Стихотворения

V

Молода жена с гуслярами Песней, пляской забавляется, А Терентий-муж под лавкою Чуть в мешке не задыхается. Ходит баба вдоль по горенке. Пол подолом подметаючи, Мужа старого, Данилыча, Проклинаючи, рутаючи. «Уж ты старый пес, Данилович, Спи ты в поле под ракитою! Я потешусь, молодешенька, Вспомню молодость забытую! Спи ты, тело твое старое В чистом поле пусть валяется, Пусть оно дождями мочится Да песками засыпается. Загубил мою ты молодость. Света-волюшки лишаючи, За дверями, под запорами Красоту мою скрываючи…» — Эй, ты слышишь ли, Данилович, Как жена здесь разгулялася. Как ей весело да радостно, Что ей волюшка досталася? Над твоей она над старостью, Муж немилый, издевается…— И не вытерпел Данилович — Из-под лавки поднимается. Молода жена Терентьева Побелела, зашаталася, А из спаленки красавицы Стенкой немочь пробиралася. Миг один — и немочь скрылася… Не поймаешь вольну пташечку! Только видел муж Данилович Кумачовую рубашечку…

Казнь Стеньки Разина

Точно море в час прибоя. Площадь Красная гудит. Что за говор? что там против Места лобного стоит? Плаха черная далеко От себя бросает тень… Нет ни облачка на небе… Блещут главы… Ясен день. Ярко с неба светит солнце На кремлевские зубцы, И вокруг высокой плахи В два ряда стоят стрельцы. Вот толпа заколыхалась,— Проложил дорогу кнут: Той дороженькой на площадь Стеньку Разина ведут. С головы казацкой сбриты Кудри черные, как смоль; Но лица не изменили Казни страх и пытки боль. Так же мрачно и сурово, Как и прежде, смотрит он,— Перед ним былое время Восстает, как яркий сон: Дона тихого приволье, Волги-матушки простор. Где с судов больших и малых Брал он с вольницей побор; Как он с силою казацкой Рыскал вихорем степным И кичливое боярство Трепетало перед ним. Душит злоба удалого, Жгет огнем и давит грудь, Но тяжелые колодки С ног не в силах он смахнуть. С болью тяжкою оставил В это утро он тюрьму: Жаль не жизни, а свободы. Жалко волюшки ему. Не придется Стеньке кликнуть Клич казацкой голытьбе И призвать ее на помощь С Дона тихого к себе. Не удастся с этой силой Силу ратную тряхнуть,— Воевод, бояр московских В три погибели согнуть. «Как под городом Симбирском (Думу думает Степан) Рать казацкая побита, Не побит лишь атаман. Не больна мне та обида. Та истома не горька, Что московские бояре Заковали казака. Что на помосте высоком Поплачусь я головой За разгульные потехи С разудалой голытьбой. Нет, мне та больна обида, Мне горька истома та, Что изменною неправдой Голова моя взята! Вот сейчас на смертной плахе Срубят голову мою, И казацкой алой кровью Черный помост я полью… Ой ты, Дон ли мой родимый! Волга-матушка река! Помяните добрым словом Атамана казака!..» Вот и помост перед Стенькой… Разин бровью не повел. И наверх он по ступеням Бодрой поступью взошел. Поклонился он народу, Помолился на собор… И палач в рубахе красной Высоко взмахнул топор… «Ты прости, народ крещеный! Ты прости-прощай, Москва!..» И скатилась с плеч казацких Удалая голова.

