Стихотворения, не вошедшие в авторские сборники
Шрифт:
Я падал в бездны. Мой полет
Насквозь, от края и до края,
Алмазом резал синий лед,
Пространство ночи раздирая.
Денница — жег миры тогда я,
Сам пеплом собственным повит,
Но, стужу звездную пронзая,
Не остывал аэролит.
Из века в век, из рода в род, —
Лафоргов вальс планет сбивая,
Сперматозоиды фокстрот
Танцуют, в гроте нимф сверкая.
И Афродита площадная
Тела качает, дух щемит,
Чтоб, вечность оплодотворяя,
Не остывал аэролит.
Поэт,
Ты спишь под гнетом звездных плит,
Чтоб, в землю семя зарывая,
Не остывал аэролит.
<Август 1928 Коктебель>
НЕОКОНЧЕННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
«И был туман. И средь тумана…»
И был туман. И средь тумана
Виднелся лес и склоны гор.
И вдруг широкого Лемана
Сверкнул лазоревый простор.
Зеленый остров, парус белый,
«На лоне вод стоит Шильон»,
А горы линиею смелой
Рассекли синий небосклон.
И серебристые туманы
Сползают вниз по склонам гор,
И виноградник, как ковер,
Покрыл весь берег до Лозанны
И мягко складками идет
До самой синей [глади] вод.
<1899>
«Однажды ночью Он, задумавшись глубоко…»
Однажды ночью Он, задумавшись глубоко,
Сидел во мгле чернеющих олив
У темных осыпей Кедронского потока.
А возле головы, к кореньям прислонясь,
Одиннадцать дремали. И тоскливый
Холодный ветер дул с померкнувших равнин,
И ночь была темна и пасмурна… Один,
Облокотясь на черный ствол оливы,
Закутавшись в свой плащ, недвижный и немой,
Сидел и грезил Он, закрыв глаза рукой…
И дух унес его в пространство: во мгновенье
Увидел он широкий лик земли,
Мильоны солнц заискрились вдали…
И понял он, что пробил час виденья:
Гигантский смерч весь мир потряс до дна,
И проклятья и рыданья,
Как клочья пены в бездне мирозданья
Несутся <?> боги, царства, племена
<1901–1902?>
«Холодный Сен-Жюст…»
Холодный Сен-Жюст
Глядит величаво и строго,
Как мраморный бюст
Бельведерского бога.
<1904>
«Она ползла по ребрам гор…»
Она ползла по ребрам гор,
Где тропы свиты в перепутья,
И терн нагорный рвал в лоскутья
Парчой серебряный убор.
А где был путь скалами сужен,
Там оставались вслед за ней
Струи мерцающих камней
И нити сорванных жемчужин.
Белел по скатам белый снег,
Ледник синел в изломах стекол.
И на вершине — человек
Стоял один, как царь, как сокол.
…………………….
…………………….
…………………….
…………………….
И
подползла и ниц лицомОна к ногам его припала.
И стынут льды немым кольцом,
Овиты дымками опала.
И время медлит… Мир притих…
Сбегает жизнь. Еще мгновенье
И смерть…
<1904>
«Дрожало море вечной дрожью…»
Дрожало море вечной дрожью.
Из тьмы пришедший синий вал
Победной пеной потрясал,
Ложась к гранитному подножью.
Звенели звезды, пели сны.
Мой дух прозрел под шум волны.
Мой дух словами изнемог
Уйти назад к твоей святыне
И целовать ступнями ног
Лицо пылающей пустыни.
<1904–1905>
«Льняные волосы волной едва заметной…»
Льняные волосы волной едва заметной
Спадают гладкие и вьются на конце,
И глубиной безумной и бесцветной
Прозрачные глаза на бронзовом лице.
<Лето 1905>
«Царь-жертва! Ведаю и внемлю…»
Царь-жертва! Ведаю и внемлю —
Властные безвластны и провидец слеп…
Здесь, в дворце, собой душившем землю,
В темных залах, гулких, точно склеп,
Вырос царь.
Бродит он, бессильный и понурый,
За стеной скрипит <?> людской усталый ворот —
Хмурый город,
Мутный, красный, бурый.
Бред камней. Слои кирпичных стен
Как куски обветренного мяса.
Сеть каналов — влага синих вен,
Впалых окон мертвая гримаса.
Над уступом громоздя уступ,
Горы крыш и толпы труб,
Едких дымов черные знамена.
Грузно давит этот город-труп
Мутной желчью полог небосклона.
Город грезит древнею бедой,
Лютость волчью, чудится, таит он.
Каждый камень липкой мостовой
Человечьей кровию напитан.
[Камень этот] чует злую весть,
Стоки жаждут яда крови новой.
В тесных щелях затаилась месть,
Залегла во тьме многовековой.
И дворец всей тяжестью своей
Давит их — и бурый город-змей
Сжался весь, как душный злобой аспид,
И тяжел его тягучий взгляд.
Бледный Царь стране своей сораспят
И клеймен величием стигмат.
Цепи зал, просветы бледных окон.
Ночь длинна, и бледный Царь один,
И луна в туманах, точно кокон,
В тонких нитях снежных паутин.
По дворцу змеится непонятный шорох,
Скрип паркета. Лепет гулких плит.
Точно дно в серебряных озерах,
В этот час прошедшее сквозит.
<1906>
«Я — понимание. Поэты, пойте песни…»
Я — понимание. Поэты, пойте песни
В безгласной пустоте.
Лишь в раковине уха различимы…
Я — ухо мира, и во мне гудит