Стихотворения. Поэмы

Его речь пластична, она очень богата красками, запахами, звуками густо населенного мира. Мы видим «розоватую пену» березового сока со свежих пней, «голубой» весенний пар над полями, «грузного грача» над первой бороздой. Зрительные образы удваиваются точными сравнениями. Хуторок, который стоит на крутой горочке, издали похож на «кустик», лысый дед — на «бубен». Не меньше богатство звучаний н тонкость слуха. На целой симфонии звуков построено стихотворение «Сельское утро». В другом месте поэт слышит, как «свежо, морозно, вкусно заскрипел капустный лист». А запахи? Твардовский замечает, что летняя деревенская пыль ночью пахнет «золой», что молодой березовый листик «пахнет смолкою», ощущает, что «погубленных березок вялый лист... как сено, из-под дождика душист», рисует целые картины запахов — «Сапогами пахнет, потом, // Мерзлой хвоей и махрой». Образы зрительные, звуковые и т. д. накладываются друг на друга. Например, в «Василии Теркине» замечательное описание леса в «полдень раннего июня»: «Молодой, густой, смолистый, // Золотой держался зной» и «мешался» «у земли» «в спокойной чаще хвойной» «с муравьиным духом винным». Сочетание разнообразных чувственных образов переходит здесь в своеобразную метафору — характеристику «зноя» как некоего одушевленного существа; «зной» имеет запах, цвет, вещество, возраст. Но Твардовский никогда не ограничивается только яркостью этих сложных предметных описаний. Он всегда включает их в «текучее вещество личности» и в «текучее вещество» всего потока жизни. Картина леса в «Василии Теркине» получает многослойную стереоскопическую и вместе с тем подвижную глубину, потому что это картина не только леса, но и воспоминаний о детстве, о родных местах, о мирной человеческой жизни народа, которая противостоит ужасам войны. Воспоминания привязаны к определенному месту и времени: к раннему июню, именно к полдню, именно к тому месту, где «мальчонкой однажды» искал теленка. И завершается описание деталью зрительной, очень вещественной и вместе с тем несущей метафорическое и богатое психологическое содержание:

«Светлой каплею смола По коре нагретой елки, Как слеза во сне текла».

Заметьте — не просто слеза, а «слеза во сне». К сравнению подключен целый мир переживаний, которые связаны с общим как бы «психологическим» состоянием этого леса в жаркий июньский день, когда зной «пьянил, склоняя в сон». Это и сон леса, и сонливость человека в лесу, и суммарный образ детских снов, и сон воспоминаний на фоне ужасной яви войны. Такие емкие детали озаряют и сплетают в узел большие ряды событий и переживаний. Они очень характерны для Твардовского» Они и очень точны, конкретны, и очень многозначны, ассоциативны.

Эти детали, образы превращаются в различные, так сказать, психологические ряды переживаний и действий людей. Сопоставление этих рядов вызывает своеобразные, типичные для Твардовского, психологические и «поведенческие», метафоры. «И как будто дело делал, // Шел ко мне. Убить меня». Сопоставлено несовместимое — работа и убийство, и это сопоставление глубоко вскрывает и ужас войны, и деловитое бессердечие фашистского солдата и контрастирует с противоположным значением «войны — работы» советских воинов. Психологические ряды и сравнения развиваются, выстраиваются в сложные, но стройные системы. Так в «Переправе» трагизм и героизм гибели передан совместным движением образов смерти и жизни. Смерть показана очень выразительной деталью: «порошит снежок им в очи». А рядом происходит — и поело смерти — движение их жизни: «еще паек им пишет первой роты старшина»,

«А по почте полевой Не быстрей идут, не тише Письма старые домой».

Наглядность этого движения подкреплена деталью — воспоминанием о прошлом —

«Что еще ребята сами На привале при огне, Где-нибудь в лесу писали Друг у друга на спине».

И завершается параллельное движение — контраст опять-таки удивительно емкой, озаряющей, психологической метафорой:

«Спят бойцы. Свое сказали И уже навек правы. И тверда, как камень, груда, Где застыли их следы».

Мертвые ведут себя, как живые. «Правота» бойцов и «твердость» застывших следов подчеркивают необратимость, вечность смерти и вместе с тем бессмертие бойцов, отдавших жизнь за правду.

Такие слитные системы и потоки сопоставлений проходят через все стихи Твардовского, начиная с таких, как «Гость». Твардовский изображает эти потоки с проникновенной и деловитой точностью. Но из этой точности рождается своеобразная метафоричность, ассоциативность, многозначная реалистическая символика. Это роднит поэта с опытом поэзии XX века, поэзии эпохи бурных общественных событий, с ее напряженностью, размахом разрывов и отдаленных соответствий, с подчас особой многозначностью слова и мысли. Но в ряду поэтов XX века Твардовский сделал принципиально новый шаг к поэзии углубленной конкретности, к новой поэзии действительности,— в том смысле, в каком употребляли этот термин Иван Киреевский и Белинский, говоря о Пушкине.