Садко

I. Садко в Новгороде

1

На святой Руси, в Новегороде, Жил богатый гость, звали Садкою; Прежде Садко был бедняком бедняк. А потом казну мерил кадкою. Где же Садко так разжился казной. Отчего же так Садко стал богат?.. Садко был гусляр, на пирах играл; Садке грош дадут — Садко грошу рад. Раз он ходит день — не зовут играть. Ходит он другой — хоть бы кто позвал, И на третий день Садке зову нет, На четвертый день Садко грустен стал. Он пошел тогда к Ильмень-озеру, И над озером Садко стал играть; Звуки чудные полились, дрожат — Встрепенулася озерная гладь. Всколыхнулося Ильмень-озеро — И подводный царь перед Садкой встал, Говори! ему: «За игру твою Наградить хочу, — хорошо играл! Награжу тебя, будешь в почести. Золотой казной будешь ты богат. Ступай в Новгород, бейся, Садко, ты С новгородцами на велик заклад. Заложи ты им свою голову — А они в заклад пусть кладут товар,— Что поймаешь ты в Ильмень-озере Золотых трех рыб, золотых, как жар. Как побьешься ты с новгородцами На велик заклад — приходи сюда, Закинь в озеро невод шелковый,— Золотых трех рыб тебе дам тогда». Всколыхнулося Ильмень-озеро, Всколыхнулося во всю ширь и мочь — И подводный царь под водой исчез, И от озера пошел Садко прочь. Входит в Новгород — Садко ждут давно На почетный пир — потрать, попеть, Зеленым вином Садко потчуют. С зелена вина Садко стал хмелеть. Захмелевши, он стал похвастывать, На честном пиру похваляться стал, Будто знает он чудо чудное, Будто чудо то он не раз видал. В Ильмень-озере есть три рыбины, «Чиста золота чешуя на них». Купцы Садке в том не поверили, Говорят ему: «Нету рыб таких». «Я кладу в заклад свою голову,— Говорит Садко богачам купцам,— Вы кладите же свой товар в заклад,— Золотых трех рыб я поймаю вам». На такой заклад трое вызвались, Бились с Садкою на весь свой товар, И связал Садко невод шелковый — И поймал трех рыб, золотых, как жар. И забрал Садко у купцов товар, Стал в Новгороде Садко торг вести; Нажил он казны, что и сметы нет,— И в Новгороде Садко стал в чести.

2

Распахнув шубу меха куньего, Раз идет Садко по Новгороду; Входит на площадь он торговую, Стал на площади, гладит бороду. Заломив шапку соболиную, Пред купцами он похваляется: «Богачи, купцы новгородские! Кто со мной казной потягается? На казну свою я в Новгороде Захочу — скуплю весь, что есть, товар, До последнего горшка битого,— Будет Новгород что пустой базар. На другой-то день в Новегороде По пустым рядам буду и ходить, И у вас, купцы новгородские, Будет нечего мне тогда купить». Богачи, купцы новгородские. На слова Садки подивилися, В похвальбе ему поперечили, На большой заклад с ним побилися. Что не скупит он весь, что есть, товар,— Без товару им не бывать, купцам, И не быть тому в Новегороде, Чтоб ходил Садко по пустым рядам. Садко утром встал, призывает слуг, Оделяет их золотой казной, Посылает их по Новгороду, Чтоб скупить товар весь, где есть какой. Разославши всех, Садко сам пошел: Сыплет золотом, по рядам идет, Закупает все чисто-начисто, Закупает все, что метлой метет. Время к вечеру, и в Новгороде Ничего купить не осталося, И по улицам Новагорода Кой-какая дрянь лишь валялася. На другой же день Садко утром встал, По Новгороду посмотреть пошел — И товару в нем вдвое прежнего; Все опять скупил, что метлой подмел. Вот на третий день Садко утром встал, По Новгороду посмотреть идет — А товару в нем понакладено Втрое прежнего, — Садку зло берет. Призадумался Садко, видит он, Что приходится свой заклад пробить, Что Новгороду не бывать пустым, Что товары в нем не повыкупить. И пошел Садко прямо на площадь, Пред купцами он свою шапку снял, Поклонился им низко-нанизко, Поклонившися, Садко так сказал: «Богачи, купцы новгородские! Похвалился я, что казной богат; Нет, не и богат, богат Новгород,— Получайте вы от меня заклад!» За слова свои похвастливые Выдавал Садко им заклад большой, Отсыпал Садко богачам купцам Ровно тридцать мер золотой казной.

