Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера

Любовь втроем *

(Либретто)

На Третьей Мещанской — уютный дом, бородатый дворник у ворот, — вылитый Кропоткин! — на окне герань, и мурлычит кот, и в комнате живут вдвоем супруги мирные. по N-ской дороге в жестком вагоне из Нижнего едет в Москву на работу коварный мужнин друг Володя Утренняя рань — дремлет Москва. День горит — на работе Москва. Падает вечер — спать пора. А другу Володе негде спать. Но в сквере друга встретил друг, зовет его в уютный дом, чтоб крепким чаем напоить и на ночь предложить диван. Жена приветлива: — Диван свободен, приятных снов желаю вам! с мужем удаляется за ширму гимнастерку вывесив наружу, как сигнал. На третий день — в командировку муж Коварный друг жене гадает на картах — тревога в доме, валет и дама, любовь на сердце, — все решено безоговорочно! И вот изменница совместно с другом дома под одеялом нежится. …Повсюду серый дых мещанства: им день Авиахима, полет на аэроплане, — лишь завеса для интрижки!.. Вернулся муж, привез клубники для варенья. Ах, горько разочарованье в любви и дружбе! Но делать нечего — варенье сварено и слаще есть его втроем… — Бежать из дома, спать на столе в конторе, мокнуть под дождем, строителям — для жизни места нет! — Но делать нечего — он на Мещанской снова (дождь попутал!) Бывшая жена приветлива, варенье вкусно, диван свободен, и — занятно любить втроем! Однако — делать нечего! аборт вскладчину, и оскорбленная Людмила, сбежавши из лечебницы, мужьям записку оставляет, и с чемоданом — на вокзал!.. А там — дорога, блестящих рельс прямолинейность, и в будущем — здоровье и работа! два приятеля (мужья) недоуменно чай кипятят на примусе (вести хозяйство затруднительно без женской помощи) и горестно друг друга попрекают — Строитель тоже! Тут, на жилплощади, разумной жизни построить не съумел! — Печатник тоже! Вот ижицу и пропечатали обоим! — В растерянности полной один раскинулся на холостом диване, другой прилег на бывшую семейную кровать Скуча-а-ют, зева-а-ют… — Давай, Володя, выпьем чаю Одна у нас утеха — клубничного вареньица поесть!..

Любовь втроем (Кадры)

Их трое в комнате одной — Ох, неудобно! Все жмутся, стонут, квохчут. — Как быть? — Я не хочу ребенка от другого! — А я — аборта! Жить с вами надоело! И вот в лечебнице. Халатов белизна. С улыбкой доктор засучивает рукава, ждет пришедших. А сквозь окно, в коляске детской соблазненок пищит и радуется всем комочком. Молоденькая пациентка лежит без памяти, а Людмила (5-ый номер) скрывается — от радости или испуга? — Куда мне деться? Мне хочется младенца! — Вопросов много на Мещанской, и сколько их еще не решено! И удивленно пред ними топчутся три сценариста и сотня режиссеров

Падение династии Романовых * (Кадры)

В двенадцатом году в России — мир и тишина: гуляют по Кремлю парами пузатые попы и стройные в мазурке вьются морские офицеры. Сам Николай, царь польский, палач финляндский, вешатель всероссийский, и прочая, и прочая — с улыбкой благожелательной жмет руки генералам на параде А между тем — снарядные заводы готовят трехдюймовкам железные отполированные бутерброды и учатся солдаты по команде штыками тыкать в чучела. И вот уже Вильгельм, усы тараща с австрийскою развалиной под ручку — обдумывает ультиматум И вот уже отбарабанивают немцы несгибающийся шаг. И вот уже тяжеловесный эшелон за эшелоном, набитый доверху (как сельди в бочке — люди) ползет к позициям к траншеям тащится су-ро-о-во. И вот уже снарядами плюется горластое орудие, летит от взрыва пыль, грунт, кровь. И сестры милосердия стараются пригладить ампутированные ноги со всею нежностью придворных баловниц. А впереди кавалерийскою грозой набухнув, разразилось поле — пыль по полю, дым, смерть, смрад. так, — три года, а на четвертый в Петербурге под красным знаменем сгущаются революционные рабочие с войсками, и Николай, усами дернув дрожащею рукой подписывает отречение. За ним торопится братец Михаил. Народ свободен, Гучков и Милюков в восторге, но — в «запломбированном вагоне» с Финляндского вокзала приехали большевики, — расчистить путь через меньшевицкий сумрак и болтовню керенскую — в Октябрь.