Поэзия Твардовского — это поэзия новой действительности, поэзия жизни и труда советских людей, поэзия нашей современности и нашего движения в будущее. Так родилась поэзия многоголосья и многоликости людей и событий, лирико-эпической истории современности. Поэзия нового народа, ставшего сознательной исторической личностью, ответчиком за все на свете. Поэзия самого процесса становления такой личности во всем его «крутом и жестком поте». Отсюда — новый синтетизм художественного метода, новый тип стихотворений и поэм, с их жанровой свободой, нечувствительными переходами лирики в повествование и наоборот, с их новым жанром свободного рассказа «с середины». Синтез лирического, повествовательного и драматического начала в поэзии. Синтез метафорического и точного, вплоть до «документальности», слова. Синтез пластического и аналитического изображения, с некоторым преобладанием аналитического начала. Расширение площадки поэзии — искусство вместить в сердце поэта «все дни и дали». Новая поэзия диалектики «текучего вещества» жизни, времени, личности и ее устойчивых ценностей, поэзия дороги и дома. Поэзия подъема и трудностей в формировании социалистического чувства личности, чувства коллективной личности, духовного роста трудового человека. Именно это отразилось и выразилось в поэзии Твардовского, в ее предельной конкретности, трезвой и вдохновенной правде, в поэзии, идущей вместе с нами по сложным путям времени.

А. МАКЕДОНОВ

Стихотворения

Родная картина

Куда ни глянь – открытые для взора, Бегут поля в полосках межевых… Серебряными блюдами – озера Расставлены в прогалинах сырых… Ничуть не подрастающий сосонник Засыпал редко луговую даль… Здесь, словно резвые и молодые кони, Промчались детские мои года… У кладбища, сгущаясь синим бором, Сосонник говорлив и жутко тих… Болота… И болотные озера Серебряными блюдами на них.

<1927>

Яблоки

Спать и слышать яблока паденье Сторожу садовому наказ. Сторожу за ревность платят деньги, Говоря об этом всякий раз. Сторожа, укрывшись в шалаши, Ожидают воровской души. По малейшему ночному звуку, Захватив тотчас берданку в руку, В темноту бегут по одному, Наклонясь от сучьев, как в дыму. Днем они осматривают сад. Может, яблоки считают: все ли? Может, смотрят – так ли все висят, Как вчера на веточках висели. Сад смотреть – заняться больше нечем, Кроме разговоров и махорки. Вот и смотрят, пробуют подпорки, Словно в церкви поправляют свечи. Да, по осени бывает случай — Груза не выдерживают сучья. И тогда, понятно, сторожа За увечье дерева дрожат. Строго отвечают перед каждым Из артельщиков – своих же граждан. Настрого блюдутся сторожами Яблок дорогие урожаи. …Каждый год – который год подряд — Открывается на праздник сад. Со знаменами, с толпой нарядной, С духовою музыкой парадной. Председатель говорит, а рядом Появляется второй оратор. Это – представитель городской, Машет он уверенно рукой. И рукою этою берет Только что упавший плод. Яблоко ворочает рука. И внимателен оратор так, Словно хочет видеть червяка, Что бывает в яблоке червяк. За оратором в одном порядке Все берут какой угодно сорт: Хочешь сладких, хочешь кисло-сладких, Можешь бабушкино и апорт. Кое-кто вздыхает огорченно, Думая о яблоках печеных… Все едят на месте, но любой При желанье может взять с собой. …Хочется представить напоследки, Что, возможно, в этот час в саду На виду, Облегченные, приподнимались ветки.

₁₉₂₉

Снег стает, отойдет земля

Снег стает, отойдет земля, Прокатится громок густой. Дождь теплый хлынет на поля И смоет клочья пены снеговой. Запахнет тополем волнующе. Вздыхаешь, говоришь: – Весна… — Но ждешь, но думаешь, Что пережил не всю еще Весну, какая быть должна.

₁₉₃₂

Разлив Днепра

Широко разлился Днепр. Ни конца, ни края нет. Затопил берега, Заливные луга. Затопил Приднепровье, Низкорослые кусты. И пошли, пошли с верховья На Смоленск – плоты.

₁₉₃₃

Лес осенью

Меж редеющих верхушек Показалась синева. Зашумела у опушек Ярко-желтая листва. Птиц не слышно. Треснет мелкий Обломившийся сучок, И, хвостом мелькая, белка Легкий делает прыжок. Стала ель в лесу заметней — Бережет густую тень. Подосиновик последний Сдвинул шляпу набекрень.

¹⁹³³

Рожь отволновалась

Рожь отволновалась. Дым прошел. Налило зерно до половины. Колос мягок, но уже тяжел, И уже в нем запах есть овинный…

¹⁹³³

Усадьба

Над белым лесом – край зари багровой. Восходит дым все гуще и синей. И сразу оглушает скрип здоровый Дверей, шагов, колодцев и саней. На водопой проходят кони цугом. Морозный пар клубится над водой, И воробьи, взлетая полукругом, Отряхивают иней с проводов. И словно на строительной площадке — На доски, на леса – легла зима. И в не заполненном еще порядке Стоят большие новые дома. Они выглядывают незнакомо На улице огромного села, Где только дом попа и назывался домом, А церковь главным зданием была; Где шли к воде поодиночке клячи И, постояв, отказывались пить; Где журавель и тот скрипел иначе, Совсем не так, как он теперь скрипит… Надолго лег венцами лес сосновый. И лес хорош, И каждый дом хорош. …Стоишь, приехав, на усадьбе новой И, как Москву, Ее не узнаешь.