//. Садко у морского царя

Едет Садко-купец на своих кораблях По широкому синему морю; Расходилась вдруг буря на синих волнах Ко великому Садкину горю. Ходит буря, ревет, корабли набок гнет, Паруса рвет на мелкие части. За волною волна в синем море встает, И трещат корабельные снасти. Струсил Садко-купец пред бедою такой И поник головою в кручине: Не придется, знать, Новгород видеть родной, А придется погибнуть в пучине. Говорит он дружине своей удалой: «Много лет мы по морю ходили, А морскому царю дани мы никакой За проход кораблей не платили. Знать, за это на нас рассердись, царь морской Причинить хочет злое нам горе. Вы берите бочонок с казной золотой И бросайте его в сине море». И дружина бочонок с казной золотой В волны синего моря кидает… Волны, пенясь, кипят над морской глубиной, Корабли, точно щепки, швыряет… Видит Садко, что море все больше бурлит, Все сильней и сильнее клокочет, И дружине своей удалой говорит, «Видно царь головы данью хочет! Так давайте же, братцы, кидать жеребья — Кому жертвою быть синю морю; Если ваш, так быть вам, если мой — буду я, И кидайте меня, не поспорю». Все берут жеребья. Садке к шапку кладут, Садко в море с своим их кидает, Жеребья всей дружины не тонут — плывут, Только Садкин ко дну упадает. «Выпал жеребий мой морю жертвою быть, Заплатить дань своей головою; Без меня к Новугороду, братцы, вам плыть, Увидаться с сторонкой родною. Посадите меня на дубовой доске, Дайте гусли мои золотые, На дубовой доске и с гуслями в руке Опустите на волны морские». На дубовой доске посадили ею И на синее море спустили; Не взял Садко с собою добра ничего, С ним одни его гусельки были. И затихла вдруг буря на синих волнах, Улеглася морская пучина. И без Садки-купца на его кораблях Понеслася по морю дружина.

2

На морской глубине, в светлом царском дворне Ходят рыбы-киты и дельфины И седые усы у царя на лице Очищают от грязи и тины. С неба солнца лучи светят в царский дворец, Зажигают огни-изумруды, Вот к палаты царя входит Садко-Купец, За плечами у него звонкогуды. «А! здорово, дружище! давно тебя ждем,— Молвил Садко морской парь, зевая, Рот широко раскрыв и зубчатым жезлом Прочь придворных своих отгоняя,— Много лет ты возил на своих кораблях Нашим морем без дани богатство,— Так за это потешь ты игрой на гуслях Нашу царскую милость в приятство». Садко кудри с лица прочь рукою отвел, Взял он гусли свои звонкотуды, И придворных царя смелым взглядом обвел, И подумал себе: «Да, не худы!» — Ладно! — молвил царю, я потешить не прочь Вашу царскую милость игрою. — И хватил по струнам во всю русскую мочь — Моря гладь заходила волною. Царь ладонями уши закрыл и кричит: «Что за черт, за игра за такая? Она царский наш слух нам совсем оглушит, Это шутка для нас, брат, плохая!» Садко руку отвел, замирает струна. Звуки тихие чуть издавая,— Над морской глубиной улеглася волна, Перед солнцем горя И сверкая. Точно муха, кружась, зацепляет струну, Точно мошки, жужжа, где-то вьются, Точно капли дождя тихо бьют о волну,— Звуки стройные, чудные льются. Точно кто-то, рыдая, глубоко скорбит О потерянном счастье когда-то, Точно тихая речь чья-то грустно звучит О погибшей любви без возврата. И под звуки игры у морского царя Голова наклонилась седая; Хороша, как поутру на небе заря, Загрустилась царица морская. Ей припомнился Новгород вольный, родной. Ее девичья вышка-светлица, Что стояла над Волховом, быстрой рекой, И рыдает морская царица. Загубил ее век — золотые деньки — Сын боярский, свенчавшись с другою; Она бросилась в Волхов-реку от тоски, Да и стала царицей морскою. И придворные все, рот разинув, ревут, Точно горе какое стряслося, И из рыбьих их глаз слезы льются, текут: Всласть впервой им поплакать пришлося. Садко дернул плечом и кудрями тряхнул— И забегали пальцы быстрее, И от струн побежал одуряющий гул, Звуки льются живей и живее. Точно дождик шумит, точно скачет волна. Ударяясь о берег скалистый, Зазвенела морская кругом глубина, Понеслись гоготанье и свисты. Ошалел царь морской, головою трясет, Плечи сами собой так и ходят, И руками вертит, и ногами толчет, И, моргая, глазами поводит. Скачет царь водяной, ходит фертом кругом, И полой своей шубы он машет, По хрустальным палатам вертится вьюном, Приседает и с присвистом пляшет. Садко день проиграл, проиграл и другой — Звуки прыгают, скачут, дробятся: Все сильней и сильней пляшет царь водяной, Так что начал дворец весь шататься. Над морской глубиной волны, пенясь, кипят И, свистя, друг на друга несутся, И трещат корабли, мачты в воду летят, Крики, стоны кругом раздаются. Корабельщики все пред бедою такой Затужились о ждущей их доле, Что придется погибнуть им в глуби морской, И взмолились святому Николе.

