Кондратий Федорович Рылеев родился в 1795 году в небогатой дворянской семье. Он участвовал в заграничных походах русской армии, но после войны, столкнувшись с аракчеевскими порядками и испытав острое отвращение к ним, вышел в отставку. Служил в Петербургской палате уголовного суда, где снискал себе репутацию врага угнетателей и взяточников, защитника простых людей. 1820 году Рылеев потряс читающую Россию сатирой «К временщику», содержавшей гневное обличение всесильного в ту пору Аракчеева. Позднее он создал цикл стихотворений на исторические темы — дум, принесший ему широкую известность.

Эти произведения, как писал Бестужев, имели целью «возбуждать доблести сограждан подвигами предков». Вместе с Бестужевым Рылеев издает альманах «Полярная звезда», вокруг которого стремится сплотить наиболее передовые литературные силы своего времени. Вступив в октябре 1823 года в Северное общество, Рылеев вскоре стал его руководителем, одним из главных вдохновителей и организаторов восстания 14 декабря.

От умеренных, конституционно-монархических взглядов он перешел на демократические, республиканские позиции и, как установила следственная комиссия, «умышлял на цареубийство».

Поэтическое творчество Рылеев подчиняет задачам революционной агитации и пропаганды. Его стихотворение «Гражданин», одно из наиболее характерных и популярных произведений «вольной» русской поэзии, было своего рода прокламацией, рассчитанной на распространение среди молодежи. Широкую известность получили и агитационные песни, которые Рылеев сочинял совместно с А. А. Бестужевым. В последние годы жизни Рылеев обращается к большим поэтическим формам, пишет поэму «Войнаровский», начинает поэму «Наливайко», драму «Богдан Хмельницкий».

«13 июня 1826 года Рылеев был повешен на кронверке Петропавловской крепости. Его произведения оказались под запретом, но продолжали распространяться в многочисленных списках. Имя и творчество Рылеева стали символом борьбы против самодержавного деспотизма. Герцен и Огарев выпустили в Вольной русской типографии в Лондоне новое издание «Дум», подчеркнув этим преемственность двух поколений борцов за свободу России. В лондонское издание «Дум» было включено стихотворение польского поэта Адама Мицкевича «Русским друзьям», где он с горечью и гневом писал:

Светлый дух Рылеева погас, Царь петлю затянул вкруг шеи благородной, Что, братских полон чуиств, я обнимал не раз. Проклятье палачам твои,», пророк народный!

К временщику

(Подражание Персиевой сатире «К Рубеллию»)

Надменный временщик, и подлый и коварный, Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный, Неистовый тиран родной страны своей, Взнесенный в важный сан пронырствами злодей! Ты на меня взирать с презрением дерзаешь И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь! Твоим вниманием не дорожу, подлец; Из уст твоих хула — достойных хвал венец! Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем! Могу ль унизиться твоим пренебреженьем, Коль сам с презрением я на тебя гляжу И горд, что-чувств твоих в себе не нахожу? Что сей кимвальный звук твоей мгновенной славы? Что власть ужасная и сан твой величавый? Ах! лучше скрыть себя в безвестности простой, Чем с низкими страстьми и подлою душой Себя, для строгого своих сограждан взора, На суд их выставлять, как будто для позора! Когда во мне, когда нет доблестей прямых, Что пользы в сане мне и в почестях моих? Не сан, не род — одни достоинства почтенны; Сеян! и самые цари без них — презренны, И в Цицероне мной не консул — сам он чтим За то, что им спасен от Катилины Рим... О муж, достойный муж! почто не можешь, снова Родившись, сограждан спасти от рока злого? Тиран, вострепещи! родиться может он, Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон! О, как на лире я потщусь того прославить, Отечество мое кто от тебя избавит! Под лицемерием ты мыслишь, может быть, От взора общего причины зла укрыть... Не знаю о своем ужасном положеньи, Ты заблуждаешься в несчастном ослепленьи, Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь, Но свойства злобные души не утаишь. Твои дела тебя изобличат народу; Познает он — что ты стеснил его свободу, Налогом тягостным довел до нищеты, Селения лишил их прежней красоты... Тогда вострепещи, о временщик надменный! Народ тиранствами ужасен разъяренный! Но если злобный рок, злодея полюбя, От справедливой мзды и сохранит тебя, Все трепещи, тиран! За зло и вероломство Тебе свой приговор произнесет потомство!

