Стихотворения. Поэмы. Проза

Наши птицы

Наши обычные птицы прелестные, Галка, ворона и вор-воробей! Счастливым странам не столько известные, Сколько известны отчизне моей… Ваши окраски все серые, черные, Да и обличьем вы очень просты: Клювы как клювы, прямые, проворные, И без фигурчатых перьев хвосты. В непогодь, вьюги, буруны, метелицы Все вы, голубчики, тут, подле нас, Жизни пернатой невесть что — безделицы, Вы утешаете сердце подчас. И для картины вы очень существенны В долгую зиму в полях и лесах! Все ваши сборища шумны, торжественны И происходят у всех на глазах. Это не то что сова пучеокая Или отшельница-птица челна — Только где темень, где чаща глубокая, Там ей приятно, там дома она! С вами иначе. То вдруг вы слетаетесь Стаей большой на дорогу; по ней — Ходите, клюете и не пугаетесь Даже нисколько людей и коней. То вы весь вид на картину меняете, В лес на опушку с дороги слетев, Белую в черную вдруг обращаете, Сотнями в снежные ветви насев. То, как лоскутина флера, таскаетесь Стаей крикливою вдоль по полям, Тут подбираетесь, там раздвигаетесь Черным пятном по бесцветным снегам. Жизнь хоть и скромная, жизнь хоть и малая, Хоть не большая, а все благодать, Жизнь в испытаньях великих бывалая, Годная многое вновь испытать…

Прощание лета

Осень землю золотом одела, Холодея, лето уходило И земле, сквозь слезы улыбаясь, На прощанье тихо говорило: «Я уйду, — ты скоро позабудешь Эти ленты и цветные платья, Эти астры, эти изумруды И мои горячие объятья. Я уйду — роскошная южанка — И к тебе, на выстывшее ложе, Низойдет любовница другая, И свежей, и лучше, и моложе. У нее алмазы в ожерелье, Платье бело и синеет льдами, Щеки бледны, очи светло-сини, Волоса осыпаны снегами… О мой друг! Оставь ее спокойно Жать тебя холодною рукою: Я вернусь, согрею наше ложе, Утомлю и утомлюсь с тобою!»

Мефистофель

Мефистофель в пространствах

Я кометой горю, я звездою лечу И куда посмотрю, и куда захочу, Я мгновенно везде проступаю! Означаюсь струей в планетарных парах, Содроганием звезд на старинных осях — И внушаемый страх — замечаю!.. Я упасть — не могу, умереть — не могу! Я не лгу лишь тогда, когда истинно лгу, — И я мир полюбил той любовью, Что купила его всем своим существом, Чувством, мыслью, мечтой, всею явью и сном, А не только распятьем и кровью. Надо мной ли венец не по праву горит? У меня ль на устах не по праву царит Беспощадная, злая улыбка?! Да, в концерте творенья, что уши дерет И тогда только верно поет, когда врет, — Я, конечно, первейшая скрипка… Я велик и силен, я бесстрашен и зол; Мне печали веков разожгли ореол, И он выше, все выше пылает! Он так ярко горит, что и солнечный свет, И сиянье блуждающих звезд и комет Будто пятна — в огне освещает! Будет день, я своею улыбкой сожгу Всех систем пузыри, всех миров пустельгу, Все, чему так приятно живется… Да скажите же: разве не видите вы, Как у всех на глазах, из своей головы, Мефистофелем мир создается?! Не с бородкой козла, не на тощих ногах, В епанче и с пером при чуть видных рогах Я брожу и себя проявляю: В мелочь, в звук, в ощущенье, в вопрос и ответ, И во всякое «да», и во всякое «нет», Невесом, я себя воплощаю! Добродетелью лгу, преступленьем молюсь! По фигурам мазурки политикой вьюсь, Убиваю, когда поцелую! Хороню, сторожу, отнимаю, даю — Раздробляю великую душу мою И, могу утверждать, торжествую!..

