Стихотворения. Поэмы

Ночь перед приступом

Поляки ночью темною, Пред самым Покровом, С дружиною наемною Сидят перед огнем. Исполнены отвагою, Поляки крутят ус, Пришли они ватагою Громить святую Русь. И с польскою державою Пришли из разных стран, Пришли войной неправою Враги на россиян. Тут волохи усатые, И угры в чекменях, Цыгане бородатые В косматых кожухах… Валя толпою пегою, Пришла за ратью рать С Лисовским и с Сапегою Престол наш воевать. И вот, махая бурками И шпорами звеня, Веселыми мазурками Вкруг яркого огня С ухватками удалыми Несутся их ряды, Гремя, звеня цимбалами, Кричат, поют жиды. Бренчат цыганки бубнами, Наездники шумят, Делами душегубными Грозит их ярый взгляд. И все стучат стаканами: «Да здравствует Литва!» Так возгласами пьяными Встречают Покрова. А там, едва заметная, Меж сосен и дубов, Во мгле стоит заветная Обитель чернецов. Монахи с верой пламенной Во тьму вперили взор, Вокруг твердыни каменной Ведут ночной дозор. Среди мечей зазубренных, В священных стихарях, И в панцирях изрубленных, И в шлемах, и в тафьях, Всю ночь они морозную До утренней поры Рукою держат грозною Кресты иль топоры. Священное их пение Вторит высокий храм, Железное терпение На диво их врагам. Не раз они пред битвою, Презрев ночной покой, Смиренною молитвою Встречали день златой; Не раз, сверкая взорами, Они в глубокий ров Сбивали шестопёрами Литовских удальцов. Ни на день в их обители Глас Божий не затих. Блаженные святители В окладах золотых Глядят на них с любовию, Святых ликует хор: Они своею кровию Литве дадут отпор! Но, чу! Там пушка грянула, Во тьме огонь блеснул, Рать вражая воспрянула, Раздался трубный гул!.. Молитесь Богу, братия! Начнется скоро бой! Я слышу их проклятия, И гиканье, и вой; Несчетными станицами Идут они вдали — Приляжем за бойницами, Раздуем фитили! 1840-е

«Из Индии дальной…»

Из Индии дальной На Русь прилетев, Со степью печальной Их свыкся напев; Свободные звуки, Журча, потекли, И дышат разлукой От лучшей земли. Не знаю, оттуда ль Их нега звучит, Но русская удаль В них бьет и кипит; В них голос природы, В них гнева язык, В них детские годы, В них радости крик; Желаний в них знойный Я вихрь узнаю И отдых спокойный В счастливом краю; Бенгальские розы, Свет южных лучей, Степные обозы, Полет журавлей, И грозный шум сечи, И шепот струи, И тихие речи, Маруся, твои! 1840-е

«Где гнутся над омутом лозы…»

Где гнутся над омутом лозы, Где летнее солнце печет, Летают и пляшут стрекозы, Веселый ведут хоровод: «Дитя, подойди к нам поближе; Тебя мы научим летать! Дитя, подойди, подойди же, Пока не проснулася мать! Под нами трепещут былинки, Нам так хорошо и тепло, У нас бирюзовые спинки, А крылышки точно стекло. Мы песенок знаем так много, Мы так тебя любим давно… Смотри, какой берег отлогий, Какое песчаное дно!» 1840-е

«Шумит на дворе непогода…»

Шумит на дворе непогода, А в доме давно уже спят; К окошку, вздохнув, подхожу я: Чуть виден чернеющий сад; На небе так тёмно, так тёмно, И звездочки нет ни одной, А в доме старинном так грустно Среди непогоды ночной! Дождь бьет, барабаня, по крыше, Хрустальные люстры дрожат, За шкапом проворные мыши В бумажных обоях шумят; Они себе чуют раздолье: Как скоро хозяин умрет, Наследник покинет поместье, Где жил его доблестный род, И дом навсегда запустеет, Заглохнут ступени травой… И думать об этом так грустно Среди непогоды ночной! 1840-е

«Дождя отшумевшего капли…»

