Стихи обо всем

3.

Едва осознана мужская красота,

но тут же схвачена и заперта в подвале.

– Скажи, что там осталось от тебя,

нецарский сын, князёныш и царевич,

в 1492 году, 20 сентября,

четырнадцатилетний Иван,

семилетний Дмитрий Андреич?

– Ничего я вам не скажу, гуси-лебеди вы,

дураки, -

отвечает князёныш (наверное, кареглазый),

во влажной рубахе, истлевший, из самой земли…

…А я пишу тебе второе письмо: «Здравствуй,

видно, чего-то сильно мне не хватило в этой

жизни (или хватило выше крыши)

если я – к человеку, который к тому же и младше

меня -

обращаюсь с приказом, нет, с требованияем —

понимания и пощады».

4.

В этом смысле – открытая жизнь, подорожники, лопухистановятся невиданным опытом (всем предшественникам непонятным):– Всё тайное когда-то становится явным, — говорят нам они.– Нет, всё тайное становится явным сегодня, — им отвечаем мыиз лопухов подзаборных, из-под лютиков неопрятных.– Сам подумай, что именно ты много-много столетий спустяперепутаешь леску, морковку от птиц охраняя,оглянешься, увидишь: стоит у калитки твоя молодая жена,а ты даже не вспомнишь, как звать ее — Наденька? Рая?

5.

Ты мне пишешь:

«…Я тебе не нужна как женщина, как живое тело, как живая душа. Я тебе нужна как стихотворенье. И ты, не осознавая в полной мере силу своего могущества, сделал этим своим стихотворением так, что я в сознании других стала „умирать на глазах“, или – что я уже вообще кладбищенская „статуя“.

Удивляются, увидев живой.

Чего уж тут спорить, мраморное надгробие может быть настоящим шедевром. Твоя роль „пигмалиона-наоборот“ меня не обижает, нет. Ты на самом деле не виноват. Я не хочу, чтобы ты за прошлое винил себя. Просто имей в виду – мне вполне хватит одного надгробия. И больше не надо, договорились?»

6.

Я тебе пишу:

«…Мне очень понятна тоска Тютчева, когда он идет вдоль большой дороги. Потому что он взывает к костям и праху. Или к ангелу, что в сущности не важно. Он хочет не потереться причинным местом через фланельку брюк об этот призрак, если бы тот явился на мгновение. Он просто хочет его обнять. НО НЕ МОЖЕТ.

А я мог. Как я мог обнять Олю, когда она уходила по улице после вечера 22 декабря в ОГИ, когда мы увиделись первый раз после разрыва. Мы стояли замерев какие-то 10 секунд на темной улице, чувствуя, как бьется у нас человечье сердце, но мы знали, что ближе нас уже никого не будет. И что изменить ничего невозможно.

И СЕРДЦЕ НА КЛОЧКИ НЕ РАЗОРВАЛОСЬ, – как сказал тот же Тютчев.

Ну что ж, зато теперь оно разрывается постоянно».

7.

Ты – мне пишешь:

«…и вот, в куче старых штрафов за неуставную парковку нашел твое раритетное письмо. От 15 июля 2003 года. Распечатка на принтере. Письмо, понятное дело, было прощальным. Зачем я его некогда распечатал – не знаю. Наверное хотел порыдать над ним в лопухах, но по живости натуры отвлекся и забыл.

А может все же и порыдал, потому что оно было в каких-то разводах (я люблю разбирать почту в росистых полях).

Кто знает – уже не вспомнить. И что я подумал?

Что это твое старинное со мной прощание номер три тыщи сорок семь так же соотносится к нашему настоящему прощанию, как тот черновик к готовому продукту».

8.

Вот и мы точно так же строчим эти письма — к тебе, ни к кому,к никуда, в ни зачем – как китайские Gucci и prada.– Жизнь прожить, не запачкав подошвы, нельзя никому,у меня на подошвах – две бабушки, мама и Прага.

9.

Но покуда – в 12 раз, поимённо (имейте в виду)огрубевший, медовый, июльский, тупой и медвежий —в 21 столетье цветет, распускаясь у всех на виду,мой единственный письменный ты,мой бессмысленный стихотворешник,

10.

и покуда над этим над всем – над проплешинами земли, над Древней Русью, над петровской Россией, над Советским Союзом, над новой Россией плывет, неважно кому адресованное (да я и не помню): маме ли, Лене, отцу ли, сестре или Коле, (потому что всё это сейчас мне важнее – всех наших любовных историй), – мое золотое письмо, я сажусь и пишу:

…И вот только тогда через сутки, уже в Москве, за минуту, как пришла твоя смс-ка,я вдруг понял, ЗАЧЕМ Я ЕХАЛ ТУДА.Через все месяцы, все километры, через эти три дня.Я ехал, чтоб посмотреть на тебя в упор.И чтобы обнять.Очень может быть, что в последний раз.Как тогда на улице, в поднебесном аэропорту.Просто так: не по-братски, не по-дружески, не как любовник, и не как бывший любовник.

А так просто – на десять секунд, как будто бы навсегда. Вот интересно, стоит вся эта груда времени, все эти безумные километры одного десятисекундного объятья.

Стихи к сыну

Мне приснился сегодня ночью (ну почти приснился) перед страшной душной грозой очень странный цикл.

Я сразу увидел его как некий многоярусный компактный куст, обсыпанный белоснежными, синими и розовыми цветками.

Цветки были мелкими, а строфы короткими.

Сам же куст – был какой-то праздничный и веселый.

А главным героем этого цикла-куста был ты.

1.

Мне этой ночью вдруг приснился этот цикл:и куст – квадратный, праздничный и мелкийи папы с мамами, висящие на ветке(как новогодние конфеты или белки),и ты придирчиво не выбиравший их.– Чего мудришь? – (мне было непонятнои я сказал тебе об этом со спины), —ты повернулся и сказал мне: «Папа,как хорошо, что ты со всеми не висишь».

2.

В 25 лет мне уже однажды снилось, что у меня есть сын, но я не умею его пеленать. Неосторожным движением я поворачиваю его головку так, что у него с отвратительным хрустом ломается шейный позвонок. Я слышу, как к закрытой двери с топотом приближаются люди и меня охватывает страх перед расплатой.

А он сидит у меня на руках – мертвый, какой-то неестественно прямой, голый (я держу его под попку, как младенцев вообще-то не держат, но он на самом деле очень удобно сидит), смотрит на меня какими-то взрослыми встревоженными глазами, гладит меня своей маленькой ладонью по лицу, как будто бы успокаивая: «Не бойся, папа, не бойся, всё обойдется. Они подумают, что я сам умер».