<1820>

А. П. Ермолову

Наперсник Марса и Паллады! Надежда сограждан, России верный сын, Ермолов! Поспеши спасать сынов Эллады, Ты, гений северных дружин! Узрев тебя, любимец славы, По манию твоей руки, С врагами лютыми, как вихрь, на бой кровавый Помчатся грозные полки И, цепи сбросивши панического страха, Как феникс молодой, Воскреснет Греция из праха И с древней доблестью ударит за тобой!.. Уже в отечестве потомков Фемистокла Повсюду подняты свободы знамена, Геройской кровию земля промокла И трупами врагов удобрена! Проснулися вздремавшие перуны, Отовсюду храбрые текут! Теки ж, теки и ты, о витязь юный, Тебя все ратники, тебя победы ждут...

1821

Гражданское мужество

Ода

Кто этот дивный великан, Одеян светлою бронею, Чело покойно, стройный стан, И весь сияет красотою? Кто сей, украшенный венком, С мечом, весами и щитом, Презрев врагов и горделивость, Стоит гранитною скалой И давит сильною пятой Коварную несправедливость? Не ты ль, о мужество граждан, Неколебимых, благородных, Не ты ли гений древних стран, Не ты ли сила душ свободных, О доблесть, дар благих небес, Героев мать, вина чудес, Не ты ль прославила Катонов, От Катилины Рим спасла И в наши дни всегда была Опорой твердою законов. Одушевленные тобой, Презрев врагов, презрев обиды, От бед спасали край родной, Сияя славой, Аристиды; В изгнании, в чужих краях Не погасали в их сердцах Любовь к общественному благу, Любовь к согражданам своим: Они благотворили им И там, на стыд ареопагу. Ты, ты, которая везде Была народных благ порукой; Которой славны на суде И Панин наш и Долгорукой: Один, как твердый страж добра, Дерзал оспоривать Петра; Другой, презревши гнев судьбины И вопль и клевету врагов, Совет опровергал льстецов И был столпом Екатерины. Велик, кто честь в боях снискал И, страхом став для чуждых воев, К своим знаменам приковал Победу, спутницу героев! Отчизны щит, гроза врагов, Он достояние веков; Певцов возвышенные звуки Прославят подвиги вождя, И, юношам об них твердя, В восторге затрепещут внуки. Как полная луна порой, Покрыта облаками ночи, Пробьет внезапно мрак густой И путникам заблещет в очи Так будет вождь, сквозь мрак времен, Сиять для будущих племен; Но подвиг воина гигантский И стыд сраженных им врагов В суде ума, в суде веков Ничто пред доблестью гражданской. Где славных не было вождей, К вреду законов и свободы? От древних дет до наших дней Гордились ими все народы; Под их убийственным мечом Везде лилася кровь ручьем. Увы, Аттил, Наполеонов Зрел каждый век своей чредой: Они являлися толпой... Но много ль было Цицеронов?.. Лишь Рим, вселенной властелин. Сей край свободы и законов, Возмог произвести один И Брутов двух и двух Катонов. Но нам ли унывать душой, Когда еще в стране родной, Один из дивных исполинов Екатерины славных дней, Средь сонма избранных мужей В совете бодрствует Мордвинов? О, так, сограждане, не нам В наш век роптать на провиденье Благодаренье небесам За их святое снисхожденье! От них, для блага русских стран, Муж добродетельный нам дан; Уже полвека он Россию Гражданским мужеством дивит; Вотще коварство вкруг шипит Он наступил ему на выю. Вотще неправый глас страстей И с злобой зависть, козни строя, В безумной дерзости своей Чернят деяния героя. Он тверд, покоен, невредим, С презрением внимая им, Души возвышенной свободу Хранит в советах и суде И гордым мужеством везде Подпорой власти и народу. Так в грозной красоте стоит Седой Эльбрус в тумане мглистом: Вкруг буря, град и гром гремит, И ветр в ущельях воет с свистом, Внизу несутся облака, Шумят ручьи, ревет река; Но тщетны дерзкие порывы: Эльбрус, кавказских гор краса, Невозмутим, под небеса Возносит верх свой горделивый.

