Сто глупых идей

– Зачем же вы тогда купили?

– Натуральный мех считается... более респектабельным, - пояснила я, готовая провалиться сквозь землю от отвращения к самой себе. Я ведь на самом деле никогда не покупала ни натуральный мех, ни кожу именно по этой причине: моя невменяемая любовь к животным не позволяла не то, чтобы носить на себе кожу, содранную с мертвых тел, но и есть мясо.

– Мне кажется, ваша вязаная шапочка с помпоном выглядела куда привлекательнее этого огромного капюшона из спинок невинных животных. Ну да ладно. Вы, видимо, как и все женщины - любите и цените только трех зверей: одного в виде дорогой машины, второго на себе - в виде меха или шкуры, а третьего – в постели. Где, кстати, ваш постельный экземпляр? Не хочет ли он выйти и познакомиться?

– Нет, - отрезала я, оскорбленная подобным обобщением. – Он уехал рано утром на работу. И я - не как все остальные женщины!

– И решил не провожать вас? – проигнорировал Эрнесто, точно зациклившись совершенно на другом вопросе. Он попутно попытался заглянуть в прихожую квартиры, но я не позволила и грубо оттолкнула его от входа.

– Представьте себе, - вытаращилась я на этого хама. – А вы, можно подумать, носитесь со своей женой каждый раз, когда она куда-то уезжает?

Эрнесто сжал губы в тонкую линию и, ничего не ответив, схватил мои чемоданы. После чего направился к лифту, где принялся ожесточенно барабанить кулаком по кнопке вызова.

– Вы так кнопку вызова сломаете, - пожурила я, но быстро пожалела об этом: Эрнесто метнул в меня свои зеленые взгляды-кинжалы, чуть ли не распяв на месте.

Пока мы ехали в лифте, я делала всё возможное, чтобы не смотреть на этого мужчину, но не смогла справиться и вскоре мои глаза украдкой любовались им, жадно пожирая то, что было под строжайшим запретом - то, что могла свободно трогать другая женщина. Но она оказалась настолько бестолковой, что оставила своего потрясающего мужа в другой стране, в компании многочисленных дам, а сама посвятила себя какой-то там учебе и диссертациям. Вот ведь ирония... А кому-то не везет. Поганка судьба дразнит меня, демонстрируя Эрнесто, точно насмехаясь: «Посмотри, какие бывают мужчины: и головокружительно красивый, с совершенной фигурой, умный и коммуникабельный, успешный и внутренне сильный. Но тебе такой никогда не достанется. Твой удел – это мурло запойное и гулящее, тупое и предающее, не умеющее даже отличить добро ото зла, порядочность и верность от аморальности и порочности...».

Эрнесто заметил, как я бесстыдно рассматривала его, и перевел на меня вопросительный взгляд. Пришлось объясняться, но я удачно выкрутилась:

– А сами-то, вон, в дубленке ходите.

– Это искусственная дубленка. Просто хорошего качества, поэтому выглядит, как настоящая.

– Производство искусственных материалов засоряет планету, - упорствовала я, – разрушает экологию и создает множество проблем в здоровье людей, которые носят все эти химически протравленные аналоги.

Вместо ответа он просто по-мальчишески передразнил меня, скривив физиономию и беззвучно прошмякав презрительно изогнутыми губами.

Я изо всех сил старалась сдержаться, но смех сам вырвался наружу. То ли от перенапряжения последних дней, то ли, действительно, от комичности ситуации - ведь не каждый день можно лицезреть своего всезнающего патрона обескураженным и подловленным на несоответствии - но хохотала я чуть ли не до колик в животе.

Обиженное лицо Эрнесто вскоре раскрасилось задорным взглядом, а в уголках губ задрожала едва сдерживаемая улыбка.

Мы вышли на улицу к ожидающей нас машине, и я уже по привычке остановилась у пассажирской двери. Эрнесто был единственным мужчиной в моей жизни, который когда-либо открывал мне дверь. Он меня к этому и приучил за те волшебные разы, что подвозил до метро. Сначала я дико стеснялась подобного джентльменского поведения, но, увидев, что это доставляет ему подлинное удовольствие, решила потакать, наступая на горло собственными комплексам. К тому же так появлялась еще одна возможность приблизиться к Эрнесто, вдохнуть его запах, почувствовать его биополе, опьянеть от него...

