Стихотворения (сборник)

Могу, увы, признаться без труда,

Что по уши влюбился я в картину,

Так, что страдала несколько латынь;

Уж кто влюблен, тот мудрость лучше кинь.

25

Наставник мой был мною недоволен,

Его чело стал омрачать туман;

Он говорил, что я ничем не болен,

Что это лень и что "wer will, der kann!"2.

На этот счет он был многоглаголен

И повторял, что нам рассудок дан,

Дабы собой мы все владели боле

И управлять, учились нашей волей.

26

Был, кажется, поклонник Канта он,

Но этот раз забыл его ученье,

Что "Ding an sich"3, лишь только воплощен,

Лишается свободного хотенья;

Я ж скоро был к той вере приведен,

Что наша воля плод предназначенья,

Зане я тщетно, сколько ни потел,

Хотел хотеть иное, чем хотел.

27

В грамматике, на место скучных правил,

Мне виделся все тот же милый лик;

Без счету мне нули наставник ставил,

Их получать я, наконец, привык,

Прилежностью себя я не прославил

И лишь поздней добился и постиг,

В чем состоят спряжения красоты.

О классицизм, даешься не легко ты!

28

Все ж из меня не вышел реалист

Да извинит мне Стасюлевич это!

Недаром свой мне посвящала свист

Уж не одна реальная газета.

Я ж незлобив: пусть виноградный лист

Прикроет им небрежность туалета

И пусть Зевес, чья сила велика,

Их русского сподобит языка!

29

Да, классик я - но до известной меры:

Я б не хотел, чтоб почерком пера

Присуждены все были землемеры,

Механики, купцы, кондуктора

Виргилия долбить или Гомера;

Избави бог! Не та теперь пора;

Для разных нужд и выгод матерьяльных

Желаю нам поболе школ реальных.

30

Но я скажу: не паровозов дым

И не реторты движут просвещенье

Свою к нему способность изощрим

Лишь строгой мы гимнастикой мышленья,

И мне сдается: прав мой омоним,

Что классицизму дал он предпочтенье,

Которого так прочно тяжкий плуг

Взрывает новь под семена наук.

31

Все дело в мере. Впрочем, от предмета

Отвлекся я - вернусь к нему опять:

Те колебанья в линиях портрета

Потребностью мне стало изучать.

Ребячество, конечно, было это,

Но всякий вечер я, ложася спать,

Все думал: как по минованье ночи

Мой встретят взор изменчивые очи?

32

Меня влекла их странная краса,

Как путника студеный ключ в пустыне.

Вставал я в семь, а ровно в два часа,

Отдав сполна дань скуке и латыне,

Благословлял усердно небеса.

Обедали в то время в половине

Четвертого. В час этот, в январе,

Уж сумерки бывают на дворе.

33

И всякий день, собрав мои тетради,

Умывши руки, пыль с воротничка

Смахнув платком, вихры свои пригладя

И совершив два или три прыжка,

Я шел к портрету наблюдений ради;

Само собой, я шел исподтишка,

Как будто вовсе не было мне дела,

Как на меня красавица глядела.

34

Тогда пустой почти был темен зал,

Но беглый свет горящего камина

На потолке расписанном дрожал

И на стене, где виделась картина;

Ручной орган на улице играл;

То, кажется, Моцарта каватина

Всегда в ту пору пела свой мотив,

И слушал я, взор в живопись вперив.

35

Мне чудилось в тех звуках толкованье

И тайный ключ к загадочным чертам;

Росло души неясное желанье,

Со счастьем грусть мешалась пополам;

То юности платил, должно быть, дань я.

Чего хотел, не понимал я сам,

Но что-то вслух уста мои шептали,

Пока меня к столу не призывали.

36

И, впечатленья дум моих храня,

Я нехотя глотал тарелку супа;

С усмешкой все глядели на меня,

Мое лицо, должно быть, было глупо.

Застенчивей стал день я ото дня,

Смотрел на всех рассеянно и тупо,

И на себя родителей упрек

Не раз своей неловкостью навлек.

37

Но было мне страшней всего на свете,

Чтоб из больших случайно кто-нибудь

Заговорить не вздумал о портрете

Иль, хоть слегка, при мне упомянуть.

От мысли той (смешны бывают дети!)

Уж я краснел, моя сжималась грудь,

И казни б я подвергся уголовной,

Чтоб не открыть любви моей греховной.

38

Мне памятно еще до этих пор,

Какие я выдумывал уловки,

Чтоб изменить искусно разговор,

Когда предметы делались неловки;

А прошлый век, Екатеринин двор,

Роброны, пудра, фижмы иль шнуровки,

И даже сам Державин, автор од,

Уж издали меня бросали в пот.

39

Читатель мой, скажи, ты был ли молод?

Не всякому известен сей недуг.

Пора, когда любви нас мучит голод,

Для многих есть не более как звук;

Нам на Руси любить мешает холод

И, сверх того, за службой недосуг:

Немногие у нас родятся наги

Большая часть в мундире и при шпаге.

40

Но если, свет увидя между нас,

Ты редкое являешь исключенье

И не совсем огонь в тебе погас

Тех дней, когда нам новы впечатленья,

Быть может, ты поймешь, как в первый раз

Он озарил мое уединенье,

Как с каждым днем он разгорался вновь

И как свою лелеял я любовь.

41

Была пора то дерзостных догадок,

Когда кипит вопросами наш ум;