Стихотворения. Поэмы

₁₉₃₈

Сельское утро

Звон из кузницы несется, Звон по улице идет. Отдается у колодца, У заборов, у ворот. Дружный, утренний, здоровый Звон по улице идет. Звонко стукнула подкова, Под подковой хрустнул лед; Подо льдом ручей забулькал, Зазвенело все кругом; Тонко дзинькнула сосулька, Разбиваясь под окном; Молоко звонит в посуду, Бьет рогами в стену скот, — Звон несется отовсюду — Наковальня тон дает.

₁₉₃₈

Звезды, звезды, как мне быть

Звезды, звезды, как мне быть, Звезды, что мне делать, Чтобы так ее любить, Как она велела? Вот прошло уже три дня, Как она сказала: – Полюбите так меня, Чтоб вам трудно стало. Чтобы не было для вас Все на свете просто, Чтоб хотелось вам подчас Прыгнуть в воду с моста. Чтоб ни дыма, ни огня Вам не страшно было. Полюбите так меня, Чтоб я вас любила.

₁₉₃₈

Друзьям

Друзья, с кем я коров стерег, Костры палил, картошку пек, С кем я сорочьи гнезда рыл, Тайком ольховый лист курил, — Друзья, когда кому-нибудь Еще случится заглянуть В Загорье наше, – это я Все наши обошел края, По старым стежкам я бродил, За всех вас гостем я здесь был. Пойду в поля – хлеба стеной, Во ржи не виден верховой. Гречихи, льны, овсы – по грудь, Трава – косы не протянуть. Земля в цвету – и все по ней: В домах – светлей, народ – добрей. А нынче, в самый сенокос, На гармониста всюду спрос. Как вечер – танцы при луне, Как вечер, братцы, грустно мне — В своих местах, в родных кустах Без вас, друзей, гулять в гостях. Я даже думал в эти дни: А вдруг как съедутся они Со всех концов, краев, столиц, С военных кораблей, с границ. И сядем мы за стол в кружок И за вином пошлем в ларек. И выпьем мы, как долг велит, Без лишних споров и обид, Друг перед дружкою гордясь, На ордена свои косясь. Но вы, друзья, кто там, кто там, У дела, по своим постам. Вы в одиночку, как и я, В родные ездите края. Наш год, наш возраст самый тот, Что службу главную несет. И быть на месте в должный час Покамест некому за нас… Друзья, в отцовской стороне, Не знаю что: не спится мне. Так зори летние близки, Так вкрадчиво поют сверчки, Так пахнут липы от росы. И в сене тикают часы, А щели залиты луной, А за бревенчатой стеной, Во сне, как много лет назад, Считает листья старый сад. Глухой, на ощупь, робкий счет — Все тот, а все-таки не тот… И всяк из вас, кто вслед за мной Свой угол посетит родной, Такую ж, может быть, точь-в-точь Здесь проведет однажды ночь. Наверно, так же будет он Взволнован за день, возбужден, Лежать, курить, как я сейчас, О детстве думая, о нас, О давних днях, о старине, О наших детях, о войне, О множестве людских путей, О славе родины своей.

₁₉₃₉

Рожь, рожь… Дорога полевая

Рожь, рожь… Дорога полевая Ведет неведомо куда. Над полем низко провисая, Лениво стонут провода. Рожь, рожь – до свода голубого, Чуть видишь где-нибудь вдали, Ныряет шапка верхового, Грузовичок плывет в пыли. Рожь уходилась. Близки сроки, Отяжелела и на край Всем полем подалась к дороге, Нависнула – хоть подпирай. Знать, колос, туго начиненный, Четырехгранный, золотой, Устал держать пуды, вагоны, Составы хлеба над землей.

