Стихи (перевод М. Н. Ваксмахера)

Глубинная тьма напряженно тянулась к ослепительно яркой сумятице, и от меня ускользало, что имя твое делалось иллюзорным, что оно оставалось лишь у меня на устах и что постепенно возникало лицо искушений, реальное, цельное, неповторимое.

И тогда я к тебе возвращался.

* * *

Когда мы встречаемся, а встречаемся мы всякий раз навсегда, твой голос опять до краев наполняет глаза твои, точно эхо, когда до краев оно заливает вечернее небо. Подплываю я к берегу облика твоего. Что ты мне говоришь? Что ты никогда не считала себя одинокой, что ты сновидений не знала с той самой поры, как тебя я увидел, что ты – словно камень, который раскалывают пополам, и получают два камня прекрасных взамен одного, их родившего, что ты – и вчерашняя и сегодняшняя одновременно и что вовсе не нужно тебя утешать, потому что ты делишь себя пополам, чтобы вот так, как сегодня, непорочной предстать предо мной.

Ты вся обнаженная, вся обнаженная, и груди твои, еще более хрупкие, чем аромат побитой морозом травы, держат груз твоих плеч. Вся обнаженная, ты одежду снимаешь с себя удивительно просто. И закрываешь глаза, и это – будто падение тени на тело, падение плотного мрака на последнее пламя.

Осени, лета снопы, снопы зимы и весны рассыпаются, и ты открываешь до дна свое сердце. Это свет жизни вбирает в себя прибитое пламя, это оазис пустыню сосет, и пустыня его удобряет, и отчаяньем кормится он. Чуть слышная легкая свежесть приходит на смену хороводу костров, что тебя научили меня возжелать. Над тобою скользят твои волосы в пропасть, и она – оправданье отчужденности нашей.

* * *

Почему не могу я, как прежде, во времена моей молодости, объявить, что я ученик твой, почему не могу я, как прежде, согласиться с тобою, что нож и предмет, рассекаемый им, между собою согласны. Фортепьяно и тишина, горизонт и равнина.

Ты надеялась силой своею и слабостью примирить дисгармонию встреч и гармоничность разлук, неуклюжий наивный союз – и науку лишений. Но подоплекой всему была скука. Многое мог ли этот безглазый орел удержать из наших порывов?

На улицах и в полях сотни женщин тобою развеяны по ветру, и в клочья разодрано сходство, объединявшее их, сотни женщин тобою опять сплетены воедино, но теперь ты больше не в силах возвратить им единство их облика, и теперь у них сотни лиц, сотни лиц пораженье наносят твоей красоте.

* * *

И в цельности времени, поделенного нами, возник неожиданно день, день такой-то такого-то года, и я с этим днем примириться не смог. Были всякие дни, были всякие ночи, но этот был слишком мучителен. Жизнь и любовь потеряли вдруг точку опоры. Уверяю тебя, что не из-за новой любви я отчаялся в нашем союзе. Я себе и представить не мог иной жизни, с другими объятьями, в объятьях других. Я и подумать не мог, что когда-нибудь я перестану быть верным тебе, – ведь я понял тебя навсегда, ведь я понял, что ты существуешь и существовать перестанешь только со мной.

Женщинам, которых я не любил, я сказал, что они существуют постольку, поскольку есть ты.

Но жизнь ополчилась на нашу любовь. Жизнь, в нескончаемых поисках новой любви, взамен прежней, опасной любви, – жизнь решила любовь поменять.

Принципы верности… Но не всегда подчиняются принципы правилам тусклым, начертанным предками на деревянных табличках, они подчиняются чаще обаянью живому, улыбке и взгляду, словам и движениям молодости, страсти и чистоты. Этого не сотрешь.

