Стихотворения

* * *

Сквозь облака фабричной гари Грозя костлявым кулаком, Дрожит и злится пролетарий Пред изворотливым врагом. Толпою стражи ненадежной Великолепье окружа, Упрямый, но неосторожный, Дрожит и злится буржуа. Должно быть, не борьбою партий В парламентах решится спор: На европейской ветхой карте Все вновь перечертит раздор. Но на растущую всечасно Лавину небывалых бед Невозмутимо и бесстрастно Глядят: историк и поэт. Людские войны и союзы, Бывало, славили они; Разочарованные музы Припомнили им эти дни — И ныне, гордые, составить Два правила велели впредь: Раз: победителей не славить. Два: побежденных не жалеть. 4 октября 1922, Берлин 11 февраля 1923, Saarow

Себе

Не жди, не уповай, не верь: Всё то же будет, что теперь. Глаза усталые смежи, В стихах, пожалуй, ворожи, Но помни, что придет пора И шею брей для топора. 23 апреля 1923 Saarow

* * *

Доволен я своей судьбой. Все — явь, мне ничего не снится. Лесок сосновый, молодой; Бежит бесенок предо мной; То хрустнет веточкой сухой, То хлюпнет в лужице копытце. Смолой попахивает лес, Русак перебежал поляну. Оглядывается мой бес. «Не бойся, глупый, не отстану: Вот так на дружеской ноге Придем и к бабушке Яге. Она наварит нам кашицы, Подаст испить своей водицы, Положит спать на сеновал. И долго, долго жить мы будем, И скоро, скоро позабудем, Когда и кто к кому пристал И кто кого сюда зазвал». 10 июня 1923 Saarow

Романс

В голубом Эфира поле Ходит Веспер золотой. Старый Дож плывет в гондоле С Догарессой молодой. Догаресса молодая На супруга не глядит, Белой грудью не вздыхая, Ничего не говорит. Тяжко долгое молчанье, Но, осмелясь наконец, Про высокое преданье Запевает им гребец. И под Тассову октаву Старец сызнова живет, И супругу он по праву Томно за руку берет. Но супруга молодая В море дальнее глядит. Не ропща и не вздыхая, Ничего не говорит. Охлаждаясь поневоле, Дож поникнул головой. Ночь тиха. В небесном поле Ходит Веспер золотой. С Лидо теплый ветер дует, И замолкшему певцу Повелитель указует Возвращаться ко дворцу. 20 марта 1924 Венеция

* * *

Пока душа в порыве юном, Ее безгрешно обнажи, Бесстрашно вверь болтливым струнам Ее святые мятежи. Будь нетерпим и ненавистен, Провозглашая и трубя Завоеванья новых истин, — Они ведь новы для тебя. Потом, когда в своем наитье Разочаруешься слегка, Воспой простое чаепитье, Пыльцу на крыльях мотылька. Твори уверенно и стройно, Слова послушливые гни И мир, обдуманный спокойно, Благослови иль прокляни. А под конец узнай, как чудно Все вдруг по-новому понять, Как упоительно и трудно, Привыкши к слову, — замолчать. 22 августа 1924 Hollywood

Песня турка

Прислали мне кинжал, шнурок И белый, белый порошок. Как умереть? Не знаю. Я жить хочу — и умираю. Не надеваю я шнурка, Не принимаю порошка, Кинжала не вонзаю, — От горести я умираю. 8 сентября 1924 Hollywood

Соррентинские заметки

1. Водопад

Там, над отвесною громадой, Начав разбег на вышине, Шуми, поток, играй и прядай. Скача уступами ко мне. Повисни в радугах искристых, Ударься мощною струей И снова в недрах каменистых Кипенье тайное сокрой. Лети с неудержимой силой, Чтобы корыстная рука Струи полезной не схватила В долбленый кузов черпака. 16 февраля 1925 Сорренто

2. Пан

Смотря на эти скалы, гроты, Вскипанье волн, созвездий бег, Забыть убогие заботы Извечно жаждет человек. Но диким ужасом вселенной Хохочет козлоногий бог, И, потрясенная, мгновенно Душа замрет. Не будь же строг, Когда под кровлю ресторана, Подавлена, угнетена, От ею вызванного Пана Бегом спасается она. 18 октября 1924 Сорренто

3. Афродита

Сирокко, ветер невеселый, Всё вымел начисто во мне. Теперь мне шел бы череп голый Да горб высокий на спине. Он сразу многое бы придал Нам с Афродитою, двоим, Когда, обнявшись, я и идол, Под апельсинами стоим. Март 1925 Сорренто

* * *

Von alien s"aubr'ich diesen Ort —

Sie m"ussen miteinander fort.