Солистка Его Величества * (Кадры)

Тонки ножки балерин, триста юбок — на экран, фаворитки томный танец искажает кошка драная, дохлятина кинутая из райка. Исте-е-е-рика-а! Великий князь, бородатый утешитель, дарит колье в 130 тысяч; а кордебалетчица Аня Васильева, судьбы превратность испытав, плохо успокаивается со слюнявым сановником, скверно устроившим «племянницу» и себя. Наташа, ее подружка, соблазненная гвардейцем, плюет на старика-министра и гибнет жа-а-а-лостно. А Наташин брат — на фронте простой солдат, под офицерскими пощечинами сохнувший да в сердцах «его благородие» огревший, — на беду себе возвращается в Питер. Быстры ножки балерин, триста юбок упорхнули а Матильда — во дворец мчится вихрем. Великий князь — неважный утешитель, — стакан воды ему в лицо Он после дурно спит… А прима-балерину провал и революция бессониц угнетают… Но хуже всех спалося в тот тяжелый вечер режиссеру Мих — Вернеру.

Варьетэ *

— Что ты там делаешь, толстый колбасник? — Я стрыдаю в Варьете! — Чем же ты страдаешь, толстый колбасник? — Любовью стрыдаю, я, воздуха король… — В цирковом куполе газ засверкал. Одинадцать пудов на трапецию влезло. Лопнуло трико и жир потек на восхищенную перворядную лысинку, покамест соперник, глиста Шершеневича, дарит украдкой браслетки жене. А в кафэ перед столиком — хриплой свиньей взвыл в карикатуру, вдребезги мрамор; таитянка бежит о лестницу краску ресниц ломая. Любовник убитую руку скрючил, И — ровно 3 часа и 8 минут — быком лупоглазым с экрана убийца — слезы, как жир по ветчине сползают! — чтобы зритель умиленно сморкался в платок, разыскивая свои новые галоши.

Новинка за новинкой *

«Медвежья свадьба», «Три вора», «Багдадский…» «Гарри Пиль», «Проститутка», «Катька — бумажный ранет», — в театрах в кинематографах вся атмосфера — навыворот! Люмпен-обыватели в экран вцепились с двух сторон: «Что там — молотобоец, ткач, рудокоп? — фи! Не фо-то-ге-нично! Не форсисто!! Нам бы вот этого: блатного, с любовным сердцем, с револьвером, с душком одеколончика, попреступнее, попроституточнее!» Эй, мещанин, веселитесь. Эй, улица, ухнем! «Победа женщины», «Розита», «Поцелуй Мэри», «Медвежья свадьба» «Такая-сякая женщина» и проч. и проч. Всю жизнь тому назад (еще в 13 году!) зевали мы от фрачного маркиза Мозжухина и Верочки Прохладной среди курортных лунных видов. великосветских «золотых серий» (учащиеся моложе 16 лет не допускаются!) А ныне: судак с малиной достигают довоенной нормы на поцелуях в диафрагму.

Жарночь в Москве *

(Кадр лирический)

привинченной к подушке головой лежу в духовке… хрипяч… Бессонница креозотом выедает каждый глаз …Из Нарпита конница на демонстрацию скачет ночью в три часа. Огибая чистый пруд студенты орут профессорскую резолюцию: — «Если через год из тебя выйдет грош, — это что-нибудь да значит»! Дым… шум… г — гум… Беспризорною ночью моссельпромцы не спят на часах кормят девиц и собак. В голове кирпичи устроили скачку: бьют ведром. Одно спасенье: начинаю распыляться и лечу в ремонт в канализацию Бред… Бессонница доедает последний глаз Не усну… ежик в мозгу Утреет… четыре часа. Через крыши лисицей кусачею солнце… Коварствие! Подлог! Матрац — кипяток, развар асфальта… — Эй, пора итти на службу!..