3

Два дня Садко играл и играет еще, На щеках разгорелся румянец… Кто-то Садку рукой тихо дерг за плечо… Глядь — стоит перед ним седой старец. «Перестань на звончатых ты гуслях играть,— Говорит ему старец сурово,— Нечестно православной душе потешать, Непригоже — царя водяного. — Не моя, старче, власть на морской глубине,— Я в воде здесь слуга подневольный И, играя, грущу по родной стороне, Человек Новагорода вольный. Не охотой попал на морское я дно, С водяным мне не радость возиться, Я и сам перестал бы играть уж давно, Да ведь как от игры мне отбиться? «А ты вырви колки из гуслей золотых, Зашвырни ты их в море далече, Возьми струны порви и скажи: нет других, На чем стану играть, человече? Будет царь водяной тебя в море женить, Будет дочек давать тебе в жены — Не бери, а то в море останешься жить, Не увидишь свет вольный, крещеный. Не прельщайся ты, Садко, морской красотой, Хороши царя дочки на славу; У царя водяною возьми ты женой Некрасивую девку Чернаву. И когда после свадьбы отравишься спать Со своей молодою женою, Ты не смей ее, Садко, ласкать, обнимать. Не целуй — захлебнешься волною. А когда спать ты ляжешь в палатах царя, От жены молодой отвернешься,— А как только поутру займется заря, В Новегороде вольном проснешься». Старец стал невидим, Садко струны рванул — На гуслях точно струн не бывало, И замолк под водою рокочущий гул, И в палатах царя тихо стало. Перестал царь морской и скакать и плясать, Говорит так он Садке с грозою: «Что ж ты, Садко, умолк, или нас потешать Не желаешь ты больше игрою?» — Я бы тешить непрочь, да ведь как же мне быть,— На губах наиграешь немного… Царь, порвались все струны, других захватить Не пришло мне в умишко убогой. «Делать нечего, вижу, вина не твоя, А хотелось еще поплясать бы, — Уж утешил бы всех своей пляскою и, А особенно в день твоей свадьбы. За игру твою, Садко, хочу наградить. За большую услугу такую: Я хочу тебя, Садко, на дочке женить. Из царевен облюбишь какую». Нет уж, батюшка царь, не изволь награждать,— Награждение твое — мне кручина, Мне царевна морская женой не под стать.— Я простой новгородский людина. Для простого людина мне честь, велика — Взять женою царевну морскую, Подопью иногда, раззудится рука — Ни за что твою дочку отдую. За царевною нужен великий уход, Обувать, одевать — нужны слуги, А для этого скуден мой будет доход,— Не возьму твою дочку в супруги. Царь, мне надо жену вот такую бы взять. Чтобы с ног сапоги мне снимала; Как побью иногда, чтобы стала молчать, Говорить предо мной не дерзала. Чтобы делала то, что ей делать велю, Моему не перечила б нраву; Дай ты в жены мне лучше прислугу твою, Некрасивую девку Чернаву. И женил его царь на Чернаве рябой. На нечесаной девке косматой; Сорок бочек казны за Чернавой-женой Дал в приданое царь тороватый. После свадьбы лег Садко в палатах царя, От жены молодой отвернулся, И как только поутру зажглася заря. В Новегороде вольном проснулся. И над Волховом, быстрой рекою, стоит, Недалеко от дома родного, И пред ним сорок бочек с казною лежит, Награжденье царя водяного. Вот и Садки суда принеслись но волнам Удивленье дружине — загадка. Что за чудо такое? — не верят глазам — Как ни в чем не бывал, стоит Садко

