Стихи и четверостишья

На юге – снега, светлей серебра, -

То старый Масис, великан земли,

А против Масиса – Казбек-гора.

«Товарищ, привет!» – загремел Масис,

И голос был страшен, как молний след,

И горы Кавказа отозвались,

И глухо ответил Казбек: «Привет!»

«Мы старою славой с тобой близки

Друзья по страданьям мы, старина,

Хоть розно стояли мы, далеки,

Но буря над нами была одна.

Как ты изменился, друг, за века:

Уже не сияешь над мраком туч,

Закутался в темные облака,

Как будто не мил тебе солнца луч.

Дай руку, товарищ, жить вместе нам.

А ну, погляди-ка, вокруг хоть раз.

Мы братья, ровесники по векам,

И пламя одно пожирает нас,

Мой родич, немало меж нами уз,

Пусть горы свидетельствуют грозой,

Что мы заключили с тобой союз…»

Замолк величаво Масис седой.

И тучами вновь покрыт небосвод,

И молнии снова небо секут,

И горы встречают дружбу высот, -

Потоками слезы с вершин текут.

У СКЛЕПА Н. БАРАТАШВИЛИ

Утешься, Грузия! В заветный этот миг

Что омрачило так твой мужественный лик?

То, что безмолвный прах увидела ты вновь

Певца, снискавшего в душе твоей любовь?

Иль тьма глубокая могилы дорогой

Смутила тяжко дух осиротелый твой?

Да, своего певца вновь похоронишь ты,

Но им зажженные все чувства и мечты

Гореть останутся,- для них кончины нет,

Покуда над землей сияет солнца свет.

И, верь мне, некогда в их пламени сгорит

Все бремя мук твоих и горестных обид.

Тебе же, родины-страдалицы певец,

Обретший вечную могилу наконец,

За все, что вынес ты мятежною душой,

Пусть небо ниспошлет заслуженный покой,

ПЕРЕД КАРТИНОЙ АЙВАЗОВСКОГО

Восстав, в океане неистовость вод

Тяжелыми всплесками бьет до высот,

Под яростный рев строит призраки гор,

И буря безбрежный, безгранный простор

Одевает, как в дым,

Дуновеньем своим.

«Ни с места!» – воскликнул, – палитра в руках, -

Старик-чародей, и взмутившийся прах

Покорен, заслышавши гения зов;

И в бурю безмолвно громады валов

Вот стоят, как во сне,

На его полотне.

АРМЯНСКОМУ СКИТАЛЬЦУ

Счастливый путь, скиталец наш!

Блажен ты, о скиталец наш!

Идешь с любовью, грустно-рад,

Вдали сияет Арарат.

Благоуханьем ветерка -

Добрей, чем отчая рука, -

Гегамы шлют тебе привет

И Арагац, травой одет.

А там, как одинокий глаз,

Блеснет Севан, в горах таяс,

Резвясь, играя с тенью скал,

Шумя, вздымая синий вал.

Мерцает, блещет и горит,

Волной сверкает и гремит,

А то печален и угрюм,

Чернее тучи, полон дум.

И та гора, гигант-шатер,

Гора из гор и царь всех гор,

Седой приникнув головой

К небесной груди голубой,

Встает, торжественно скорбя.

Вдали – и в сердце у тебя.

* * *

Если время придет и ты

Этот холм посетишь, мой друг,

Хорошенько всмотрись в цветы,

Распустившиеся вокруг.

Не ветрами и не дождем

Семена их занесены,

И не щедрой рукой весны

Разукрашен мой новый дом.

То – неспетые песни, друг,

Что я в сердце с собой унес,

Славословья любви, что вслух,

Умирая, не произнес.

Поцелуи мои, что я

Шлю из горнего мира той,

Для которой в мои края

Путь закрыт гробовой плитой.

ДВЕ ЧЕРНЫЕ ТУЧИ

С зеленого трона спокойной вершины,

Поднявшись тревожно в темнеющий свод,

Гонимые бурей, по краю стремнины

Две тучки печальные мчались вперед.

Но даже и буря, в порыве жестоком,

Одну от другой оторвать не могла,

Хоть злобой дышала и в небе широком

Их, с места на место бросая, гнала.

И вместе, все дальше, по темной лазури,

Прижавшись друг к другу, в безбрежную высь,

Гонимые злобным дыханием бури,

Две тучки, две грустные тучки неслись.

УЛЫБАЮЩИЕСЯ ГЛАЗА

Никогда не верь ты улыбке глаз, -

Так цветы растут, всех милей, нежней,

Возле пропасти, на краю как раз,

Чтоб людей туда завлекать верней.

Вот так и поэт, опьяненный сном, -

Глаз улыбкою навсегда пленен, -

Он обманут был и страдал потом,

И копил в груди только боль и стон.

Никогда не верь ты улыбке глаз, -

Так цветы растут, всех милей, нежней,

Чтобы сердца прах утаить от нас,

Темной бездны дно оживить верней.

Вот так и поэт: он лишен утех,

У него в груди только боль и стон,

Но смеется он веселее всех,

Будто меж людьми всех счастливей он.

СТРАННИКИ

Моя прошлая жизнь, с нею прошлый мой год.
–

Два седых старика, ослабевших, недужных, -

К дальней вечности путь свой держали вперед,

В задушевном раздумьи, в беседах содружных.

«Я взрастил благовонный, сияющий сад, -

Первый вымолвил так, обращаясь к второму, -

Животворный струили цветы аромат, -

Все цветы расточил я по миру людскому».

И ответил второй: «Много чувств, много сил,

Много было во мне вдохновенья святого.

Как и ты, я все отдал и все расточил

В песнопеньи любви, в светлой щедрости слова»,

Первый снова сказал: «Но в долине людской

Я оставил и холод и сумрак, как прежде».

– «Я оттуда ушел,- так ответил другой, -

И тоскуя душой и не веря надежде».

Первый громко сказал: «Вновь настанет расцвет,

И покроется снова долина цветами!»

Но другой ничего не промолвил в ответ,

И к дороге своей он поникнул глазами.

Так вся прошлая жизнь, так и прошлый мой год -