Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Сентябрь 1942

Поэт

Всю ночь не спал поэт, писал стихи, Слезу роняя за слезою. Ревела буря за окном, и дом Дрожал, охваченный грозою. С налету ветер двери распахнул, Бумажные листы швыряя, Рванулся прочь и яростно завыл, Тоскою сердце надрывая. Идут горами волны по реке, И молниями дуб расколот. Смолкает гром. В томительной тиши К селенью подползает холод. А в комнате поэта до утра Клубились грозовые тучи И падали на белые листы Живые молнии созвучий. В рассветный час поэт умолк и встал, Собрал и сжег свои творенья И дом покинул. Ветер стих. Заря Алела нежно в отдаленье. О чем всю ночь слагал стихи поэт? Что в этом сердце бушевало? Какие чувства высказав, он шел, Обласканный зарею алой? Пускай о нем расскажет бури шум, Ваш сон вечерний прерывая, Рожденный бурей чистый луч зари Да
в небе тучка огневая…

Октябрь 1942

Расставанье

Как трудно, трудно расставаться, зная, Что никогда не встретишь друга вновь. А у тебя всего-то и богатства — Одна лишь эта дружба да любовь! Когда душа с душой настолько слиты, Что раздели их — и они умрут, Когда существование земное В разлуке с другом — непосильный труд, — Вдруг от тебя навек уносит друга Судьбы неумолимая гроза. В последний раз к губам прижались губы. И жжет лицо последняя слеза… Как много было у меня когда-то Товарищей любимых и друзей! Теперь я одинок… Но все их слезы Не высыхают на щеке моей. Какие бури ждут меня, — не знаю, Пускай мне кожу высушат года, Но едкий след слезы последней друга На ней я буду чувствовать всегда. Немало горя я узнал на свете, Уже давно я выплакал глаза, Но у меня б нашлась слеза для друга, — Свидания счастливая слеза. Не дни, не месяцы, а годы горя Лежат горою на моей груди… Судьба, так мало у тебя прошу я: Меня ты счастьем встречи награди!

Октябрь 1942

Лекарство

Заболела девочка. С постели Не вставала. Глухо сердце билось. Доктора помочь ей не сумели, Ни одно лекарство не годилось. Дни и ночи в тяжких снах тянулись, Полные тоски невыразимой. Но однажды двери распахнулись И вошел отец ее любимый. Шрам украсил лоб его высокий, Потемнел ремень в пыли походов. Девочка переждала все сроки, Сердце истомили дни и годы. Вмиг узнав черты лица родного, Девочка устало улыбнулась И, сказав «отец» — одно лишь слово, Вся к нему навстречу потянулась. В ту же ночь она покрылась потом, Жар утих, прошло сердцебиенье… Доктор бормотал тихонько что-то, Долго удивляясь исцеленью. Что ж тут удивляться, доктор милый? Помогает нашему здоровью Лучшее лекарство дивной силы, То, что называется любовью.

Октябрь — ноябрь 1942

Звонок

Однажды на крыльце особняка Стоял мальчишка возле самой двери, А дотянуться пальцем до звонка Никак не мог — и явно был растерян. Я подошел и говорю ему: — Что, мальчик, плохо? Не хватает роста?.. Ну, так и быть, я за тебя нажму. Один звонок иль два? Мне это просто. — Нет, пять! — Пять раз нажал я кнопку. А мальчик мне: — Ну, дяденька, айда! Бежим! Хоть ты большой смельчак, а трепку Такую нам хозяин даст, — беда!

Декабрь 1942

Раб

Поднял руки он, бросив винтовку, В смертном ужасе перед врагом. Враг скрутил ему руки веревкой И погнал его в тыл под бичом, Нагрузив его груза горою, И — зачеркнут он с этой поры. Над его головой молодою Палачи занесли топоры. Словно рабским клеймом ненавистным, Он отмечен ударом бича, И согнулось уже коромыслом Тело, стройное, как свеча. Разве в скрюченном этом бедняге Сходство с воином в чем-нибудь есть? У него ни души, ни отваги. Он во власти хозяина весь. Поднял руки ты перед врагами — И закрыл себе жизненный путь, Оказавшись навек под бичами, И что ты человек — позабудь! Только раз поднял руки ты вверх — И навек себя в рабство ты вверг. Смело бейся за правое дело, В битве жизни своей не жалей. Быть героем — нет выше удела! Быть рабом — нет позора черней!

Январь 1943

Простуженная любовь

Влюбился я. Давно случилось это — В былые годы юности моей. Любви цветок, как говорят поэты, Раскрылся даже в стужу зимних дней. И вдруг судьба послала наказанье. Я насморк на морозе получил. Но к девушке любимой на свиданье К назначенному часу поспешил. Сидим вдвоем. Ищу платок в кармане И как назло не нахожу его. Кружится голова в сплошном тумане, Течет ручей из носа моего… Я духом пал. Как поступить, не знаю. Язык не произносит нужных слов. С трудом шепчу: «Люблю тебя, родная!» — А сам чихаю и чихаю вновь. Сидел бы я спокойно, не чихая, Как рыба был бы нем. Но вот беда: Когда влюбленно, глубоко вздыхаю, Мой нос свистит протяжно, как дуда. Какой позор! Не в силах передать я Все то, что было в памятной ночи. Дивчину заключив в объятья, Я говорил — Апчхи… тебя… апчхи! В смешные рассуждения пускался, С ее руками я свои сомкнул. Неосторожно вдруг расхохотался И на нее, на милую, чихнул. От гнева вспыхнуло лицо любимой. Она платком закрылась. Понял я, Что лучшие деньки невозвратимы, Что лопнет, как пузырь, любовь моя. Не плача, не смеясь, она сказала, И всколыхнула боль в моей груди: — Молокосос! Ты нос утри сначала! Ко мне на километр не подходи! Она ушла, сверкнув прощальным взглядом, Ушла, не думая простить. В
аптеку я направился — за ядом,
Считая, что не стоит больше жить.
Бежал не чуя ног, чтобы навеки Забыться в безмятежном сне, И труд мой даром не пропал; в аптеке От насморка лекарство дали мне. С тех лор не грезил я о кареглазой, Мы не встречались после. Все прошло. Избавиться от двух болезней сразу Аптечное лекарство помогло. Я коротаю старость на чужбине. Года промчались, жар остыл в крови. Эх, дайте ту, простуженную! Ныне Тоскую даже по такой любви.

