Стиратель

Кир спокойно улыбается и смотрит на трибуны — на мать, должно быть, из Тени и не понять. А вот ауру судьи я вижу. Мучительно медленно приходят в действие его голосовые связки. Давай, быстрее уже, мы же не хотим смерти еще одного студента сегодня!?

И тут в прорезь купола влетает осколок льда — даже в Тени он движется невероятно быстро. Дергаюсь, но ничего не успеваю сделать. Это простое, без всякого гламура боевое заклинание — магический аналог пули. Оно входит Киру в спину на уровне сердца и пронзает навылет. Хлещет кровь. Мальчик оседает на песок.

Отбрасываю эмоции и действую как профессионал. Ситуация тяжелая: пробито левое легкое, задето сердце, перебиты кровеносные сосуды. И хуже всего, что это не обычные раны, по контуру их то самое голубоватое свечение, что было на мертвом глазе Арне.

Первым делом останавливаю кровотечение. На одном правом легком парень продержится какое-то время, но вот сердце… тут счет идет на минуты даже теневого времени. И это магическая рана, ее не зарастить, если сам Кир не будет колдовать, а куда ему? Он умирает…

Пальцы Кира слабо шевелятся. Он в шоке, он не способен мыслить сейчас, но рефлекторно делает то же, что и всегда в минуты стресса — то, что любит больше всего. В песке арены есть, оказывается, семена трав, и Кир сейчас заставляет их расти.

Перехватываю тонкий золотистый поток его магической силы и направляю на поврежденные ткани сердца. Золота слишком мало, чтобы смыть смертную голубизну. Давай, парень, вызови к жизни ростки, чтобы эта энергия вернула к жизни тебя! Добавляю к его магии всю, какую только могу найти в себе, отдаю силу без остатка — пытаюсь поддержать поток. Я бьюсь сейчас даже не за жизнь этого мальчика, которого едва знаю. Я бьюсь против идиотской Академии, где детей заставляют убивать друг друга на потеху толпе и нарушают при этом собственные правила. Против права сильного безнаказанно жрать слабого. Против всей лжи и жестокости Танаида.

Кир не понимает, что происходит, но отчаянно цепляется за жизнь. Ростки тянутся навстречу его ладони, и этой силой, помноженной на свою — откуда что взялось? — я восстанавливаю поврежденные ткани сердца. Выбираю сперва самые критически важные волокна, потом и из других изгоняю смертельную голубизну. Сращиваю повреждения. И вот сердце сокращается, нагоняя кровь в аорту. А мои силы на исходе. Выныриваю в реальность. Вижу лицо Юлии. Пытаюсь заговорить, но из горла выходит только сдавленный хрип:

— Забинтуй его раны! Так плотно, как только можешь.

Глаза заволакивает туманом, и я проваливаюсь в мягкую тьму.

Глава 14 Закатай губу, господин мой

— Нам нужно поговорить, — Юлия нервно комкает в руках платок. — Наедине. И не здесь.

Сегодня пятый день после турнира, и я наконец разрешил Киру подняться на ноги. Импровизированная палата, устроенная в гостевых покоях, больше напоминает оранжерею: ступить некуда из-за ящиков с землей. Чтобы я мог лечить его раны, Кир за эти дни прорастил десятки, если не сотни цветов и трав и даже парочку небольших деревьев.

Первые двое суток были сущим адом. Едва я пришел в себя, тут же занялся восстановлением поврежденного легкого пациента и останавливался только тогда, когда сам оказывался на грани обморока. Не знаю, как пережил первую ночь — но с погодой повезло, утро выдалось солнечное, так что выжить удалось не только мне, но и Киру. Хотя шутка ли, открытый пневмоторакс, да еще при полном отсутствии стерильности… Однако организм Высшего изрядно меня удивил. Стоило только справиться с голубой аурой магического поражения — и он проявил незаурядные способности к регенерации. Существенно выше средних, еще не сверхъестественные, но близко к тому. Потому, возможно, хотя аристократы заваливают девиц из низших пачками, ни в хрониках, ни в светских сплетнях мне не встречалось никаких упоминаний о потомстве от таких союзов; а какая простолюдинка упустила бы шанс обзавестись ребенком со способностями к магии, если бы это было возможно? Еще один фактор, делающий Танаид мертвенно, безнадежно стабильным обществом.