Дождя отшумевшего капли Тихонько по листьям текли, Тихонько шептались деревья, Кукушка кричала вдали. Луна на меня из-за тучи Смотрела, как будто в слезах, Сидел я под кленом и думал, И думал о прежних годах. Не знаю, была ли в те годы Душа непорочна моя, Но многому б я не поверил, Не сделал бы многого я; Теперь же мне стали понятны Обман, и коварство, и зло, И многие светлые мысли Одну за другой унесло. Так думал о днях я минувших, О днях, когда был я добрей, А в листьях высокого клена Сидел надо мной соловей, И пел он так нежно и страстно, Как будто хотел он сказать: «Утешься, не сетуй напрасно, То время вернется опять». 1840-е

«Ой стоги, стоги…»

Ой стоги, стоги, На лугу широком, Вас не перечесть, Не окинуть оком! Ой стоги, стоги, В зеленом болоте Стоя на часах, Что вы стережете? «Добрый человек, Были мы цветами, Покосили нас Острыми косами. Раскидали нас Посредине луга, Раскидали врозь, Дале друг от друга. От лихих гостей Нет нам обороны, На главах у нас Черные вороны. На главах у нас, Затмевая звезды, Галок стая вьет Поганые гнезда. Ой орел, орел, Наш отец далекий, Опустися к нам, Грозный, светлоокий! Ой орел, орел, Внемли нашим стонам! Доле нас срамить Не давай воронам! Накажи скорей Их высокомерье, С неба в них ударь, Чтоб летели перья, Чтоб летели врозь, Чтоб в степи широкой Ветер их разнес Далеко, далёко!» 1840-е

«По гребле неровной и тряской…»

По гребле неровной и тряской, Вдоль мокрых рыбачьих сетей, Дорожная едет коляска, Сижу я задумчиво в ней; Сижу и смотрю я дорогой На серый и пасмурный день, На озера берег отлогий, На дальний дымок деревень. По гребле, со взглядом угрюмым, Проходит оборванный жид; Из озера с пеной и шумом Вода через греблю бежит; Там мальчик играет на дудке, Забравшись в зеленый тростник; В испуге взлетевшие утки Над озером подняли крик; Близ мельницы, старой и шаткой, Сидят на траве мужики; Телега с разбитой лошадкой Лениво подвозит мешки… Мне кажется всё так знакомо, Хоть не был я здесь никогда, И крыша далекого дома, И мальчик, и лес, и вода, И мельницы говор унылый, И ветхое в поле гумно — Всё это когда-то уж было, Но мною забыто давно. Так точно ступала лошадка, Такие ж тащила мешки; Такие ж у мельницы шаткой Сидели в траве мужики; И так же шел жид бородатый, И так же шумела вода — Всё это уж было когда-то, Но только не помню, когда… 1840-е

«Милый друг, тебе не спится…»

Милый друг, тебе не спится, Душен комнат жар, Неотвязчивый кружится Над тобой комар… Подойди сюда к окошку, Всё кругом молчит, За оградою дорожку Месяц серебрит; Не скрыпят в сенях ступени, И в саду темно, Чуть заметно в полутени Дальнее гумно. Встань, приют тебя со мною Там спокойный ждет; Сторож там, звеня доскою, Мимо не пройдет. 1840-е

«Ты знаешь край, где всё обильем дышит…»

