Стихи и поэма

Кормилица семи умолкнувших веков!

Твой шопот слушал я в проломах детских снов.

LX

И мне мачтовый лес ревел над колыбелью,

Сгибаясь до земли под западной трубой

Дыханья твоего! В степях шумя метелью,

И настежь, в кольцах бурь кружася над землей,

В горячий лоб хлеща соленою капелью,

Ты грушей Арктики склонялась надо мной,

Где прыгают в зыбях киты, где сквозь туманы

Траулер аплывут и сети-великаны

LXI

За ними тянутся, как облака... Пора

Настала, и меня ты подняла на пенном

Хребтище. День тонул. Завыли рупор а

Ненастья. В брызгах бот нырял под сильным кре-

ном.

Далеко в дымке птиц курились траулер а

И плыли льдины. Ночь ползла к норвежским сте-

нам.

Ты ж обняла меня и обнесла такой —

Как мира молодость — отвагой и тоской,

LXII

Такою памятью огромной, что и в капле

Ее я утопил бы землю и зарю

И душу!.. Роя зыбь дубовой носа саблей,

Бриг диссидентов плыл, раскрывши сентябрю

Все паруса. От волн бока его ослабли,

И брызги клочьями текли по фонарю

Над черною кормой, где выдолблено имя:

«Майфлауер». Облака тонули в медном дыме

LXIII

Заката. Под бортом, вся в пузырях, плеща

И в днище бухая как в колокол, хмелела

Вода. Подняв из волн отлогий горб плеча,

В заре Америка неясно засинела,

И чайки к кораблю слеталися крича,

Как буря снежная. Убийца, поседелый

На каторге, закрыв рукой глаза, рыдал,

Упав на палубу. А материк нырял

LXIV

В заре, как синий кит, и близился! Так дважды

Был Новый Свет открыт. Толпою каторжан

Они взошли на борт; сошли семьею граждан

Великой родины... Их золотой обман

Погас. Со лба времен, скоробленный от жажды,

Венок осыпался. Сквозь утренний туман

Ворота новые горят багряной аркой,

И день встает, и в них земля вплывает баркой.

1934

ДЕТСТВО

(Родина)

В пыли, стадами подымаемой, тонул

И плакался расколотым подолом

Ночного колокола

город ссыльных

Народовольцев, воротил в поддевках

И с бородами, как битюжьи ноги.

Вот родина моя. Унылый город,

Склонившийся над саблею реки,

Которой лезвие в осоке блещет,

А ржавая тупая сторона

Клинка несет лачуги и лабазы.

И катится по костылю слеза из глаза города.

На веках у него морщины, как овраги,

По берегам их лепятся домишки.

И кажется: сейчас войдешь через плотину

На улицу, где, в баночки железные звеня, бегут

стада,

И станешь снова школьником, и председатель

У исполкома с вестовым проскачет,

Кубанку сбивши на затылок,

Казачьим ухая седлом.

А на дворе шумят закрученные дуб ы,

Листвою хлопая по желобам коры,

Как будто их, винтом, с неимоверной силой вы-

перло

из камня,

И лопнули верхи у них, как бомбы,

И стали разговором зелени!

И семь дубов, как семь республик,

Сплетаются над домом,

И семь дубов дрожа сплетаются,

Как семь певцов, качаемых запевом Калевалы,

Попарно шестеро, седьмой, всех больше,

Над головами их жужжа качает

Гражданство молодой листвы.

И бабка говорила: «Север

Опять подул в свою трубу, как на картинке

Мужик седой и волосатый в раковину дует,

Он принесет нам в тучах майские снега!»

Но я его не знал. Я видел дубы, наполняемые бу-

рей,

Их говор слушал, песню их застольную

и дребезжанье струн.

А ночью в крышу дождь стучал, как туча галок,

И выбегали девушки

мыть голову под толстою струей

И, кофточку стащив с плеча, мочили грудь и пле-

чи.

Я слушал визг серебряный и плакал,

Что я ребенок и лишь буду им смешон,

что это берег —

Другой, огнями брызжущий,

Щебечущий листвою, птицами и смехом,

Другой — завистливый, где поцелуи

: звенят и щелкают,

Где оживают статуи и, лестницей скрипя,

На мезонин приходят в каменных объятьях

Залавливать любовников живых.

А прачка неба, двигая корытом,

Струею толстой воду черную лила,

Свой хлеб трудом тяжелым добывая.

Как барин, издеваяся над ней,

Чубатый гром, хлеща коней, гремел телегой

И, проскакав и охорашиваясь,

Седою грудью молодо дыша,

Опять ругался:

«Прачка! Сволочь!

Уродина! И ноги у тебя распухли!

И харя вся рябая! Ты — лохань

Вонючая! Хоть сто Наполеонов

Роди — все будешь прачка ты!»

И прачка,

Беременная, плакала, и воду

Лила струею толстой из корыта,

И ныли ноги — грязные, с узлами

Раздутых вен...

...О, мать моя! Тебе

Я песню посвящаю. Ты меня

Ребенком, как река, несла в своих рассказах,

Как птицу, ты меня закутывала в тучах

Любви, встающей десятью столбами,

Как многоцветный дым от десяти морей!

Над колыбелью, будто в блюдце с чаем дуя

Ты словно буря относила гибель

От головы моей.

...Все потонуло,

Что помнил я. И разве только память

О памяти осталась. Но теперь —

Все подымись, что позабыто!

Стань прозрачной

До дна морского, мира глубина!

Ведь, в колбу зачерпнув, уж не на прежнем очаге

Соль из тебя я выпарю!

На корабле