Только на третьи сутки, когда состояние Кира стабилизировалось, догадался спросить Юлию, что там с исходом поединка. Оказалось, юный Нагель сумел-таки подняться на ноги, и судья объявил его победителем. Он выжил и уже здоров — наложенный Киром отек был, конечно же, временным. Бой никак не выглядел договорным, и у рода Нагель нет претензий к роду Рентх. Не знаю, видел ли кто-то, кроме меня, пулю, выпущенную Киру в спину явно снаружи купола; но кто это видел, тот будет молчать — как, собственно, и я сам. Несправедливо, конечно, но создавать себе проблемы на ровном месте — оно мне надо?

Юлия не отходила от сына и заботилась заодно и обо мне. Без ее напоминаний я, наверно, забывал бы есть и спать — так увлекся сложным случаем. Барон заходил всего пару раз, спасибо хоть без этой стервы Симоны. Вчера он даже притащил какого-то старика, представив целителем; тот, по счастью, в лечение вмешиваться не стал, постоял в дверях, закатив глаза, состроил сложную мину и ушел восвояси. По меркам Танаида это, пожалуй, уже делало барона отцом года. А вот Юлия ведет себя так же, как любая мать больного ребенка в моем мире… и, похоже, сейчас я сталкиваюсь с типичной для этой ситуации проблемой.

— Идем же в мою комнату, — настаивает Юлия. — Мне нужно кое-что тебе сказать. Это важно.

Она взволнована, пышная грудь высоко вздымается под плотной тканью платья.

— К сожалению, сейчас это неудобно, — отвечаю насколько могу вежливо. — У нас с Киром по расписанию сеанс. Потом мне нужно будет отдохнуть. Пациента пока не стоит оставлять без присмотра, легкое не восстановилось до конца, возможен приступ. Но если заживление продолжится благополучно, уже завтра мы сможем прогуляться в парке…

— Дело не терпит отлагательства, — говорит Юлия и берет меня за руку. — Я должна сказать тебе это прямо сейчас.

Вежливо, но твердо отнимаю руку. С такими ситуациями сталкивался почти любой мужчина-врач. Мне на внешность грех жаловаться, я не сладкий красавчик, но нормальные у меня и лицо, и сложение. Однако подобное случается даже с теми из нас, кто чуть симпатичнее обезьяны. Женщины иногда без памяти влюбляются в тех, кто лечит их или особенно их детей — причем чем тяжелее болезнь, тем глубже и ярче чувство. Юлия, конечно, человек хороший и дама интересная, только вот не в моем вкусе. Да и не с руки мне сейчас мутить с замужней, мне бы Кира поставить на ноги и побеседовать, наконец, с ректором насчет преподавания в Академии…

— Ну, идем же, — торопит Юлия. — Известие срочное, хотя, боюсь, уже слишком поздно…

Может, она все же не порывом страсти нежной охвачена? Похоже, стоит ее выслушать, сеанс с Киром может и подождать. Вообще-то худшее уже позади, ничего парню не сделается за полчаса. Следую за Юлией в ее покои. Это такая же спальня, как у меня — кровать под балдахином, кованый сундук для вещей, столик на изогнутой ножке и пара кресел. Так здесь выглядит роскошь, доступная лишь Высшим.

Закрывая дверь, Юлия нервно озирается. Глупо, ведь именно такое поведение вызывает подозрение. Судорожно вздыхает, складывает пальцы в замок, подходит ко мне совсем близко… Отстраняюсь и усаживаюсь в кресло. Ей ничего не остается, кроме как сесть напротив меня.