Как часто ночью в тишине глубокойМеня тревожит тот же дивный сон:В туманной мгле стоит дворец высокийИ длинный ряд дорических колонн;Средь диких гор от них ложатся тени,К реке ведут широкие ступени;И солнце там приветливо не блещет,Порой сквозь тучи выглянет луна,О влажный брег порой лениво плещет,Катяся мимо, сонная волна;И истуканов рой на плоской крышеСтоит во тьме один другого выше.Туда, туда неведомая силаВдоль по реке влечет мою ладью,К высоким окнам взор мой пригвоздила,Желаньем грудь наполнила мою…. . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . .Я жду тебя. Я жду, чтоб ты склонилаНа темный дол свой животворный взгляд;Тогда взойдет огнистое светило,В алмазных искрах струи заблестят,Проснется замок, позлатятся горы,И загремят
невидимые хоры.Я жду; но тщетно грудь моя трепещет…Лишь сквозь туман виднеется луна;О влажный берег лишь лениво плещет,Катяся мимо, сонная волна,И истуканов рой на плоской крышеСтоит во тьме один другого выше.1840-е
«Супружества узы…»
Супружества узыВ то время не знали ни я, ни жена! Я сеял арбузы,И изредка их поливала она. Вот, знаете, эдакСпокойно я жил. (И дед мой и предокИ батюшка сам ведь садовником был!) О горе, одначе!Любовь нашу хитрый заметил отец! Я сослан на дачу(И сам на какой я не знаю конец!). Но МануфактуруСослали в Кронслот. И думали сдуру:Туда он дороги, дурак, не найдет! Однако дорогуВ открытом баркасе в Кронслот я нашел! Туда понемногуЯ ездил и к милой садился за стол. Однажды играя,Мы сели в баркас, Пучина морскаяИмела приятное что-то для нас. Оставя в покоеИ весла и роскошь надутых ветрил, Я что-то такоеС любовью старушке моей говорил. Она мне внималаЛюбови полна, Но далей нас мчалаМеж тем от Кронслота морская волна. О дивное чудо!(Вы сами представьте, любезный Виктор!) Внезапно мы грудыЦветных и прозрачных увидели гор! Как сани без дышла),Так в гавань баркас Примчался, и вышлаНас встретить приятная дама для глаз. И белую рукуОна улыбаяся мне подала. Я вышел без стуку,А лодка обратно с женой поплыла! О Мануфактура!Вскричал я, стеня, Что это за дураЗдесь хочет оставить с собою меня! Но дивная дамаЛаская с собою меня повела. В развалины храмаВошел я и вижу, кругом у стола Лежат кавалерыИ тяжко храпят. Ужель то ВенерыДворец? я воскликнул, подавшись назад. Нет, я не Киприда,Замявшись немного, сказала она. Я только Армида,И вот тебе кубок с мальвазией, на! Я крикнул, но дамаСказала мне: цыц! Пей, дурень, и срамаНе делай в компании честных девиц! Представьте, пожалуй,Мою вы позицию, милый Виктор! Я с криком из залы Помчался, чуть-чуть не сходивши на двор! Схватила АрмидаМеня за шинель, Но вмиг я из видаСокрылся, оставив с шинелью мамзель! И вплавь я пустилсяБаркас и старушку свою догонять, Дорогой крестился,И в долг себе ставил с натугой плевать. Потом уже вскореНастиг я баркас, И доброе мореК Кронслотскому брегу причалило нас! Потом, через сутки,Отец, обо всем приключенье узнав, «Ведь это не шутки, —Сказал он, – что лодку догнал ты, брат, вплавь! Я всё, братец, знаю:Ну так уж и быть! Тебе позволяюНа милой жениться и вместе с ней жить!»1840-е
1850-е годы
Поэт
В жизни светской, в жизни душнойПеснопевца не узнать!В нем личиной равнодушнойСкрыта Божия печать.В нем таится гордый гений,Душу в нем скрывает прах,Дремлет буря вдохновенийВ отдыхающих струнах.Жизни ток его спокоен,Как река среди равнин,Меж людей он добрый воинИли мирный гражданин.Но порой мечтою страннойОн томится, одинок;В час великий, в час нежданныйПробуждается пророк.Свет чела его коснется,Дрожь по жилам пробежит,Сердце чутко встрепенется —И исчезнет прежний вид.Ангел, Богом вдохновенный,С ним беседовать слетел,Он умчался дерзновенноЗа вещественный предел…Уже, вихрями несомый,Позабыл он здешний мир,В облаках под голос громаОн настроил свой псалтырь,Мир далекий, мир незримыйЗрит его орлиный взгляд,И от крыльев херувимаСтруны мощные звучат!1850
«Коль любить, так без рассудку…»
Коль любить, так без рассудку,Коль грозить, так не на шутку,Коль ругнуть, так сгоряча,Коль рубнуть, так уж сплеча!Коли спорить, так уж смело,Коль карать, так уж за дело,Коль простить, так всей душой,Коли пир, так пир горой!1850 или 1851
«Пусто в покое моем. Один я сижу у камина…»
Пусто
