Стихотворения (1922)

АРМИЯ

Об армии не буду отзываться худо: откуда ее набрать с двухмиллионного люда?! (Кой о чем приходится помолчать условиться, помните? — пословица: «Не плюй вниз в ожидании виз»). Войска мало, но выглядит мило. На меня б на одного уж во всяком случае хватило. Тем более, говорят, что и пушки есть: не то пять, не то шесть.

ПРАВИТЕЛЬСТВО

Латвией управляет учредилка. Учредилка — место, где спорят пылко. А чтоб языками вертели не слишком часто, председателя выбрали — господин Чаксте. Республика много демократичней, чем у нас. Ясно без слов. Все решается большинством голосов. (Если выборы в руках — понимаете сами — трудно ли обзавестись нужными голосами!) Голоснули, подсчитали — и вопрос ясен… Земля помещикам и перешла восвояси. Не с собой же спорить! Глупо и скучно. Для споров несколько эсдечков приручено. Если же очень шебутятся с левых мест, проголосуют — и пожалуйте под арест. Чтоб удостовериться, правдивы мои слова ли, спросите у Дермана — его «проголосовали».

СВОБОДА СЛОВА

Конечно, ни для кого не ново, что у демократов свобода слова. У нас цензура — разрешат или запретят. Кому такие ужасы не претят?! А в Латвии свободно — печатай сколько угодно! Кто не верит, убедитесь на моем личном примере. Напечатал «Люблю» — любовная лирика. Вещь — безобиднее найдите в мире-ка! А полиция — хоть бы что! Насчет репрессий вяло. Едва-едва через три дня арестовала.

СВОБОДА МАНИФЕСТАЦИЙ

И насчет демонстраций свобод немало — ходи и пой досыта и до отвала! А чтоб не пели чего, устои ломая,— учредилку открыли в день маёвки. Даже парад правительственный — первого мая. Не правда ли, ловкие головки?! Народ на маёвку повалил валом: только отчего-то распелись «Интернационалом». И в общем ничего, сошло мило — только человек пятьдесят полиция побила. А чтоб было по-домашнему, а не официально-важно, полиция в буршей была переряжена.

КУЛЬТУРА

Что Россия? Россия дура! То-то за границей — за границей культура. Поэту в России — одна грусть! А в Латвии каждый знает тебя наизусть. В Латвии даже министр каждый — и то томится духовной жаждой. Есть аудитории. И залы есть. Мне и захотелось лекциишку прочесть. Лекцию не утаишь. Лекция — что шило. Пришлось просить, чтоб полиция разрешила. Жду разрешения у господина префекта. Господин симпатичный — в погончиках некто. У нас с бумажкой натерпелись бы волокит, а он и не взглянул на бумажкин вид. Сразу говорит: «Запрещается. Прощайте!» — Разрешите, — прошу, — ну чего вы запрещаете? — Вотще! «Квесис, — говорит, — против футуризма вообще». Спрашиваю, в поклоне свесясь: — Что это за кушанье такое — К-в-е-с-и-с? — «Министр внудел, — префект рёк — образованный — знает вас вдоль и поперек». — А Квесис не запрещает, ежели человек — брюнет? — спрашиваю в бессильной яри. «Нет, — говорит, — на брюнетов запрещения нет». Слава богу! (я-то, на всякий случай — карий).

НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ

В Риге не видно худого народонаселения. Голод попрятался на фабрики и в селения. А в бульварной гуще — народ жирнющий. Щеки красные, рот — во! В России даже у нэпистов меньше рот. А в остальном — народ ничего, даже довольно милый народ.

МОРАЛЬ В ОБЩЕМ

Зря, ребята, на Россию ропщем.

