Стихотворения, не вошедшие в сборники

Слишком вольно душе на свете. Встанет ветер всея Руси, и душа скитальцев ответит, и ей ветер скажет: неси. И по ребрам дубовых лестниц мы прикатим с собой на пир бочки солнца, тугие песни и в рогожу завернутый мир.

27 февраля 1924

ОКНО

При луне, когда косую крышу лижет металлический пожар, из окна случайного я слышу сладкий и пронзительный удар музыки; и чувствую, как холод счастия мне душу обдает; кем-то ослепительно расколот лунный мрак; и медленно в полет собираюсь, вынимаю руки из карманов, трепещу, лечу, но в окне мгновенно гаснут звуки, и меня спокойно по плечу хлопает прохожий: "Вы забыли, — говорит, — летать запрещено". И, застыв, в венце из лунной пыли, я гляжу на смолкшее окно.

6 марта 1924

Берлин

СТИХИ

Блуждая по запущенному саду, я видел — в полдень, в воздухе слепом, двух бабочек глазастых, до упаду хохочущих над бархатным пупом подсолнуха. А в городе однажды я видел дом: был у него такой вид, словно он смех сдерживает; дважды прошел я мимо, и потом рукой махнул и рассмеялся сам; а дом, нет, не прыснул: только в окнах огонек лукавый промелькнул. Всё это помнит моя душа, всё это ей намек, что на небе по-детски Бог хохочет, смотря, как босоногий серафим вниз перегнулся и наш мир щекочет одним лазурным перышком своим.

9 марта 1924

ГАДАНЬЕ

К полуночи, в Сочельник, под окнами воскрес повырубленный ельник, серебряный мой лес. Средь лунного тумана я залу отыскал. Зажги, моя Светлана, свечу между зеркал. Заплавает по тазу волшебный огонек; причаливает сразу ореховый челнок. И в сумерках, где тает под люстрою паркет, пускай нам погадает наш седенький сосед. На выцветшей лазури ты карты приготовь… И дедушка то хмурит, то вскидывает бровь. И траурные пики накладывает он на лаковые лики оранжевых бубен. Ну что ж, моя Светлана, туманится твой взгляд. Прелестного обмана нам карты не сулят. Сам худо я колдую, а дедушка в гробу, и нечего седую допрашивать судьбу. В сморкающемся блеске все уплывает вдаль, хрустальные подвески и белая рояль. Огонь в скорлупке малой потух… И ты исчез, мой ельник небывалый, серебряный мой лес.

1924 г.

КУБЫ

Сложим крылья наших видений. Ночь. Друг на друга дома углами валятся. Перешиблены тени. Фонарь — сломанное пламя. В комнате деревянный ветер косит мебель. Зеркалу удержать трудно стол, апельсины на подносе. И лицо мое изумрудно. Ты — в черном платье, полет, поэма черных углов в этом мире пестром. Упираешься, траурная теорема, в потолок коленом острым. В этом мире страшном, не нашем, Боже, буквы жизни и целые строки наборщики переставили. Сложим крылья, мой ангел высокий.

<9 марта 1924>

ЛЕНИНГРАД

Великие, порою, бывают перемены… Но, пламенные мужи, что значит этот сон? Был Петроград — он хуже, чем Петербург, — не скрою, — но не походит он — как не верти — на Трою: зачем же в честь Елены — так ласково к тому же — он вами окрещен?

<23 марта 1924>

СТАНСЫ

Ничем не смоешь подписи косой судьбы на человеческой ладони, ни грубыми трудами, ни росой всех аравийских благовоний. Ничем не смоешь взгляда моего, тобой допущенного на мгновенье. Не знаешь ты, как страшно волшебство бесплотного прикосновенья. И в этот миг, пока дышал мой взгляд, издалека тобою обладавший, моя мечта была сильней стократ твоей судьбы, тебя создавшей. Но кто из нас мечтать не приходил к семейственной и глупой Мона Лизе, чей глаз, как всякий глаз, составлен был из света, жилочек и слизи? О, я рифмую радугу и прах. Прости, прости, что рай я уничтожил, в двух бархатных и пристальных мирах единый миг как бог я прожил. Да будет так. Не в силах я тебе открыть, с какою жадностью певучей, с каким немым доверием судьбе невыразимой, неминучей…

24 марта 1924

АВТОМОБИЛЬ В ГОРАХ (сонет)

Как сон, летит дорога, и ребром встает луна за горною вершиной. С моею черной гоночной машиной сравню — на волю вырвавшийся гром! Все хочется — пока под тем бугром не стала плоть личинкою мушиной, — слыхать, как прах под бешеною шиной рыдающим исходит серебром… Сжимая руль наклонный и упругий, куда лечу? У альповой лачуги — почудится отеческий очаг; и в путь обратный — вдавливая конус подошвою и боковой рычаг переставляя по дуге — я тронусь.

<20 апреля 1924>

МОЛИТВА

Пыланье свеч то выявит морщины, то по белку блестящему скользнет. В звездах шумят древесные вершины, и замирает крестный ход. Со мною ждет ночь темно-голубая, и вот, из мрака, церковь огибая, пасхальный вопль опять растет.