в покое моем. Один я сижу у камина,Свечи давно погасил, но не могу я заснуть.Бледные тени дрожат на стене, на ковре, на картинах,Книги лежат на полу, письма я вижу кругом.Книги и письма! Давно ль вас касалася ручка младая?Серые очи давно ль вас пробегали, шутя?Медленно катится ночь надо мной тяжелою тканью,Грустно сидеть одному. Пусто в покое моем!Думаю я про себя, на цветок взирая увядший:«Утро настанет, и грусть с темною ночью пройдет!»Ночь прокатилась, и весело солнце на окнах играет,Утро настало, но грусть с тенью ночной не прошла!15 января 1851
«Средь шумного бала, случайно…»
Средь шумного бала, случайно,В тревоге мирской суеты,Тебя я увидел, но тайнаТвои покрывала черты;Лишь очи печально глядели,А голос так дивно звучал,Как звон отдаленной свирели,Как моря играющий вал.Мне стан твой понравился тонкийИ весь твой задумчивый вид,А смех твой, и грустный и звонкий,С тех пор в моем сердце звучит.В часы одинокие ночиЛюблю я, усталый, прилечь;Я вижу печальные очи,Я слышу веселую речь,И грустно я так засыпаю,И в грезах неведомых сплю…Люблю ли тебя, я не знаю —Но кажется мне, что люблю!начало 1851
«Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость…»
Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость!Жизнью твоею я жил, и слезами твоими я плакал;Мысленно вместе с тобой прострадал я минувшие годы,Всё перечувствовал вместе с тобой, и печаль и надежды,Многое больно мне было, во многом тебя упрекнул я;Но позабыть не хочу ни ошибок твоих, ни страданий;Дороги мне твои слезы, и дорого каждое слово!Бедное вижу в тебе я дитя, без отца, без опоры;Рано познала ты горе, обман и людское злословье,Рано под тяжестью бед твои преломилися силы!Бедное ты деревцо, поникшее долу головкой!Ты прислонися ко мне, деревцо, к зеленому вязу:Ты прислонися ко мне, я стою надежно и прочно!до 21 октября 1851
«Ты не спрашивай, не распытывай…»
Ты не спрашивай, не распытывай,Умом-разумом не раскидывай:Как люблю тебя, почему люблю,И за что люблю, и надолго ли?Ты не спрашивай, не распытывай:Что сестра ль ты мне, молода ль женаИли детище ты мне малое?И не знаю я, и не ведаю,Как назвать тебя, как прикликати.Много цветиков во чистом поле,Много звезд горит по поднебесью,А назвать-то их нет умения,Распознать-то их нету силушки.Полюбив тебя, я не спрашивал,Не разгадывал, не распытывал;Полюбив тебя, я махнул рукой,Очертил свою буйну голову!1851, 30 октября (?)
«С ружьем за плечами один при луне…»
С ружьем за плечами один при лунеЯ по полю еду на добром коне.Я бросил поводья, я мыслю о ней,Ступай же, мой конь, по траве веселей!Я мыслю так тихо, так сладко, но вотНеведомый спутник ко мне пристает,Одет он, как я, на таком же коне,Ружье за плечами блестит при луне.«Ты, спутник, скажи мне, скажи мне, кто ты?Твои мне как будто знакомы черты.Скажи, что тебя в этот час привело?Чему ты смеешься так горько и зло?» —«Смеюсь я, товарищ, мечтаньям твоим,Смеюсь, что ты будущность губишь;Ты мыслишь, что вправду ты ею любим?Что вправду ты сам ее любишь?Смешно мне, смешно, что так пылко любя,Ее ты не любишь, а любишь себя.Опомнись! Порывы твои уж не те,Она для тебя уж не тайна,Случайно сошлись вы в мирской суете,Вы в ней разойдетесь случайно.Смеюся я горько, смеюся я злоТому, что вздыхаешь ты так тяжело».Всё тихо, объято молчаньем и сном,Исчез мой товарищ в тумане ночном,В тяжелом раздумье, один, при луне,Я по полю еду на добром коне…конец 1851
«Мне в душу, полную ничтожной суеты…»
Мне в душу, полную ничтожной суеты,Как бурный вихрь, страсть ворвалась нежданно,С налета смяла в ней нарядные цветыИ разметала сад, тщеславием убранный.Условий мелкий сор крутящимся столбомИз мысли унесла живительная силаИ током теплых слез, как благостным дождем,Опустошенную мне душу оросила.И над обломками безмолвен я стою,И трепетом еще неведомым объятый,Воскреснувшего дня пью свежую струю,И грома дальнего внимаю перекаты…конец 1851 или 1852 (?)
«Не ветер, вея с высоты…»
Не ветер, вея с высоты,Листов коснулся ночью лунной —Моей души коснулась ты:Она тревожна, как листы,Она, как гусли, многострунна!Житейский вихрь ее терзалИ сокрушительным набегом,Свистя и воя, струны рвалИ заносил холодным снегом;Твоя же речь ласкает слух,Твое легко прикосновенье,Как от цветов летящий пух,Как майской ночи дуновенье.конец 1851 или 1852 (?)