₁₉₃₉

Братья

Лет семнадцать тому назад Были малые мы ребятишки. Мы любили свой хутор, Свой сад. Свой колодец, Свой ельник и шишки. Нас отец, за ухватку любя, Называл не детьми, а сынами. Он сажал нас обапол себя И о жизни беседовал с нами. – Ну, сыны? Что, сыны? Как, сыны? — И сидели мы, выпятив груди, — Я с одной стороны, Брат с другой стороны, Как большие, женатые люди. Но в сарае своем по ночам Мы вдвоем засыпали несмело. Одинокий кузнечик сверчал, И горячее сено шумело… Мы, бывало, корзинки грибов, От дождя побелевших, носили. Ели желуди с наших дубов — В детстве вкусные желуди были!.. Лет семнадцать тому назад Мы друг друга любили и знали. Что ж ты, брат? Как ты, брат? Где ж ты, брат? На каком Беломорском канале?

₁₉₃₃

Песня

Сам не помню и не знаю Этой старой песни я. Ну-ка, слушай, мать родная, Митрофановна моя. Под иголкой на пластинке Вырастает песня вдруг, Как ходили на зажинки Девки, бабы через луг. Вот и вздрогнула ты, гостья, Вижу, песню узнаешь… Над межой висят колосья, Тихо в поле ходит рожь. В знойном поле сиротливо День ты кланяешься, мать. Нужно всю по горстке ниву По былинке перебрать. Бабья песня. Бабье дело. Тяжелеет серп в руке. И ребенка плач несмелый Еле слышен вдалеке. Ты присела, молодая, Под горячею копной. Ты забылась, напевая Эту песню надо мной. В поле глухо, сонно, жарко. Рожь стоит, – не перестой. …Что ж ты плачешь? Песни ль жалко Или горькой жизни той? Или выросшего сына, Что нельзя к груди прижать?.. На столе поет машина, И молчит старуха мать.

¹⁹³⁶

Как Данила помирал

Жил на свете дед Данила Сто годов да пять. Видит, сто шестой ударил, — Время помирать. Вволю хлеба, вволю сала, Сыт, обут, одет. Если б совесть позволяла, Жил бы двести лет. Но невесело Даниле, Жизнь сошла на край: Не дают работать деду, Говорят: – Гуляй. А гулять беспеременно — Разве это жизнь? Говорили б откровенно: Помирать ложись. Потихоньку дед Данила Натаскал досок. Достает пилу, рубанок, Гвозди, молоток. Тешет, пилит – любо-мило, Доски те, что звон! Все, что делал дед Данила, — Делал крепко он. Сколотил он гроб надежный, Щитный, что ладья. Отправляется Данила В дальние края. И в своем гробу сосновом Навзничь дед лежит. В пиджаке, рубахе новой, Саваном прикрыт. Что в селе народу было — Все пришли сполна. – Вот и помер дед Данила. – Вот тебе и на… Рассуждают: – Потрудился На своем веку. — И весьма приятно слышать Это старику. – Ох и ветох был, однако, — Кто-то говорит. «Ох, и брешешь ты, собака», — Думает старик. – Сыновей зато оставил — Хлопцам равных нет. «Вот что правда, то и правда», — Чуть не молвил дед. Постоял народ пристойно И решает так: – Выпить надо. Был покойник Выпить не дурак. И такое заключенье Дед услышать рад: Не в упрек, не в осужденье Люди говорят. Говорят: – Прощай, Данила, Не посетуй, брат, Дело ждет, по бревнам наши Топоры торчат. Говорят: – У нас ребята Плотники – орлы. Ты их сам учил когда-то Вырубать углы. Как зачешут топорами Вперебой и в лад, Басовито, громовито Бревна загудят. Эх, Данила, эх, Данила, Был ты молодым! С молодым бы в пору было Потягаться им. Не обижен был ты силой, Мы признать должны… – Ах вы, – крикнул дед Данила, — Сукины сыны! Не желаю ваш постылый Слушать разговор. На леса! – кричит Данила. — Где он, мой топор?!

₁₉₃₇

Матери

И первый шум листвы еще неполной, И след зеленый по росе зернистой, И одинокий стук валька на речке, И грустный запах молодого сена, И отголосок поздней бабьей песни, И просто небо, голубое небо — Мне всякий раз тебя напоминают.