На прогулке

Мефистофель шел, гуляя, По кладбищу, вдоль могил… Теплый, яркий полдень мая Лик усталый золотил. Мусор, хворост, тьма опенок, Гниль какого-то ручья… Видит: брошенный ребенок В свертке грязного тряпья. Жив! он взял ребенка в руки, Под терновником присел И, подделавшись под звуки Детской песенки, запел: «Ты расти и добр, и честен: Мать отыщешь — уважай; Будь терпением известен, Не воруй, не убивай! Бога, самого большого, Одного в душе имей; Не желай жены другого; День субботний чти, говей… Ты евангельское слово Так, как должно, исполняй, Как себя люби другого; Бьют — так щеку подставляй! Пусть блистает добродетель Несгорающим огнем… Amen! Amen! [2] Бог свидетель, Люб ты будешь мне по нем! Нынче время наступило, Новой мудрости пора… Что ж бы впрямь со мною было, Если б не было добра?! Для меня добро бесценно! Нет добра, так нет борьбы! Нужны мне, и несомненно, Добродетелей горбы… Будь же добр!» Покончив с пеньем, Он ребенка положил И своим благословеньем В свертке тряпок осенил!

2

Аминь ( лат.)

Преступник

Вешают убийцу в городе на площади, И толпа отвсюду смотрит необъятная! Мефистофель тут же; он в толпе шатается; Вдруг в него запала мысль совсем приятная. Обернулся мигом. Стал самим преступником; На себя веревку помогал набрасывать; Вздернули, повесили! Мефистофель тешится, Начал выкрутасы в воздухе выплясывать. А преступник скрытно в людях пробирается. Злодеянье новое в нем тихонько зреет, Как бы это чище, лучше сделать, думает, Как удрать непойманным, — это он сумеет. Мефистофель радостно, истинно доволен, Что два дела сделал он людям из приязни: Человека скверного отпустил на волю, А толпе дал зрелище всенародной казни.

Шарманщик

Воздуху, воздуху! Я задыхаюсь… Эта шарманка, что уши пилит, Мучает, душит… я мыслью сбиваюсь… Глупый шарманщик в окошко глядит! Эту забытую песню когда-то Слушал я иначе, слушал душой, Слушал тайком… скрыл от друга, от брата! Думал: не знает никто под луной… Вдруг ты воспрянула, заговорила! Полная неги, мечте говоришь. Время ли, что ли, тебя изменило? Нот не хватает — а все ты звучишь! Значит, подслушали нас! Ударенья Ясны и четки на. тех же словах, Что и тогда, в эту ночь увлеченья… Память сбивается, на сердце страх! Злая шарманка пилит и хохочет, Песня безумною стала сама, Мысль, погасая, проклятья бормочет… Не замолчишь ты — сойду я с ума! Слышу, что тянет меня на отмщенье… Но ведь то время погасло давно, Нет тех людей… нет ee!.. Наважденье!.. Глупый шарманщик все смотрит в окно!

Мефистофель, незримый на рауте

В запахе изысканном, С свойствами дурмана, В волнах Jockey Club'a И Ilang Ilang'a [3] На блестящем рауте Знати светлолобой Мефистофель движется Сам своей особой! И глядит с любовию На одежды разные, Как блестят на женщинах Крестики алмазные! Общество сидело, Тараторило, Издевалось, лгало, Пустословило!.. Чудилось: то были Змеи пестрые! В каждом рту чернели Жала острые! И в роскошной зале Угощаючись, В креслах, по диванам Извиваючись, Из глубоких щелей, Из земли сырой С сладостным шипеньем Собрался их рой… Чуть кто выйдет к двери — Как кинжалами, Вслед за ним стремятся, Блещут жалами! Занимались долго С умилением, Часто чуть не плача, Поношением… А когда донельзя Иззлословились, Задушить друг дружку Приготовились! А когда хозяйка — Очень крупный змей — Позвала на ужин Дорогих гостей, — Веселы все были, Будто собрались Вешать человека Головою вниз!.. В запахе изысканном, С свойствами дурмана, В волнах Jockey Club'a И Ilang Ilang'a Мефистофель движется, Упиваясь фразами, И не меркнут крестики — Все блестят алмазами!!

3

Название духов ( англ.)

