Стивен Эриксон Падение Света

Она исчезла.

Он встал лицом к морю, взгляд скользнул по остову убитой им драконицы. "Леталь Менас. Чувствую твою кровь в теле, жар всего, что ты знала и ощущала. Однако в сравнении с чувством вины ты - просто шепоток. И все же... откуда ты узнала то, что знала?

На вашем языке, Элайнта, менас - имя для Тени. Имя, которое ты так старалась дать узкому пляжу, Эмурланну. Твой голос доносится из наполовину зримого, из места ни здесь ни там, и в сумерках - словно наспех начертанных взмахом сухой рваной кисти - я вижу трон..."

Еще взмах ресниц - и перед ним лес, угрюмый даже в зимней белизне и черноте. Восток окрасился белесой зарей. Он дрожал, суставы окоченели, он не чувствовал ног в набитых соломой сапогах. Послышались шаги; он обернулся и увидел Глифа.

– Йедан Нарад, ты задержался в Дозоре. Видения обессилили тебя. Идем, костер разожжен.

Он смотрел на отрицателя.
– Вас использовали.

Глиф неловко пожал плечами.
– Мы сделали мщение богом.

– Простой ответ, но сомнительный.

– Так кто, Йедан Нарад?

– Кто-то, ищущий убежища. Против того, что будет. И он потратит наши жизни, Глиф, чтобы защитить свою тайну.

Впервые Глиф показался ему неуверенным. Взгляд скользнул прочь и вернулся.
– Ты обещал нас лорду Аномандеру.

– Нет. Он тоже неведающий игрок.

Вздох Глифа поплыл в морозном воздухе. Вдох и выдох.
– Я лучше буду верен богу мщения.

Нарад кивнул.
– Легко кормить, но невозможно ублажить. Вижу поклонников без числа, веру слишком упрямую, чтобы умереть, слишком глупую для мудрости. Но если я - верховный жрец, берегись! Моя жажда мести не ищет чужих лиц. Только мое.

– Ибо остальные мертвы.

– Остальные будут мертвы. Да.

– Йедан Нарад, в то день я найду тебя.

– И сделаешь что должно?

– Да.

– Отлично, - бросил Нарад.
– Рад слышать.

– Позавтракаешь с нами, Йедан Нарад?

Поглядев на костер за спиной Глифа, он заметил, что даже завернутая в шкуру Лаханис ищет местечко потеплее.
– Да, - сказал он.
– Спасибо.

Сержант Тряпичка преодолела половину пути к монастырю Яннис, когда конь поскользнулся на льду, скрытом под тонкой пленой снега, и упал, хрустя костями и визжа от боли. Пытаясь соскользнуть с седла, Тряпичка неловко плюхнулась среди усеивавших склон валунов, сломав плечо и ключицу.

Травма, казалось, позволила холоду заползти в тело; она сидела на склоне, тяжело дыша от боли и следя, как животное бьется на скользкой тропе. Снег запятнали грязь, конский кал и капли крови. Ноздри скакуна раздувались, глаза выпучились. Она могла бы вонзить ему клинок в горло, подавляя печаль мыслями о милосердии. Но даже пошевелиться оказалось трудно.

"Полпути. Кто так жестоко со мной поигрался?" Ни шанса вовремя добраться до трясов, ни шанса предупредить о близком нападении. У нее нет даже уверенности, что возможно вернуться в Манелет.

Дорога вела ее вдоль низких холмов на восток. Сейчас она сидела спиной к зубчатой возвышенности, ровная долина казалась чуть белее неба. Близилась новая буря.

Хрип коня разбудил ее от дремы - она чуть не заснула, не упала в нечто бесформенное и странно теплое. Тряпичка поморгала, рассматривая животное. Оно уже не сражалось за жизнь, а лежало, тяжело дыша, к пару выдохов примешивалась алая пена. "Легкое. Пробито легкое".

Вытащив меч, она поползла к тракту. Используя оружие как опору, втыкая в плотный лед, сумела встать.

– Наслаждаешься его страданиями?

Тряпичка развернулась, поднимая меч, но снова задохнулась от боли.

Стоявшая пред ней женщина была белокожей и златовласой. Худой, почти тощей, словно тело навек застыло во времени быстрого девического роста. Одетая в платье из льна и сапоги, похоже, связанные из травы, она стояла, не замечая холода.

Чужачка была безоружной, так что сержант обернулась в сторону коня. Приготовила меч, глядя на бьющуюся яремную жилу. Но рука коснулась здорового плеча, женский голос донесся на теплом, ласкающем щеку дыхании: - Это был просто вопрос. Теперь я вижу: ты готова была избавить его от мучений.

– Я ранена, - сказала Тряпичка.
– Не смогу ударить сильно, так что нужна точность.

– Да. Вижу. Можно помочь?

– Я не отдам тебе клинок.

– Нет, что ты.
– Рука женщины соскользнула, она прошла вперед, став между Тряпичкой и умирающим конем. Села на корточки и положила ладонь на шею животного. На миг показалось, что зверь утратил цвет, даже гнедая шкура выглядела серой - но иллюзия тут же развеялась. И, видела Тряпичка, конь уже не дышит, глаза закрылись.

– Как ты это сделала?

Чужачка выпрямилась.
– Я многое узнала о милосердии, - улыбнулась она, - от подруги-хранительницы. Мой поступок тебе по душе?

– А имеет значение? Сделано. Я скакала на восток.

– Да.

– Нужно доставить послание.

– Теперь оно запоздает. К тому же ты ранена, близится шторм, он добавит тебе страданий.

Тряпичка подалась назад.
– Если хочешь покончить со мной, как с конем... я стану возражать.

Женщина чуть склонила голову: - Умей кони говорить, что сказал бы этот?

– Он умирал.

– Ты тоже.

– Нет, если найду укрытие в холмах. Переждать худшее время бури.

– Я воспользовалась пещерой. Недалеко. Пойдешь со мной?

– Особого выбора нет. Да. Но сначала... не поможешь снять вещи с седла?

Вместе они подобрали снаряжение Тряпички. Конь еще источал тепло и, случайно коснувшись бока, Тряпичка вновь увидела мгновенную вспышку бесцветности. Отдернула руку и заморгала.
– Ты видела?

– Что?

– Ничего. Не будешь так любезна, не донесешь их?

Женщина взяла сверток.

– Веди же, - попросила Тряпичка.

Снова улыбнувшись, женщина пошла вверх по холму. Осторожно ступая, щадя раненую сторону, Тряпичка брела следом.
– Ты не назвалась, - бросила она.

– Но и ты не сказала свое имя.

– Сержант Тряпичка. Ты упоминала подругу. Я знаю... знала многих хранителей. Кто был тебе подругой?

Они обогнули вершину и начали спускаться вглубь холмов.
– Ее звали Фарор Хенд.

Тряпичка не сразу отозвалась: - Вполне вероятно, что она мертва.