* * *

Я упрямо мешаю свой вымысел с грозной реальностью. Пустые дома, я вас заселил идеальными женщинами, ни худыми ни полными, ни блондинками ни брюнетками, ни вздорными ни рассудительными, все это неважно, просто какой-то пустяк делает каждую пленительней всех на земле. О предметы ненужные, порой даже глупость, сотворившая вас, очаровывала меня. О безликие существа, я зачастую вас слушал, как слушают рокот волны или шум корабельных винтов, предвкушая морскую болезнь. Я привыкал к непривычным картинам. Я видел их там, где их быть не могло. Я их наделял механической точностью, с какою я сам спать ложился или вставал. Площади города раздувались, точно мыльные пузыри, повинуясь моим щекам, улицы города повиновались моим шагам, нога за ногой, одна за другой, вторая за первой, за обеими обе, и так до конца, а женщины перемещались в пространстве отныне лишь лежа в постели, и в распахнутом настежь корсаже виднелся краешек солнца. Разум, гордая голова, позорный колпак безразличия, фонарь с головой муравьиной, разум, жалкая мачта фальшивая для обезумевшего человека, фальшивая мачта на корабле… но об этом выше смотри.

Чтобы к жизни вернуться, я пытался тебя разлюбить. Чтобы вернуться к твоей любви, я жил очень плохо.

* * *

После долгой дороги я, может быть, не приду больше к двери, которую оба мы знали так хорошо, я, может быть, не войду больше в комнату, куда столько раз меня завлекало отчаянье и надежда покончить с отчаяньем. Как человек, неспособный понять ни себя ни судьбу свою, я, быть может, уйду к другим существам, не похожим на то, что я выдумал.

Только буду ли нужен я им?

Конец света

Андре

Бретону

Обведенные тенью глаза будто замки в ограде руинБездонность оврагов между ней и последнимвзглядом ееВ чудесную пору весныКогда землю румянят цветыЭтот отказ от всегоВсе помыслы ближних только о ней для нееНо об этом не знает онаЕе жизнь даже нет не ее просто жизньЕе грудь безмятежна и лоб не знаетКак упорно ее волнистые волосы убаюкивают его.Слова какие слова черный или СевенныБамбук дышать или лютикГоворить это значит ее ногами ходитьЕе руками в муке предсмертной скрести одеялоОткрыты глаза без ключаБез усилий вот уши и ротВот крови пятно а не ярость летнего солнцаВот бледность а не бессонная ночь которая можетпройти.Свобода она непонятнее даже визита врачаКакого врача мерцает в пустыне свечаБледное пламя на донышке дняВечность она началась и закончится вместес кроватьюНо для кого говоришь ты если не знаешьЕсли знать не желаешьЕсли больше не знаешьО сжальтесьЧто вообще это значит говорить.

Легкость сама

Нежность твоя твои пораженья и мягкая гордостьЛегендарная география взглядов и ласкОрганное колдовствоСмешение рук и глазТрав и снеговТрав и весныИ невидимой дрожи моря под прикосновеньем дождяСмешение тишины и твоей магнетической ясностиИ ветра который приносит губам привкус молодостиИ далекого поцелуяВетра чью руку ты чувствуешь вдруг под одеждой.

"Заброшенный дом…"

Заброшенный домбезобразныеДоманежилые жалкиеДомаКак пустые тома.

Мираж

Что предо мноюЗатравленный взглядВзгляд беспокойней чем крыса в зверинойберлогеВзгляд женщины скрытнойОтвергнутойПохожей на тоО чем никогда не пишу.

Нуш

Откровенность порывовЛегкость близостиЛаска волос.Без подозрительности без тревогиТвои глаза отдаются всему что видятИ на виду у всего на что они смотрят.Доверчивость хрусталяМежду двумя зеркаламиНочью твои глаза растворяются в темнотеЧтобы слить пробужденье с желаньем.

Прощенье

Она мне велела завтракать под столомПростите под облакомНадежда надежда без краяДетство когда изворотливый холод полямне давал покояНа крышах гнездилось удушьеЛавандаПротяженность женского телаОна была смирной покорнойВернойЛегкой немой обедненнойМоими мечтамиДень выпивал ядовитые сумерки.