1823

Я ль буду в роковое время

Я ль буду в роковое время Позорить гражданина сан И подражать тебе, изнеженное племя Переродившихся славян? Нет, неспособен я в объятьях сладострастья, В постыдной праздности влачить свой век младой И изнывать кипящею душой Под тяжким игом самовластья. Пусть юноши, своей не разгадав судьбы, Постигнуть не хотят предназначенье века И не готовятся для будущей борьбы За угнетенную свободу человека. Пусть с хладною душой бросают хладный взор На бедствия своей отчизны. И не читают в них грядущий свой позор И справедливые потомков укоризны. Они раскаются, когда народ, восстав, Застанет их в объятьях праздной неги И, в бурном мятеже ища свободных прав, В них не найдет ни Брута, ни Риеги.

1824

Стансы

(К А. Б<естуже>ву)

Не сбылись, мой друг, пророчества

Пылкой юности моей: Горький жребий одиночества Мне сужден в кругу людей. Слишком рано мрак таинственный Опыт грозный разогнал. Слишком рано, друг единственный, Я сердца людей узнал. Страшно дней не ведать радостных, Быть чужим среди своих, Но ужасней истин тягостных Быть сосудом с дней младых. С тяжкой грустью, с черной думою Я с тех пор один брожу И могилою угрюмою Мир печальный нахожу. Всюду встречи безотрадные! Ищешь, суетный, людей, А встречаешь трупы хладные Иль бессмысленных детей...

1824

К N. N.

Ты посетить, мой друг, желала Уединенный угол мой, Когда душа изнемогала В борьбе с болезнью роковой. Твой милый взор, твой взор волшебный Хотел страдальца оживить, Хотела ты покой целебный В взволнованную душу влить. Твое отрадное участье, Твое вниманье, милый друг, Мне снова возвращают счастье И исцеляют мой недуг. Я не хочу любви твоей, Я не могу ее присвоить; Я отвечать не в силах ей, Моя душа твоей не стоит. Полна душа твоя всегда Одних прекрасных ощущений, Ты бурных чувств моих чужда, Чужда моих суровых мнений. Прощаешь ты врагам своим Я не знаком с сим чувством нежным И оскорбителям моим Плачу отмщеньем неизбежным. Лишь временно кажусь я слаб, Движеньями души владею; Не христианин и не раб, Прощать обид я не умею. Мне не любовь твоя нужна, Занятья нужны мне иные: Отрадна мне одна война, Одни тревоги боевые. Любовь никак нейдет на ум: Увы! моя отчизна страждет, Душа в волненьи тяжких дум Теперь одной свободы жаждет.

1824 или 1825

Бестужеву

Хоть Пушкин суд мне строгий произнес И слабый дар, как недруг тайный, взвесил, Но от того, Бестужев, еще нос Я недругам в угоду не повесил. Моя душа до гроба сохранит Высоких дум кипящую отвагу; Мой друг! Недаром в юноше горит Любовь к общественному благу! В чью грудь порой теснится целый свет, Кого с земли восторг души уносит, Назло врагам тот завсегда поэт, Тот славы требует, не просит. Так и ко мне, храня со мной союз, С улыбкою и с ласковым приветом Слетит порой толпа вертлявых муз, И я вдруг делаюсь поэтом.