Канут великий

Задумчив и скучен гуляет Канут По берегу моря со свитой; Тяжелые мысли Канута гнетут, Виденья прошедшего грозно встают В душе его, скорбью убитой. Он властью других превзошел королей. Далеко гремит его слава. И много обширных земель и морей Имеет Канут под рукою своей,— Но многое добыл неправо. Он грозный властитель и храбрый боец. Его не пугает измена, Незыблем его королевский венец; Но многою кровью свой меч кладенец Омыл он, суровый сын Свена. Тоска его сердце немолчно грызет; Могучий, он царствовал славно, Но властью своей угнетал он народ, Но кровь неповинных к тому вопиет, Кого он узнал лишь недавно. Навек он отрекся от веры отцов, Язычника грозный наследник, И нет в нем жестокости прежней следов; Но тщетно завет благодатный Христов Ему возвестил проповедник! Когда он крестился во имя отца, И сына, и духа святого — Свершилося втайне прозренье слепца: Его озарило судьи и творца Святое великое слово. Гладь синего моря тиха и светла, Вечерней зарею алеет; Но смутен властитель, в душе его мгла, Ему королевская власть не мила, Былое над ним тяготеет. Придворные видят, что надо развлечь Упорную скуку владыки И бремя печали с Канута совлечь; И вот начинают хвалебную речь: «Что грустен, король наш великий? Что значит твой скучный и сумрачный вид? Ты счастлив, король величавый! Все царства земные возьмешь ты на щит! Весь мир золотыми лучами покрыт Тебя озаряюшей славы! И в мирное время, и в грозной борьбе Величье твое неизменно, Ты стал повелителем самой судьбе, Весь Север под властью твоею. Тебе Нет равного в целой вселенной!» Но к льстивым речам равнодушен Канут, Утехи он в них не находит, К ногам его синие волны бегут И пеной морскою его обдают, Все ближе к волнам он подходит. «Глядите, глядите! — льстецы говорят, Как волны морские покорно Ложатся к ногам повелителя в ряд, Глядите! и волны с Канута хотят Смыть тень его грусти упорной! Дивимся мы власти его и уму, Кто в мире так силен и славен? Он в жизни своей покорялся кому? Но даже стихии покорны ему… Он бог, он создателю равен!» Тогда обратился властитель к льстецам И молвил им грустно и строго: — Не богу ль я равен, по нашим словам Возможно ль утихнуть шумящим волнам По воле могущего бога? В смущении свита стоит перед ним, Придворные шепчут тревожно: «Ответить нам должно, ответом своим, Быть может, мы грусть короля усладим», И все восклицают: «Возможно! И волны воздать тебе славу и честь Со страхом должны не притворным!» Противна Кануту бесстыдная лесть! И царское кресло на берег принесть Велит он смущенным придворным. На месте, куда достигает прилив, Он кресло велит им поставить. Поставлено кресло. Он сел, молчалив, Льстецам он докажет, их лесть посрамив, Что с небом опасно лукавить. И вот, обратившись к шумящим волнам Канут говорит им — Я знаю, Что вы покоряетесь божьим словам, Смиритесь! Я двигаться далее вам На берег морской запрещаю! Сидит неподвижно могучий Канут, Придворные жмутся в тревоге; А волны морские растут и растут, Одна за другою на берег ползут И лижут Канутовы ноги. Холодные брызги в придворных летят, Одежда их пеной покрыта, Шумящие волны им смертью грозят… И прочь от Канута со страхом назад Бежит посрамленная свита! Их гонит суровый ревущий прибой, Опасность льстецов испугала, Канут поднялся, упираясь полой, И кресло его набежавшей волной В открытое море умчало. Все громче ревет и бушует вода, И мечутся волны сердито. Нельзя уже с ними бороться! Тогда Король отступил — и подходит туда, Где в страхе столпилася свита. — Теперь вы скажите, — Канут говорит,— Мне, верные слуги, велик ли Король ваш божественный?.. Свита молчит; Терзает льстецов опозоренных стыд,— Они головами поникли. Страх близкой опалы уста заковал Им, гневом владыки убитым. — Язык ваш лукавый меня приравнял К тому, кто мне силу и власть даровал, Сурово король говорит им. Над нами святая небес благодать, Дано нам создателем много; Но знайте: движеньем стихий управлять И море в границах его удержать — Во власти единого бога.