₁₉₃₇

Не дым домашний над поселком

Не дым домашний над поселком, Не скрип веселого крыльца, Не запах утренний сенца На молодом морозце колком, — А дым костра, землянки тьма, А день, ползущий в лес по лыжням, Звон пули в воздухе недвижном, Остекленевшем – вот зима…

₁₉₄₀

Ноябрь

В лесу заметней стала елка, Он прибран засветло и пуст. И, оголенный, как метелка, Забитый грязью у проселка, Обдутый изморозью золкой, Дрожит, свистит лозовый куст.

₁₉₄₃

Две строчки

Из записной потертой книжки Две строчки о бойце-парнишке, Что был в сороковом году Убит в Финляндии на льду. Лежало как-то неумело По-детски маленькое тело. Шинель ко льду мороз прижал, Далеко шапка отлетела. Казалось, мальчик не лежал, А все еще бегом бежал, Да лед за полу придержал… Среди большой войны жестокой, С чего – ума не приложу, — Мне жалко той судьбы далекой, Как будто мертвый, одинокий, Как будто это я лежу, Примерзший, маленький, убитый На той войне не знаменитой, Забытый, маленький, лежу.

₁₉₄₃

ВО3МЕ3ДИЕ

1

Мы сотни верст и тыщи верст земли, Родной земли, завещанной отцами, Топча ее, в страде войны прошли С оглохшими от горечи сердцами. Из боя в бой мы шли, из боя в бой, И, отступая в страшный час разлуки, Мы не могли, солдаты, взять с собой Всех тех, что к нам протягивали руки. Мы покидали милые поля, Где провожал нас каждый колос хлеба И каждый кустик сизый ковыля. Да, то была родимая земля, Хотя над ней чужое было небо, Хотя над ней медовый вянул цвет,— Так смертной гарью от дорог разило, Хотя по ней прокладывала след Чужих колес и гусениц резина. Мы шли от рубежа до рубежа Родной земли, прощаясь молча с нею, Та боль тогда еще была свежа, Но с каждым днем, как рана от ножа, Она горела глубже и сильнее. И все места, где немец проходил, Куда вступал бедой неотвратимой, Рядами вражьих и своих могил Мы отмечали на земле родимой... От стен Москвы в морозной жесткой игле, Живые мертвых на ходу сменяя, Его мы гоном гнали по земле, Но то земля была своя, родная, У Сталинграда вещей битвы жар Простерся в вечность заревом кровавым, И, чуя гибель, враг от нас бежал, Гонимый вспять оружьем нашим правым. То был залог, порука из порук, Что мы его угомоним навеки, Но Дон, Донец, но старый Днепр и Буг — Еще родные наши были реки. 13 степи, в горах мы смерть ему несли И в море опрокидывали с суши. Но скорбь войной потоптанной земли, Родной земли томила наши души. Нам, только нам, горька она была, Ее сынам, печаль земли родимой, Земли, что столько горя приняла, Чьи муки, может, невознаградимы... Вперед, вперед бессонно шли войска, Ее войска — вперед, презрев усталость... И не одна нерусская река Уже за нами позади осталась. И гром гремел у старых стен Кремля Во имя славы нашей запредельной, Но то была не та еще земля, Не та, с которой счет у нас отдельный, В тяжелый воз нуждою впряжены, Его везли мы в гору, не плошая. Четвертый год! Четвертый год войны!.. И вот земля — та самая, чужая... Вот крыша дома в виде корабля, Вот садика притихшие верхушки, Осенние смиренные поля. Но то она — немецкая земля, Чьи под Москвой месили землю пушки. И ветер дышит жаркою золой,- То час настал для исполненья гнева. И низко виснет над чужой землей Ревущее грозою наше небо. Четвертый год! Четвертый год войны Нам локти мажет желтой прусской глиной, И тысячи стволов наведены Указками дороги до Берлина. И в этот грозный предреченный час, У этих сел, фольварков и предместий, О мести пе расспрашивайте нас, Спросите так: верны ль мы нашей чести? Ее завет и краток и суров, И с нами здесь никто не будет в споре: Да, смерть — за смерть! Да, кровь — за кровь! За горе — горе!..