцелели — В жестокой схватке полегли: Сторожевые псы то стадо стерегли И ружья пастухи имели… — Сей басне не нужна мораль. Мне жаль Полкана. Шавки мне не жаль!

Рыбьи дела

Раз в тихом бочажке, под бережком, чуть свет, Рыбёшка мирная собралась на совет: В реке их Щука донимала, И от зубастой им житья не стало. «Казнить разбойницу! Казнить — двух мнений нет!..» И Щука старая, как ни сильна была, Все ж кверху брюхом как-то раз всплыла… Победа многих вдохновила: «Преступница нам больше не страшна! — Разумная Плотичка заявила, — Но в дальней заводи живёт ещё одна. Не худо бы расправиться и с нею!» — «Конечно, вам, плотве, виднее, — Из-под коряги молвил сытый Сом, — Но, правду говоря, та Щука ни при чём — Она вовек сюда не заплывала, Вам до неё и дела мало!» Плотичка возражать не стала, И дело кончилось на том… В зелёных берегах текут спокойно воды, Вьюны и пескари в них водят хороводы, И караси не залезают в грязь, Зубастой хищницы отныне не боясь. Но мирные деньки не больно долго длились — Исчезло в ясный день плотичек десять штук, Два пескаря домой без плавников явились И пропадать уклейки стали вдруг. Рыбёшкам снова не житьё, а мука: Из дальней заводи переселилась Щука И привела с собою двух подруг! — Мне бедных рыбок жаль. Зато другим наука: Не слушайте сомов, уничтожая щук!

Бешеный Пёс

Однажды, в знойный день, взбесился Пёс цепной И, ядовитой брызгая слюной, Сорвался вдруг с цепи, махнул через ограду — Да прямо к стаду! Сначала он напал по-волчьи на телка, Потом задрал невинного ягнёнка, Одних загрыз, другим порвал бока И насмерть ранил пастушонка. Короче: натворил таких он бед, Каких не видел свет! Когда б разбойника облавою не взяли, То многие ещё бы пострадали. Но был в конце концов захвачен лютый Пёс, И… производством дело началось! Уж не одна неделя пролетела — Полгода суд идёт. Растёт и пухнет дело — Чинят свидетелям допрос. Бандит в тюрьме окреп, подрос, Так на харчах казённых откормился И обленился, Что от хвоста до шеи залоснился. Он только знает спать да есть. При нём друзья. Услуг не счесть: Ему ошейники меняют, Его родные навещают, А два Шакала, посчитав за честь, Перед судом ретиво защищают: Скулят, визжат, и лают, И, чтобы умалить его вину, Повторный требуют анализ на слюну… «Чего же судьи ждут? Когда ж повесят Пса? — Слышны повсюду голоса. — Какой другой конец возможен для урода?..» — Известны нам суды такого рода.

Волк-травоед

Вожак воров и сам матёрый вор, Волк-живодёр Как избежать облавы ни старался, А всё ж попался. Теперь над ним свершится приговор, Не избежит преступник наказанья! Свидетели дают Правдивые, прямые показанья: «Зарезал здесь овцу, задрал телёнка тут, А там свалить коня не посчитал за труд…» Улики налицо. Но судьи ждут, Что им убийца скажет в оправданье. «Известно, — начал Волк, — что испокон веков Всегда травили нас, волков, И скверные про нас пускали толки. Заблудится овца у сонных пастухов, Корова пропадёт, всё виноваты волки! А волки между тем давным-давно Не могут видеть кровь, не могут слышать стоны, На травку перешли и на зерно, Сменили стол мясной на овощной — зелёный. А если иногда то там, то тут Ягнёнка одного, другого задерут, Так только с целью самообороны… Надеюсь я на объективный суд!..» И порешили судьи тут: Дать Волку выговор и не лишать свободы, Раз изменился нрав у всей его породы. — Но вот прошли уж годы, Как огласили этот приговор, А волки нападают до сих пор Всё на стада, а не на огороды!