Goethe

Я сердцеед, шутник, игрок, Везде слыву рубахой-парнем, Но от меня великий прок Амбарам, лавкам и пекарням. Со мной встречаясь, рад не рад, Снимает шляпу магистрат. Тир-лир-лир-лир-лир-люр-люр-лю — Я крыс на дудочку ловлю. За буйный нрав меня не раз Из королевства изгоняли, Но приходил, однако, час — Назад с поклоном приглашали: Один искусный крысолов Ученых стоит ста голов. Тир-лир-лир-лир-лир-люр-люр-лю — Он служит службу королю. Я зверю бедному сулю В стране волшебной новоселье, И слушать песенку мою — Невыразимое веселье. Я крыс по городу веду И сам танцую на ходу. Тир-лир-лир-лир-лир-люр-люр-лю — Я крыс по-своему люблю. Веду крысиный хоровод В страну мечтаний, прямо, прямо, — Туда, где за городом ждет Глубоко вырытая яма… Но с дурами в готовый ров Не прыгнет умный крысолов: Тир-лир-лир-лир-лир-люр-люр-лю — Еще он нужен королю. <1926>

Двор

Маляр в окне свистал и пел «Миньону» и «Кармен». Апрельский луч казался бел От выбеленных стен. Одни внизу, на дне двора, Латании в горшках Сухие листья-веера Склоняли в сор и прах. Мне скоро двор заменит наш Леса и города. Мне этот меловой пейзаж Дарован навсегда — Как волны — бедному веслу, Как гению — толпа, Как нагружённому ослу — Гористая тропа. <1926>

Дактили

1

Был мой отец шестипалым. По ткани, натянутой туго, Бруни его обучал мягкою кистью водить. Там, где фиванские сфинксы друг другу в глаза загляделись, В летнем пальтишке зимой перебегал он Неву. А на Литву возвратясь, веселый и нищий художник, Много он там расписал польских и русских церквей.

2

Был мой отец шестипалым. Такими родятся счастливцы. Там, где груши стоят подле зеленой межи, Там, где Вилия в Неман лазурные воды уносит, В бедной, бедной семье встретил он счастье свое. В детстве я видел в комоде фату и туфельки мамы. Мама! Молитва, любовь, верность и смерть — это ты!

3

Был мой отец шестипалым. Бывало, в сороку-ворону Станем играть вечерком, сев на любимый диван. Вот, на отцовской руке старательно я загибаю Пальцы один за другим — пять. А шестой — это я. Шестеро было детей. И вправду: он тяжкой работой Тех пятерых прокормил — только меня не успел.

4

Был мой отец шестипалым. Как маленький лишний мизинец Прятать он ловко умел в левой зажатой руке, Так и в душе навсегда затаил незаметно, подспудно Память о прошлом своем, скорбь о святом ремесле. Ставши купцом по нужде — никогда ни намеком, ни словом Не поминал, не роптал. Только любил помолчать.

5

Был мой отец шестипалым. В сухой и красивой ладони Сколько он красок и черт спрятал, зажал, затаил? Мир созерцает художник — и судит, и дерзкою волей, Демонской волей творца — свой созидает, иной. Он же очи смежил, муштабель и кисти оставил, Не созидал, не судил… Трудный и сладкий удел!

6

Был мой отец шестипалым. А сын? Ни смиренного сердца, Ни многодетной семьи, ни шестипалой руки Не унаследовал он. Как игрок на неверную карту, Ставит на слово, на звук — душу свою и судьбу… Ныне, в январскую ночь, во хмелю, шестипалым размером И шестипалой строфой сын поминает отца. Январь 1927, Париж — 3 марта 1928

Памятник

Во мне конец, во мне начало. Мной совершенное так мало! Но все ж я прочное звено: Мне это счастие дано. В России новой, но великой, Поставят идол мой двуликий На перекрестке двух дорог, Где время, ветер и песок… 28 января 1928 Париж

Памяти кота Мурра

В забавах был так мудр и в мудрости забавен — Друг утешительный и вдохновитель мой! Теперь он в тех садах, за огненной рекой, Где с воробьем Катулл и с ласточкой Державин. О, хороши сады за огненной рекой, Где черни подлой нет, где в благодатной лени Вкушают вечности заслуженный покой Поэтов и зверей возлюбленные тени! Когда ж и я туда? Ускорить не хочу Мой срок, положенный земному лихолетью, Но к тем, кто выловлен таинственною сетью, Все чаще я мечтой приверженной лечу. (1934)