Цветок, сотворенный Мефистофелем

Когда мороз зимы наляжет Холодной тяжестью своей И все, что двигается, свяжет Цепями тысячи смертей; Когда над замершею степью Сиянье полночи горит И, поклоняясь благолепью Небес, земля на них глядит, — В юдоли смерти и молчанья, В холодных, блещущих лучах С чуть слышным трепетом дрожанья Цветок является в снегах!.. Нежнейших игл живые ткани, Его хрустальные листы Огнями северных сияний, Как соком красок, налиты! Чудна блестящая порфира, В ней чары смерти, прелесть зла! Он — отрицанье жизни мира, Он — отрицание тепла! Его, рожденного зимою, Никто не видит и не рвет, Лишь замерзающий порою Сквозь сон едва распознает! Слезами смерти он опрыскан, В нем звуки есть, в нем есть напев! И только тот цветком тем взыскан, Кто отошел, окоченев…

Мефистофель в своем музее

Есть за гранью мирозданья Заколоченные зданья, Неизведанные склады, Где положены громады Всяких планов и моделей, Неисполненных проектов, Смет, балансов и проспектов, Не добравшихся до целей! Там же тлеют ворохами С перебитыми венцами Закатившиеся звезды… Там, в потемках свивши гнезды, Силы темные роятся, Свадьбы празднуют, плодятся… В том хаосе галерея Вьется, как в утробе змея, Между гнили и развалин! Щель большая! Из прогалин Боковых, бессчетных щелей, — От проектов и моделей Веет сырость разложенья В этот выкидыш творенья! Там, друзьям своим в потеху, Ради шутки, ради смеху, Мефистофель склад устроил: Собрал все свои костюмы, Порожденья темной думы, Собрал их и успокоил! Под своими нумерами, Все они висят рядами, Будто содранные шкуры С демонической натуры! Видны тут скелеты смерти, Астароты и вампиры, Самотракские кабиры, Сатана и просто черти, Дьявол в сотнях экземпляров, Духи мора и пожаров, Облик кардинала Реца И Елена — lа Belezza! [4] И в часы отдохновенья Мефистофель залетает В свой музей и вдохновенья От костюмов ожидает. Курит он свою сигару, Ногти чистит и шлифует! Носит фрачную он пару И с мундиром чередует; Сшиты каждый по идее, Очень ловки при движеньи… Находясь в употребленьи, Не имеются в Myзee!

4

Красота ( ит.)

Соборный сторож

Спят они в храме под плитами, Эти безмолвные грешники! Гробы их прочно поделаны: Все-то дубы да орешники… Сам Мефистофель там сторожем Ходит под древними стягами… Чистит он, день-деньской возится С урнами и саркофагами. Ночью, как храм обезлюдеет, С тряпкой и щеткой обходит! Пламя змеится и брызжет Там, где рукой он проводит! Жжет это пламя покойников… Но есть такие могилы, Где Мефистофелю-сторожу Вызвать огонь не под силу! В них идиоты опущены, Нищие духом отчитаны: Точно водой, глупой кротостью Эти могилы пропитаны. Гаснет в воде этой пламя! Не откачать и не вылить… И Мефистофель не может Нищенства духом осилить!

В вертепе

«Милости просим, — гнусит Мефистофель, — войдем! Дым, пар и копоть; любуйся, какое движенье! Пятнами света сияют где локоть, где грудь, Кто-то акафист поет! Да и мне слышно пенье… Тут проявляется, в темных фигурках своих, Крайнее слово всей вашей крещеной культуры! Стоит, мошной побренчав, к преступленью позвать: Все, все исполнят милейшие эти фигуры… Слушай, мой друг, но прошу — не серчай, сделай милость! За двадцать три с лишком века до этих людей, Вслед за Платоном, отлично писал Аристотель; За девятнадцать — погиб Иисус Назарей… Ну, а скажи мне, кто лучше: вот эти иль те, Что, безымянные, даже и бога не знают, В дебрях, в степях неизведанных стран народясь, Знать о себе не дают и тайком умирают. Ну, да и я, — заключил Мефистофель, — живу Только лишь тем, что злой сон видит мир наяву, Вашей культуре спасибо!..» Он руку мне сжал И доброй ночи преискренне мне пожелал.