Март 1943

Влюбленный и корова

Мне без любимой белый свет не мил, В ее руках — любовь моя и счастье. Букет цветов я милой подарил — Пусть примет он в моей судьбе участье. Но бросила в окно она букет, — Наверно, я не дорог чернобровой. Смотрю — мои цветы жует корова. Мне от стыда теперь спасенья нет. …Корова ест цветы. А той порою Парнишка весь досадою кипит. И вот, качая головою, Корова человеку говорит. — Напрасно горячишься. Толку мало. Присядь-ка ты. Подумай не спеша. Когда бы молоко я не давала, Была б она так хороша? Она кругла, свежа с моей сметаны. Какие ручки пухлые у ней! Как вешняя заря, она румяна, А зубы молока белей. Притихшему влюбленному сдается: Права корова. Разве ей легко? — Ведь на лугу весь день она пасется, Чтоб принести на ужин молоко. Утешился парнишка. Этим летом Цветы он близ речушки собирал. А после к девушке спешил с букетом, Но все цветы корове отдавал. — Ну, так и быть. Буренку угощаю. Иной любви, нет, не желаю сам. Я счастлив оттого, что дорогая Пьет молоко с любовью пополам!

Не позже мая 1943

Последняя песня

Какая вдали земля Просторная, ненаглядная! Только моя тюрьма Темная и смрадная. В небе птица летит, Взмывает до облаков она! А я лежу на полу: Руки мои закованы. Растет на воле цветок, Он полон благоухания, А я увядаю в тюрьме: Мне не хватает дыхания. Я знаю, как сладко жить, О сила жизни победная! Но я умираю в тюрьме, Эта песня моя — последняя.

Август 1943

Сон в тюрьме

Дочурка мне привиделась во сне. Пришла, пригладила мне чуб ручонкой. — Ой, долго ты ходил! — сказала мне, И прямо в душу глянул взор ребенка. От радости кружилась голова, Я крошку обнимал, и сердце пело. И думал я: так вот ты какова, Любовь, тоска, достигшая предела! Потом мы с ней цветочные моря Переплывали, по лугам блуждая; Светло и вольно разлилась заря, И сладость жизни вновь познал тогда я… Проснулся я. Как прежде, я в тюрьме, И камера угрюмая все та же, И те же кандалы, и в полутьме Все то же горе ждет, стоит на страже. Зачем я жизнью сны свои зову? Зачем так мир уродует темница, Что боль и горе мучат наяву, А радость только снится?

Сентябрь 1943

Ты забудешь

Жизнь моя перед тобою наземь Упадет надломленным цветком. Ты пройдешь, застигнута ненастьем, Торопясь в уютный, теплый дом. Ты забудешь, как под небом жарким Тот цветок, что смяла на ходу, — Так легко, так радостно, так ярко, Так душисто цвел в твоем саду. Ты забудешь, как на зорьке ранней Он в окно твое глядел тайком, Посылал тебе благоуханье И кивал тебе под ветерком. Ты забудешь, как в чудесный праздник, В светлый день рожденья твоего, На столе букет цветов прекрасных Радужно возглавил торжество. В день осенний с кем-то на свиданье Ты пойдешь, тревожна и легка, Не узнав, как велико страданье Хрустнувшего под ногой цветка. В теплом доме спрячешься от стужи И окно закроешь на крючок. А цветок лежит в холодной луже, Навсегда забыт и одинок… Чье-то сердце сгинет в день осенний. Отпылав, исчезнет без следа. А любовь, признанья, уверенья… — Все как есть забудешь навсегда.

Сентябрь 1943

Тюремный страж

(Ямаш — 1911) [5]

Он ходит, сторожа мою тюрьму. Две буквы «Э» [6] блестят на рукавах. Мне в сердце словно забивает гвоздь Его тяжелый равномерный шаг. Под этим взглядом стихло все вокруг — Зрачки не упускают ничего. Земля как будто охает под ним, И солнце отвернулось от него. Он вечно тут, пугающий урод, Подручный смерти, варварства наймит, Охранник рабства ходит у ворот, Решетки и засовы сторожит. Предсмертный вздох людской — его еда, Захочет пить — он кровь и слезы пьет, Сердца несчастных узников клюет, — Стервятник только этим и живет. Когда бы знала, сколько человек Погибло в грязных лапах палача, Земля не подняла б его вовек, Лишило б солнце своего луча.

5

X. Ямашев — известный татарский большевик-подпольщик. Упоминая его имя и ставя дату «1911», Джалиль, возможно, маскировал от моабитских тюремщиков истинный смысл стихотворения, направленного против них.

6

«ЭЭ» — также в конспиративных целях, вместо «СС».

Поделиться с друзьями: