Стихотворения

Провинция

Бульвары

Праздник. Франты гимназистыЗанимают все скамейки.Снова тополи душисты,Снова влюбчивы еврейки.Пусть экзамены вернулись…На тенистые бульвары,Как и прежде, потянулисьПары, пары, пары, пары…Господа семинаристыГолосисты и смешливы,Но бонтонны [123] гимназистыИ вдвойне красноречивы.Назначают час свиданья,Просят «веточку сирени»,Давят руки на прощаньеИ вздыхают, как тюлени.Адъютантик благовонныйУвлечен усатой дамой.Слышен голос заглушенный:«Ах, не будьте столь упрямой!»Обещает. О, конечно,Даже кошки и собачкиКое в чем небезупречныПосле долгой зимней спячки…Три акцизника [124] портнихеОтпускают комплименты.Та бежит и шепчет тихо:«А еще интеллигенты!»Губернатор едет к тете.Нежны кремовые [125] брюки.Пристяжная на отлетеВытанцовывает штуки.А в соседнем переулкеТишина, и лень, и дрема.Всё живое на прогулке,И одни старушки дома.Садик. Домик чуть заметен.На скамье у старой елкиВ упоенье новых сплетенДве седые балаболки.«Шмит к Серовой влез в окошко…А еще интеллигенты!Ночью, к девушке, как кошка…Современные… Студенты!»<1908>

123

Бонтонны – от французского «бонтон» – хороший тон, светски обходительны.

124

Акцизник – чиновник акцизного (налогового) ведомства.

125

Кремовые брюки – светлые форменные брюки чиновников высшего ранга.

Священная собственность

Беседка теснее скворешни.Темны запыленные листья.Блестят наливные черешни…Приходит дородная Христя,Приносит бутылку наливки,Грибы, и малину, и сливки.В поднос упираются дерзкоПреступно-прекрасные формы.Смущенно, и робко, и мерзкоУперлись глазами в забор мы…Забыли грибы и бутылку,И кровь приливает к затылку.«Садитесь, Христина Петровна!» —Потупясь, мы к ней обратились(Все трое в нее поголовноДавно уже насмерть влюбились),Но молча косится четвертый:Причины особого сорта…Хозяин беседки и Христи,Наливки, и сливок, и садаСжимает задумчиво кистиА в сердце вползает досада:«Ах, ешьте грибы и малинуИ только оставьте Христину!»<1908>

При лампе

Три экстерна болтают руками,А студент-оппонентНа диван завалился с ногамиИ, сверкая цветными носками,Говорит, говорит, говорит…Первый видит спасенье в природе,Но второй, потрясая икрой,Уверяет, что только в народе.Третий – в книгах и в личной свободе,А студент возражает всем трем.Лазарь Розенберг, рыжий и гибкий,В стороне на окнеК Дине Блюм наклонился с улыбкой.В их сердцах ангел страсти на скрипкеВ первый раз вдохновенно играл.В окна первые звезды мигали.Лез жасмин из куртин.Дина нежилась в маминой шали,А у Лазаря зубы стучалиОт любви, от великой любви!..Звонко пробило четверть второго —И студент-оппонентПриступил, горячась до смешного,К разделению шара земного.Остальные устало молчали.Дым табачный и свежесть ночная…В стороне, на окне,Разметалась забытая шаль, как больная,И служанка внесла, на ходу засыпая,Шестой самовар…<1908>

Ранним утром [126]

Утро. В парке – песнь кукушкина.Заперт сельтерский киоск.Рядом – памятничек Пушкина,У подножья – пьяный в лоск:Поудобнее притулится,Посидит и упадет…За оградой вьется улица,А на улице народ:Две дворянки, мама с дочкою,Ковыляют на базар;Водовоз, привстав над бочкою,Мчится словно на пожар;Пристав с шашкою под мышкою,Две свиньи, ветеринар.Через час – «приготовишкою» [127] Оживляется бульвар.Сколько их, смешных и маленьких,И какой сановный вид!Вон толстяк в галошах-валенкахЕст свой завтрак и сопит.Два – друг дружку лупят ранцами,Третий книжки растерял,И за это «оборванцами»Встречный поп их обругал.Солнце рдеет над березами.Воздух чист, как серебро.Тарахтит за водовозамиБеспокойное ведро.На кентаврах раскоряченныхПрокатил архиерей,По ошибке, страхом схваченный,Низко шапку снял еврей.С визгом пес пронесся мнительный —«Гицель» [128] выехал на лов.Бочки. Запах подозрительныйОбъясняет всё без слов.Жизнь всё ярче разгорается:Двух старушек в часть ведут,В парке кто-то надрывается —Вероятно, морду бьют.Тьма, как будто в Полинезии…И отлично! Боже мой,Разве мало здесь поэзии,Самобытной и родной?!<1909>

126

В стихотворении отразились впечатления о жизни автора в Житомире.

127

Приготовишка – ученик приготовительного класса гимназии.

128

«Гицель» – здесь ловец бездомных животных, живодер.

Лошади

Четыре кавалераДежурят возле сквера,Но Вера не идет.Друзья от скуки судятБока ее и груди,Ресницы и живот.«Невредная блондинка!»– «Н-да-с, девочка с начинкой…»– «Жаль только, не того-с!»– «Шалишь, а та интрижкаС двоюродным братишкой?»– «Ну, это, брат, вопрос».Вдали мелькнула Вера.Четыре кавалераС изяществом стрекозГалантно подлетелиИ сразу прямо к цели:«Как спали, хорошо-с?»– «А к вам, ха-ха, в окошкоСтучалась ночью кошка…»– «С усами… ха-ха-ха!»Краснеет Вера густоИ шепчет: «Будь вам пусто!Какая чепуха…»Подходит пятый лихоИ спрашивает тихо:«Ну, как дела, друзья?»Смеясь, шепнул четвертый:«Морочит хуже черта —Пока еще нельзя».– «Смотри… Скрывать негоже!Я в очереди тоже…»– «Само собой, мой друг».Пять форменных фуражекИ десять глупых ляжекЗамкнули Веру в круг.<1910>

Из гимназических воспоминаний

Пансионеры дремлют у стены(Их место – только злость и зависть прочим).Стена – спасенье гимназической спины:Приткнулся, и часы уже короче.Но остальным, увы, как тяжело:Переминаются, вздыхают, как тюлени,И, чтоб немножко тело отошло,Становятся громоздко на колени.Инспектор в центре. Левый глаз, устал —Косится правым. Некогда молиться!Заметить надо тех, кто слишком вял,И тех, кто не успел еще явиться.На цыпочках к нему спешит с мольбойВзволнованный малыш-приготовишка(Ужели Смайльс [129] не властен над тобой?!).«Позвольте выйти!» Бедная мартышка…Лишь за порог – всё громче и скорейПо коридору побежал вприпрыжку.И злится надзиратель у дверей,Его фамилию записывая в книжку.На правом клиросе серебряный тенорСолирует, как звонкий вешний ветер.Альты за нотами, чтоб не увидел хор,Поспешно пожирают «Gala Peter» [130] .Но гимназистки молятся до слезПод желчным оком красной классной дамы,Изящные, как купы белых роз,Несложные и нежные, как гаммы.Порой лишь быстрый и лукавый глазПеремигнется с миловидным басом —И рявкнет яростней воспламененный бас,Условленным томим до боли часом.Директор – бритый, дряхленький Кащей —На левом клиросе увлекся разговором.В косые нити солнечных лучейВплыл сизый дым и плавится над хором.Усталость дует ласково в глаза.Хор всё торопится – скорей, скорей, скорее…Кружатся стены, пол и образа,И грузные слоны сидят на шее.<1910>

129

Смайльс Самуил (1812–1904) – популярный в России английский писатель, автор поучительных романов на морально-этические темы.

130

Gala Peter – марка швейцарского шоколада.

Виленский ребус

О Рахиль, твоя походкаОтдается в сердце четко…Голос твой – как голубь кроткий,Стан твой – тополь на горе,И глаза твои – маслины,Так глубоки, так невинны,Как… (нажал на все пружины —Нет сравнений в словаре!).Но жених твой… Гром и пушка!Ты и он – подумай, душка:Одуванчик и лягушка,Мотылек и вурдалак.Эти жесты и улыбки.Эти брючки, эти штрипки…Весь до дна, как клейстер липкий, —Мелкий маклер и пошляк.Но, дитя, всего смешнее,Что в придачу к Гименею [131] Ты такому дуралеюТриста тысяч хочешь дать…О, Рахиль, царица Вильны!Мысль и логика бессильны, —Этот дикий ребус стильныйИ Спинозе [132] не понять.<1921>

131

Гименей – бог брака в греческой и римской мифологии.

132

Спиноза Борух (Бенедикт, 1632–1677) – нидерландский философ, один из выдающихся представителей философии Нового времени.

Первая любовь

А.И. Куприну

Из-за забора вылезла лунаИ нагло села на крутую крышу.С надеждой, верой и любовью слышу,Как запирают ставни у окна.Луна!О, томный шорох темных тополейИ спелых груш наивно-детский запах!Любовь сжимает сердце в цепких лапах,И яблони смеются вдоль аллей.Смелей!Ты там, как мышь, притихла в тишине?Но взвизгнет дверь пустынного балкона,Белея и шумя волнами балахона,Ты проскользнешь, как бабочка, ко мне.В огне…Да – дверь поет. Дождался наконец.А впрочем, хрип, и кашель, и сморканье,И толстых ног чужие очертанья —Всё говорит, что это твой отец.Конец.О, носорог! Он смотрит на луну,Скребет бока, живот и поясницуИ, придавив до плача половицу,Икотой нарушает тишину.Ну-ну…Потом в туфлях спустился в сонный сад,В аллее яблоки опавшие сбирает,Их с чавканьем и хрустом пожираетИ в тьму вперяет близорукий взгляд.Назад!К стволу с отчаяньем и гневом я приник.Застыл. Молчу. А в сердце кастаньеты…Ты спишь, любимая? Конечно, нет ответа,И не уходит медленный старик —Привык!Мечтает… Гад! Садится на скамью…Вокруг забор, а на заборе пики.Ужель застряну и в бессильном крикеСвою любовь и злобу изолью?!Плюю…Луна струит серебряную пыль.Светло. Прости!.. В тоске пе-ре-ле-за-ю,Твои глаза заочно ло-бы-за-юИ… с тррреском рву штанину о костыль.Рахиль!Как мамонт бешеный, влачился я, хромой.На улицах луна и кружево каштанов…Будь проклята любовь вблизи отцов-тиранов!Кто утолит сегодня голод мой?Домой!..1910

