Стихи и поэмы
Шрифт:
зеленоватые огни
сияли на дуге высокой...
Особый свет у фонарей -
тревожный, желтый и непрочный..
Шли на работу. У дверей
крестьянский говорок молочниц.
Морозит, брезжит. Все нежней
и трепетней огни. Светает.
Но знаю, в комнате твоей
темно и дым табачный тает.
Бессонный папиросный чад
и
и только часики стучат
с холодной пепельницей рядом...
2
А ночь шумит еще в ушах
с неутихающею силой,
и осторожная душа
нарочно сонной притворилась.
Она пока утолена
беседой милого свиданья,
не обращается она
ни к слову, ни к воспоминанью...
3
И утренний шумит вокзал.
Здесь рубежи просторов, странствий.
Он все такой же, как сказал, -
вне времени и вне пространства.
Он все такой же, старый друг,
свидетель всех моих скитаний,
неубывающих разлук,
неубывающих свиданий...
1935
«Я люблю сигнал зеленый...»
Я люблю сигнал зеленый,
знак свободного пути.
Нелюбимой, невлюбленной,
хорошо одной брести.
Снег легчайший осторожно
вертится у самых губ...
О, я знаю - все возможно,
все сумею, все смогу.
Разве так уж ты устала,
беспокойная душа,
разве молодости мало
мира, круглого как шар?
И твердят во всей природе
зеленые огоньки:
проходите, путь свободен
от любви и от тоски...
1935
«А помнишь дорогу...»
А помнишь дорогу
и песни того пассажира?
Едва запоем -
и от горя, от счастья невмочь.
Как мчался состав
по овальной поверхности мира!
Какими снегами
встречала казахская ночь!
Едва запоем -
и привстанем, и глянем с тревогой
друг другу в глаза,
и молчим, ничего не тая...
Все те же ли мы,
и
готовы ли вместе в дорогу,и так ли, как раньше,
далекие манят края?
Как пел пассажир
пятилетье назад, пятилетье!
Геолог он был и разведчик -
скитался везде потому.
Он пел о любви и разлуке:
«Меня дорогая не встретит».
А больше всего - о разлуке...
И все подпевали ему.
Я слышала -
к этим годам и желанья становятся
реже,
и жадность и легкость уходят,
зови не зови...
Но песня за нас отвечает -
вы те же, что были, вы те же!..
И верю я песне,
как верю тебе и любви.
1935
Севастополь
Белый город, синие заливы,
на высоких мачтах - огоньки...
Нет, я буду все-таки счастливой,
многим неудачам вопреки.
Ни потери, ни тоска, ни горе
с милою землей не разлучат,
где такое трепетное море
кропотливо трудится, ворча,
где орлы и планеры летают,
где любому камешку - сиять,
где ничто-ничто не исчезает
и не возвращается опять.
1935
Сиделка
Ночная, горькая больница,
палаты, горе, полутьма...
В сиделках - Жизнь, и ей не спится
и с каждым нянчится сама.
Косынкой повязалась гладко,
и рыжевата, как всегда.
А на груди, поверх халата,
знак Обороны и Труда.
И все, кому она подушки
поправит, в бред и забытье
уносят нежные веснушки
и руки жесткие ее.
И все, кому она прилежно
прохладное подаст питье,
запоминают говор нежный
и руки жесткие ее.
И каждый, костенея, труся,
о смерти зная наперед,
зовет ее к себе:
– Маруся,
Марусенька...
–
И Жизнь идет.
1935
Карадаг