Ты знаешь край, где всё обильем дышит, Где реки льются чище серебра, Где ветерок степной ковыль колышет, В вишневых рощах тонут хутора, Среди садов деревья гнутся долу И до земли висит их плод тяжелый? Шумя, тростник над озером трепещет, И чист, и тих, и ясен свод небес, Косарь поет, коса звенит и блещет, Вдоль берега стоит кудрявый лес, И к облакам, клубяся над водою, Бежит дымок синеющей струею? Туда, туда всем сердцем я стремлюся, Туда, где сердцу было так легко, Где из цветов венок плетет Маруся, О старине поет слепой Грицко, И парубки, кружась на пожне гладкой, Взрывают пыль веселою присядкой. Ты знаешь край, где нивы золотые Испещрены лазурью васильков, Среди степей курган времен Батыя, Вдали стада пасущихся волов, Обозов скрып, ковры цветущей гречи И вы, чубы, остатки славной Сечи? Ты знаешь край, где утром в воскресенье, Когда росой подсолнечник блестит, Так звонко льется жаворонка пенье, Стада блеят, а колокол гудит, И в Божий храм, увенчаны цветами, Идут казачки пестрыми толпами? Ты помнишь ночь над спящею Украйной, Когда седой вставал с болота пар, Одет был мир и сумраком и тайной, Блистал над степью искрами стожар, И мнилось нам: через туман прозрачный Несутся вновь Палей и Сагайдачный? Ты знаешь край, где с Русью бились ляхи, Где столько тел лежало средь полей? Ты знаешь край, где некогда у плахи Мазепу клял упрямый Кочубей? И много где пролито крови славной В честь древних прав и веры православной? Ты знаешь край, где Сейм печально воды Меж берегов осиротелых льет? Над ним дворца разрушенные своды, Густой травой давно заросший вход? Над дверью щит с гетманской булавою? Туда, туда стремлюся я душою! 1840-е

«Колокольчики мои…»

Колокольчики мои, Цветики степные! Что глядите на меня, Темно-голубые? И о чем звените вы В день веселый мая, Средь некошеной травы Головой качая? Конь несет меня стрелой На поле открытом, Он вас топчет под собой, Бьет своим копытом. Колокольчики мои, Цветики степные, Не кляните вы меня, Темно-голубые! Я бы рад вас не топтать, Рад промчаться мимо, Но уздой не удержать Бег неукротимый! Я лечу, лечу стрелой, Только пыль взметаю, Конь несет меня лихой, А куда – не знаю! Он ученым ездоком Не воспитан в холе, Он с буранами знаком, Вырос в чистом поле, И не блещет как огонь Твой чепрак узорный, Конь мой, конь, славянский конь, Дикий, непокорный! Есть нам, конь, с тобой простор! Мир забывши тесный, Мы летим во весь опор К цели неизвестной! Чем окончится наш бег? Радостью ль? кручиной? Знать не может человек — Знает Бог единый! Упаду ль на солончак Умирать от зною? Или злой киргиз-кайсак, С бритой головою, Молча свой натянет лук, Лежа под травою, И меня догонит вдруг Медною стрелою? Иль влетим мы в светлый град Со кремлем престольным? Чудно улицы гудят Гулом колокольным, И на площади народ, В шумном ожиданье, Видит: с запада идет Светлое посланье. В кунтушах и в чекменях, С чубами, с усами, Гости едут на конях, Машут булавами, Подбочась, за строем строй Чинно выступает, Рукава их за спиной Ветер раздувает. И хозяин на крыльцо Вышел величавый; Его светлое лицо Блещет новой славой; Всех его исполнил вид И любви и страха, На челе его горит Шапка Мономаха. «Хлеб да соль! И в добрый час! — Говорит державный, — Долго, дети, ждал я вас В город православный!» И они ему в ответ: «Наша кровь едина, И в тебе мы с давних лет Чаем господина!» Громче звон колоколов, Гусли раздаются, Гости сели вкруг столов, Мед и брага льются, Шум летит на дальний юг К турке и к венгерцу — И ковшей славянских звук Немцам не по сердцу! Гой вы, цветики мои, Цветики степные, Что глядите на меня, Темно-голубые? И о чем грустите вы В день веселый мая, Средь некошеной травы Головой качая? 1840-е

Благовест

Среди дубравы Блестит крестами Храм пятиглавый С колоколами. Их звон призывный Через могилы Гудит так дивно И так уныло! К себе он тянет Неодолимо, Зовет и манит Он в край родимый, В край благодатный, Забытый мною, — И, непонятной Томим тоскою, Молюсь и каюсь я, И плачу снова, И отрекаюсь я От дела злого; Далёко странствуя Мечтой чудесною, Через пространства я Лечу небесные, И сердце радостно Дрожит и тает, Пока звон благостный Не замирает… 1840-е