Уездный город Болхов [133]

На Одёрской площади понурые одры,Понурые лари и понурые крестьяне.Вкруг Одёрской площади груды пестрой рвани:Номера, лабазы и постоялые дворы.Воняет кожей [134] , рыбой и клеем.Машина в трактире хрипло сипит.Пыль кружит по улице и забивает рот,Въедается в глаза, клеймит лицо и ворот.Боровы с веревками оживляют городИ, моргая веками, дрыхнут у ворот.Заборы – заборы – заборы – заборыМостки, пустыри и пыльный репей.Коринфские колонны [135] облупленной семьейПоддерживают кров «Мещанской богадельни».Средь нищенских домов упорно и бесцельноУгрюмо-пьяный чуйка [136] воюет со скамьей.Сквозь мутные стекла мерцают божницы [137] .Два стражника мчатся куда-то в карьер.Двадцать пять церквей пестрят со всех сторон.Лиловые, и желтые, и белые в полоску.Дева у окна скребет перстом прическу.В небе караван тоскующих ворон.Воняет клеем, пылью и кожей.Стемнело. День умер. Куда бы пойти?..На горе бомондное гулянье в «Городке»:Извилистые ухари в драконовых жилетахИ вспухшие от сна кожевницы в корсетахПолзут кольцом вкруг «музыки», как стая мухв горшке.Кларнет и гобой отстают от литавров.«Как ночь-то лунаста!» – «Лобзаться-свкусней!»А внизу за гривенник волшебный новый яд —Серьезная толпа застыла пред экраном:«Карнавал в Венеции», «Любовник под диваном» [138] .Шелушат подсолнухи, вздыхают и кряхтят…Мальчишки прильнули к щелкам забора.Два стражника мчатся куда-то в карьер.1911

133

Болхов – уездный город в Орловской губернии.

134

Воняет кожей – в Болхове работали кожевенные заводы.

135

Коринфские колонны – колонны классического ордера с пышной капителью из завитков и листьев; в стихотворении их упоминание только подчеркивает убогость здания, которое они украшают.

136

Чуйка – длиннополый кафтан; в данном случае – простолюдин в этой одежде.

137

Божница – шкафчик или полочка для икон и образов.

138

«Карнавал в Венеции», «Любовник под кроватью» — названия кинофильмов.

* * *

Трава на мостовой,И на заборе кошка.Зевая, постовойСвернул «собачью ножку».Натер босой старикЗабор крахмальной жижейИ лепит: «Сестры Шик —Сопрана из Парижа».Окно в глухой стене:Открытки, клей, Мадонна,«Мозг и душа» [139] , «На дне» [140] ,«Гаданье Соломона» [141] .Трава на мостовой.Ушла с забора кошка…Семейство мух гурьбойУсеяло окошко.<1910>

139

«Мозг и душа» — философский труд психолога и философа Г. И. Челпанова.

140

«На дне» — пьеса М. Горького.

141

«Гаданье Соломона» – популярная в те годы книга гаданий.

Лирические сатиры

Под сурдинку

Хочу отдохнуть от сатиры…У лиры моейЕсть тихо дрожащие, легкие звуки.Усталые рукиНа умные струны кладу,Пою и в такт головою киваю…Хочу быть незлобным ягненком,Ребенком,Которого взрослые люди дразнили и злили,А жизнь за чьи-то чужие грехиЛишила третьего блюда.Васильевский остров [142] прекрасен,Как жаба в манжетах.Отсюда, с балконца,Омытый потоками солнца,Он весел, и грязен, и ясен,Как старый маркёр [143] .Над ним углубленная просиньЗовет, и поет, и дрожит…Задумчиво осеньПоследние листья желтит.Срывает.Бросает под ноги людей на панель…А в сердце не молкнет свирель:Весна опять возвратится!О зимняя спячка медведя,Сосущего пальчики лап!Твой девственный храпЖеланней лобзаний прекраснейшей леди.Как молью изъеден я сплином…Посыпьте меня нафталином,Сложите в сундук и поставьте меня на чердак,Пока не наступит весна.<1909>

142

Васильевский остров – один из островов Петербурга, расположенный в дельте Невы.

143

Маркёр – распорядитель в бильярдной.