БАЛЛАДА О ДОБЛЕСТНОМ ЭМИЛЕ

Замри, народ! Любуйся, тих! Плети венки из лилий. Греми о Вандервельде стих, о доблестном Эмиле! С Эмилем сим сравнимся мы ль: он чист, он благороден. Душою любящей Эмиль голубки белой вроде. Не любит страсть Эмиль Чеку, Эмиль Христова нрава: ударь щеку Эмильчику — он повернется справа. Но к страждущим Эмиль премил, в любви к несчастным тая, за всех бороться рад Эмиль, язык не покладая. Читал Эмиль газету раз. Вдруг вздрогнул, кофий вылья, и слезы брызнули из глаз предоброго Эмиля. «Что это? Сказка? Или быль? Не сказка!.. Вот!.. В газете… — Сквозь слезы шепчет вслух Эмиль: — Ведь у эсеров дети… Судить?! За пулю Ильичу?! За что? Двух-трех убили? Не допущу! Бегу! Лечу!» Надел штаны Эмилий. Эмилий взял портфель и трость. Бежит. От спешки в мыле. По миле миль несется гость. И думает Эмилий: «Уж погоди, Чека-змея! Раздокажу я! Или не адвокат я? Я не я! сапог, а не Эмилий». Москва. Вокзал. Народу сонм. Набит, что в бочке сельди. И, выгнув груди колесом, выходит Вандервельде. Эмиль разинул сладкий рот, тряхнул кудрёй Эмилий. Застыл народ. И вдруг… И вот… Мильоном кошек взвыли. Грознее и грознее вой. Господь, храни Эмиля! А вдруг букетом-крапивой кой-что Эмилю взмылят? Но друг один нашелся вдруг. Дорогу шпорой пыля, за ручку взял Эмиля друг и ткнул в авто Эмиля. — Свою неконченную речь слезой, Эмилий, вылей! — И, нежно другу ткнувшись в френч, истек слезой Эмилий. А друг за лаской ласку льет: — Не плачь, Эмилий милый! Не плачь! До свадьбы заживет! — И в ласках стих Эмилий. Смахнувши слезку со щеки, обнять дружище рад он. «Кто ты, о друг?» — Кто я? Чекист особого отряда.— «Да это я?! Да это вы ль?! Ох! Сердце… Сердце рана!» Чекист в ответ: — Прости, Эмиль. Приставлены… Охрана…— Эмиль белей, чем белый лист, осмыслить факты тужась. «Один лишь друг и тот — чекист! Позор! Проклятье! Ужас!»

_____

Морали в сей поэме нет. Эмилий милый, вы вот, должно быть, тож на сей предмет успели сделать вывод?!

СТИХ РЕЗКИЙ О РУЛЕТКЕ И ЖЕЛЕЗКЕ

Напечатайте, братцы,

дайте отыграться.

ОБЩИЙ ВИД

Есть одно учреждение, оно имя имеет такое — «Казино». Помещается в тесноте — в Каретном ряду, — а деятельность большая — желдороги, банки. По-моему, к лицу ему больше идут просторные помещения на Малой Лубянке.

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

В 12 без минут или в 12 с минутами. Воры, воришки, плуты и плутики с вздутыми карманами, с животами вздутыми вылазят у «Эрмитажа», остановив «дутики». Две комнаты, проплеванные и накуренные. Столы. За каждым, сладкий, как патока, человечек. У человечка ручки наманикюренные. А в ручке у человечка небольшая лопатка. Выроют могилку и уложат вас в яме. Человечки эти называются «крупьями». Чуть войдешь, один из «крупей» прилепливается, как репей: «Господин товарищ — свободное место»,— и проводит вас чрез человечье тесто. Глазки у «крупьи» — две звездочки-точки. «Сколько, — говорит, — прикажете объявить в банчочке?..» Достаешь из кармана сотнягу деньгу. В зале моментально прекращается гул. На тебя облизываются, как на баранье рагу.

КРУПЬЕ

С изяществом, превосходящим балерину, парочку карточек барашку кинул. А другую пару берет лапа арапа. Барашек еле успевает руки совать за деньгами то в пиджак, то в брюки. Минут через 15 такой пластики даже брюк не остается — одни хлястики. Без «шпалера», без шума, без малейшей царапины, разбандитят до ниточки лапы арапины. Вся эта афера называется — шмендефером.

РУЛЕТКА

Чтоб не скучали нэповы жены и детки, и им развлечение — зал рулетки. И сыну приятно, и мамаше лучше: сын обучение математическое получит. Объяснение для товарищей, не видавших рулетки. Рулетка — стол, а на столе — клетки. А чтоб арифметикой позабавиться сыночку и маме, клеточка украшена номерами. Поставь на единицу миллион твой-ка, крупье объявляет: «Выиграла двойка». Если всю доску изыграть эту, считать и выучишься к будущему лету. Образование небольшое — всего три дюжины. Ну, а много ли нэповскому сыночку нужно?