Стихотворения (1970–1980)

ТОСТ

Бывает в людях качество одно, Оно дано им или не дано — Когда в горячке бьется пулемет, Один лежит, другой бежит вперед. И так во всем, и всюду, и всегда — Когда на плечи свалится беда, Когда за горло жизнь тебя возьмет, Один лежит, другой бежит вперед. Что делать? Видно, так заведено… Давайте в рюмки разольем вино, Мой первый тост и мой последний тост За тех, кто в полный поднимался рост!

1971

ПРИМОРСКИЙ РОМАНС

Снег на пальмах. Пирсы побелели. На ступеньках набережной лед. Капитан в негнущейся шинели У причала, как мальчишка, ждет. Утром в рейс. И надо бы, пожалуй, Капитану отдохнуть сейчас. Но, быть может, подойдет к причалу Женщина с морщинками у глаз. Только это сбудется едва ли… Поздно. Зажигаются огни. И вздыхают девочки в курзале — Ждут героев гриновских они. А герою никого не надо, Он не может думать ни о ком, Кроме женщины с несмелым взглядом И московским милым говорком. Гуще снег. Гудят суда в тумане. На ступеньках нарастает лед. Девочки грустят о капитане, Капитан о той, что не придет…

1972

ГОРОДСКОЙ РОМАНС

Отчего взгрустнулось, в самом деле? Непонятно это ей самой… Женщина с тетрадками в портфеле Едет на троллейбусе домой. В магазине делает покупки — Дети, муж, забот полным-полно. Капитан в качающейся рубке Все забыл, наверное, давно. Да и помнить что? Ночные доки, Рев прибоя, мокрый парапет, Поцелуй, как обморок, глубокий, Да ее испуганное «нет!»… Спросит сын: — С тобою все в порядке? Скажет дочь: — Ты странная у нас! — …Проверяет школьные тетрадки Женщина с морщинками у глаз. Улыбнется детям через силу, А морщинки возле глаз видней… Неужели это вправду было, Неужели это было с ней?

1972

«Прощай, командир…»

Прощай, командир. Уходи из вагона. — Пора! — говорит проводник. Я ласково руку кладу на погоны: — Чего головою поник? Целую холодные сжатые губы Да ежик колючих волос. …Заплачут ветров исступленные трубы, «Прощай!» — закричит тепловоз. Прощай же! Я жизни ничьей не разрушу… (Как сложно устроен наш мир!) Ты — сильный. О слабых подумаем душах… Пора уходить, командир! Ну, вот и конец… Вот и сдвинута глыба. Боль позже очнется в груди… Прощай, командир, и скажи мне «спасибо» За этот приказ «уходи».

1972

ПЛАСТИНКА

И тембр, и интонацию храня, На фоне учащенного дыханья Мой голос, отсеченный от меня, Отдельное начнет существованье. Уйду… Но, на вращающийся круг Поставив говорящую пластмассу, Меня помянет добрым словом друг, А недруг… недруг сделает гримасу. Прекрасно, если слово будет жить, Но мне, признаться, больше греет душу Надежда робкая, что, может быть, И ты меня надумаешь послушать…

1972

ДРУНЯ

«Друня» — уменьшительная форма от древнеславянского имени «Дружина».

Это было в Руси былинной, В домотканый сермяжный век: Новорожденного Дружиной Светлоглазый отец нарек. В этом имени — звон кольчуги, В этом имени — храп коня, В этом имени слышно: — Други! Я вас вынесу из огня! Пахло сеном в ночах июня, Уносила венки река. И смешливо и нежно «Друня» Звали девицы паренька. Расставанье у перелаза, Ликование соловья… Светлорусы и светлоглазы Были Друнины сыновья. Пролетали, как миг, столетья, Царства таяли, словно лед… Звали девочку Друней дети — Шел тогда сорок первый год. В этом прозвище, данном в школе, Вдруг воскресла святая Русь, Посвист молодца в чистом поле, Хмурь лесов, деревенек грусть. В этом прозвище — звон кольчуги, В этом прозвище — храп коня, В этом прозвище слышно: — Други! Я вас вынесу из огня! Пахло гарью в ночах июня, Кровь и слезы несла река, И смешливо, и нежно «Друня» Звали парни сестру полка. Точно эхо далекой песни, Как видения, словно сны, В этом прозвище вновь воскресли Вдруг предания старины. В этом прозвище — звон кольчуги, В этом прозвище — храп коня, В этом прозвище слышно: — Други! Я вас вынесу из огня!

1972

«Шелестят осины надо мною…»

Шелестят осины надо мною, Желтый лист приклеился к плечу… Знаю, что высокою ценою За любую радость заплачу. Паучок спланировал на платье, Оборвалась паутинки нить… Что цена мне? Я из тех, кто платит — Только было бы за что платить…

1972

РАБОТА

Да, в итоге по высшему счету Лишь за труд воздается сполна, И работа, одна лишь работа В книге жизни тебе зачтена. Ты в простое — безделица ранит, Ты в простое — беспомощна ты… От душевной усталости ранней, От тщеславия и суеты, От тоски, настоящей и ложной, От наветов и прочего зла Защити меня, бруствер надежный Бруствер письменного стола.

1972

«Мне сегодня, бессонной ночью…»

Мне сегодня, бессонной ночью, Показалось, что жизнь прошла… Мой товарищ, памирский летчик, Как идут у тебя дела? Не суди меня слишком строго, Что давно не пишу тебе: Не забыта она — дорога От Хорога до Душанбе. Не забыто, как крупной тряской Било крошечный самолет, Как одной кислородной маской Мы дышали с тобой в черед, Как накрыл нас туман в ущелье — Узком, длинном, как коридор, Как отчаянно, на пределе, Барахливший тянул мотор. Не пищу. Только помни прочно — Не оборваны провода… Неожиданно, поздней ночью, Позвоню и скажу: «Беда, Заупрямилась непогода, Все труднее дышать, браток. Мне бы чистого кислорода, Мне бы дружбы твоей глоток!»

1973

«Закрутила меня, завертела Москва…»

Закрутила меня, завертела Москва, Отступила лесов и озер синева, И опять, и опять я живу на бегу, И с друзьями опять посидеть не могу. И опять это страшное слово «потом»… Я и вправду до слез сожалею о том, Что сама обрываю за ниткою нить, То теряю, чего невозможно купить…

1973

«Есть скромность паче гордости…»

Есть скромность паче гордости — Я знаю. Ты скромен или горд? — Не разберусь. В твоих глазах прищуренных — сквозная Осенняя изменчивая Русь. Того гляди, пахнет колючим снегом, Того гляди, метелью заметет… Себе порой кажусь я печенегом, Страшащимся отправиться в поход. Боюсь попасть к морозам в окруженье, Боюсь в твоем обуглиться огне, Еще боюсь, что ужас пораженья Победой может показаться мне…