Письмо ликарки [71] Э. Инк Игорю Терентьеву о драматурге и сценаристе NN… *

Я думала: что это — бог, А оказалось — сонная рожа! Ах, милый череп, Игорек, Я помертвела как рогожа. Как смеет называть меня ежом, И ежик гладить мои паучьей ручкой. И мордочку подслепую крестит кротом, И на бульваре угощать «сипучкой»?! За что же так меня судьба халтура Обидела, как девочку, сломав коньки?! Ах, видно я была немножко втюримшись Зато теперя об ладонь ломаю ноготки. Ах, мама, родная! Еще я не знала такой боли Как будто бы опять Связали руки и винтят… Что ж, «на панели мне лазрецься цто ли»?! А впрочем, все туман и все тече-е-ет И жизнь сгущается под прессом… Узнай же, милый Игорек, Мы зародили тут аншлаговую пьесу.

71

Ликарь — актер. (Примеч. автора).

Баллада о фашисте *

(Заготовка сценария)

Лето… Июль… Пришпиленный воздух Духота… Бом-м-м! В полночь протяжный коло-кол гу-у-лл… ад листвою застылой, где загородный дом-м …Ле-у-у-уна свет ле-о-от тревожный, поворачивает очи в кружевах… как скрипка вскрикивает ночная птичка. (свист: пи-чунь) А за решеткой особнячьей бессонным совиноглазьем жирный распухший сидит деньжач пузач, по пальцам четками мил-ли-он-нны кап-кап… Свет ле-у-у-нныи испариной скользит сквозь стекла… ти-и-хо Но между стен обманных — как тень неслышно ползет Максимкою бомбист из дальней каторги, вздыхая местью за невесту, что на пять лет по догору отдалася деньжачу, чтобы спасти от голода семью и домочадцев… А в башне надкрышной невеста бомбокида леуннокосая всю ночь стонала: — Ду-у-ух мертвых, не прикасайся, грудь моя чиста, как тельце двухмесячного голубенка… В ночи я трижды расчесываю косы, в ушах звенит напев печальный: — Господи, боже, спаси, спаси всех невинных и домочадцев от голода и деньжача!.. — Близ прорвы кабинетной двери бомбист был бородою стра-а-шен, — быки бровей, зубов оскал вздыбленно дик, банкир же просто вынул чек парною ручкой и сказал: — С-с-садитесь! Будьте, как в бане, отбросьте воротник, сомбреро на крючек, бомбу на полочку, прошу — глоток шипучки, бокалы вспеним… А затем — благословите направо и налево осанна ввышних я покупаю вас сейчас — трам-та-ра-рам дзе! — Бомбист растерян: — Что это? Шарж? Жар — угар — бред? Все светлячки в глазах… Он будто пятится, и ляписом в мозгу прижег чек… И вот сошлись: пять тысяч двести колонна стерлингов — принципиально! (за фанатизм — отдельно) и на невесту голодный договор еще длинней… Теперь банкир тишком смеется: — Эй, бомбей, трубочку бомбой мне набей, и фитильком зажги скорей, заслужишь орден трех королев — трам-та-ра-рам — джэ!.. — А фаршированный бомбист еще грознее, как черный пес, что душу выжег, душу выпотр~р~р~рошнл, сто-ро-жит банкира честь и па-а-кой есть пшенный супчик; на груди, как две отмычки, гробовеет свастика — главный мастер!.. По ночам выходит в саване и со свечей, ужасает всех кругом Упокой… упа-а-а-кой душу невесты его…

Ирониада (1930) *

Вступление

У тебя огромное сердце как у молодого красноармейца Тот прав, кто Республику хранит, иначе всех заплюет господь бог, старик. Слушай, слушай меня, Ирита! Скоро рассыпятся все горделивые враги. Как трунящий негр на троне, одевший шапку Мономаха, — это будет также невероятно!

30-ть пластинок [72]

Шашни шелковых ресниц и пуховки платья, шепот в маску о Чеките — стоит раздувать-ли? Рассыпался по-столу ма-джонг, прыгал выстрелом пинг-понк, млел, хрипел, флюсом надувался патефон, и ворча, врывался трубкой телефон О, Ирина! В стопку страсти шёлок/(шепот) нежности пролей. С небосвода негры слазьте Умоляйте: — О, Чекита! Не сбривай бровей!.. —

72

Отталкиваясь от популярной джаз-песенки (шепчущий бас — «Чекита»), — я варьирую имя героини: Ирина — Ирита — Чекита. В дальнейшем мною выдумано еще несколько имен мною же выдуманной героини. (Примеч. автора).