Сев в машину, я вновь подумала, что зависть – самое пагубное чувство на свете и с ним непременно стоит бороться. Господи, но как же это трудно! Я безумно завидовала его жене и ничего не могла с собой поделать.

Вскоре он разобрался с нашими чемоданами и вернулся в салон, заняв место за водителем такси.

«Между нами каких-то двадцать сантиметров...» - с тоской подумала я, уставившись на его бедра, показавшиеся из-под полов расстегнутой дубленки. Эрнесто был в темно-коричневых вельветовых брюках, сшитых по фасону джинсов, и ткань так соблазнительно обтягивала верх ноги, что я едва удержала свои руки. Кажется, у меня даже дыхание перехватило, как жгуче захотелось коснуться его.

Мы ехали в тишине, пока тяжесть невысказанных слов не начала давить и ощущаться физически, и тогда Эрнесто первым тихо заговорил о наших рабочих делах, при этом еще ближе пододвинувшись ко мне на сиденье. С трудом заставив себя сосредоточиться на обсуждаемых вопросах, а не на коленках желанного мужчины, я, как могла, поддерживала беседу, но в очередную паузу не удержала своё любопытство в узде:

– А почему вы с женой порознь живете? – спросила я таким... неожиданно кокетливым голосом, что всерьез подумала о возможности выпрыгнуть из машины и сбежать, спрятав пылающее от стыда лицо.

Эрнесто стрельнул в мою сторону недовольным взглядом. Даже думала, что нагрубит, но нет, ответ всё-таки прозвучал более-менее вежливый.

– Она учится. Ей хочется получить интересное образование. Я же не деспот какой-то, чтобы сажать ее дома – босую, беременную и на кухне, мол, щи мне вари, женщина, и думать забудь о собственных интересах и саморазвитии.

– А вас не пугает, что ваши дороги неизбежно расходятся?

«Черт, он сейчас подумает, что я клинья подбиваю...» - похолодела я, но было поздно: слово не воробей.

– Нет, - чуть помолчав, всё же ответил он.

– Вы так уверены в ней?

– Полина, - прищурился Эрнесто, - мне кажется, если человек сам выбрал себе кого-то, то как-то глупо запирать его дома или сажать рядом с собой на короткий поводок в надежде, что это избавит от гипотетических измен. Они могут случиться и дома, прямо у вас под носом. Они бывают даже в строго охраняемых гаремах, что уж говорить о европейских государствах с более свободными нравами. Не замок на двери удерживает от измен, а замок сердечный. Проблема в том, что его не проверить заранее и никак не укрепить в процессе. Это не мышца, которую можно накачать. У этого замка иная природа. А вообще, надежность закрытой двери зависит не от замка, а от стен и самой конструкции входного портала, скажем так, от стрежня, от духа всего жилища. Если человек, его душевные качества – хлипкие и слабые, с дырами и щелями, сквозь которые свободно гуляет ветер, то какие бы засовы вы ни придумывали, какие бы дорогие двери ни устанавливали – всё бесполезно: вышибут при первой же возможности и обворуют вашу сокровищницу. И это в лучшем случае. А то еще и нагадят там или сожгут всё дотла. И глупо обвинять одних воров. Виноваты всегда оба: и тот, кто ворует, и сам хозяин хлипкого жилища, где вы опрометчиво складируете свои сокровища.

Боль пронзила меня насквозь. Я отвернулась к окну, изо всех сил закусив внутренние стороны щек, дабы не расплакаться.

Он рассказал именно то, что и произошло в моей жизни. В последнее время я научилась не вспоминать, как была разграблена моя сокровищница – мой первый брак, длившийся в течение четырех лет. Господи, четыре года витать в облаках и обманах... верить на слово... ждать и надеяться... прощать... и видеть, как сквозь щели улетает моя женская сила, однажды доверчиво отданная в руки другому человеку.

Двойное предательство, уже однажды уничтожив меня, похоронив со словами «Не бывает большей лжи», вновь тянет ко мне свои ядовитые щупальца. Этот ненасытный монстр, во что бы то ни стало, вознамерился проучить меня за дерзкие клятвы, в сердцах брошенные в мировое пространство:

«Я никогда не посмотрю в сторону женатого мужчины! Никогда не причиню невыносимую боль другой женщине, верящей, любящей, ждущей... Никогда не позволю ей испытать то, через что прошла сама»

Сколько мне потребовалось времени, чтобы хоть как-то восстановиться? Почти вдвое больше по временной шкале и несоизмеримо больше по душевным затратам.