Сто глупых идей

Все психотерапевты, которые пытались вытащить меня, твердили практически одно и то же: я должна полюбить саму себя, должна простить и научиться смотреть на ситуацию отстраненно, должна понять, что я – не придаток, не бесплатное приложение к тому, который меня предал, а самостоятельная личность, идущая своим неповторимым путем...

Господи, они вообще себя слышат?!! Простить? Да как, как такое можно простить?! Боль от этого всё равно никуда не денется, такое не забудется и не растворится в памяти, не исчезнет.

Выйдя замуж в восемнадцать лет, я уже к двадцати двум годам оказалась сломанной, разрезанной на множество частей и выброшенной за черту нормальной жизни молодой женщиной. Чтобы собрать себя воедино, склеить все эти кровоточащие сердечные осколки, я потратила семь долгих лет.

Нет, я не жила эти годы. Скорее существовала в неком зазеркалье, где мне ежедневно устраивали показы одного и того же мучительного фильма. Повторы, по идее, должны были бы притупить боль. Но это только в теории, а на практике всё происходило с точностью до наоборот.

Задыхаясь в этом адском пекле, я упрямо поднималась с колен, но не из-за жажды жизни, как полагали всевозможные лже-врачеватели. Нет, никакого желания жить в изуродованном, перевернутом мире у меня уже не осталось. Я просто хотела доказать своим никчемным существованием, что возможно жить и не причинять никому боли; жить так, чтобы твои белые одежды не пачкали чужие – темные.

Как скоро выяснилось, это совершенно невозможно. Так или иначе, я всё равно причиняла боль, хотя бы тем, что не желала примерять платье с чужого плеча и сапоги с чужой ноги; не желала рядиться в испачканные одежды чуждого мне фасона; не желала прощать и понимать то, что моя душа была не в силах принять.

Одиноко ползая в потемках по жгучим углям, я превращала свою исковерканную душу в пепел; я надеялась, что она отлетит, но нет – она крепко сидела в тщедушном теле – униженном, растоптанном, оскверненном и противном мне самой. Я ранила руки о собственные острые слезы и кровавыми ладонями старалась отгородиться от мира, но он настигал меня снова и снова. И вот теперь мир показывал мне всё ту же ситуацию, но уже с другого ракурса, терпеливо обучая... и давая возможность испить всю горечь до самого дна... Зачем, кому нужна эта изощренная пытка?.. Неужели мне самой? Я не верю в это, ибо подобного извращения не существует в природе. Здоровое дерево не начнет рубить само себя.

Столько лет прошло, а я до сих пор не могу заставить себя позвонить матери. Их дочка – моя самая младшая сестра, судя по фотографиям, которые мне с настойчивостью садистки из концлагеря каждую неделю шлет родная мамочка, - очаровательная малышка. Дитё, не виноватое ни в чем, рассматривает мои фотографии, сравнивает меня с собой... учит стишки в подарок своей старшей сестричке, которую мечтает увидеть...

Мама не нарадуется на нее и говорит, что Регина очень похожа на меня: тот же овал лица, блондинистые кудрявые волосы, но губы и глаза – его.

Губы, что лгали мне, и глаза, что лили искаженный свет.

Глава 8

Весь полет меня развлекала Инга своей бесконечной трескотней, в то время как Полина сидела, погруженная в свои мысли. Я неотрывно следил за девушкой, но, в конце концов, не выдержал, поинтересовавшись:

– О чем задумались, Полина?

Она вздрогнула, переведя на меня какой-то затравленный взгляд.

– Ни о чем конкретном. Хотя, постойте, всё же думаю: об этом шикарном воздушном судне. Я даже и представить себе не могла, как это: летать на личном самолете. А где же ваш деловой партнер, которому принадлежит сей инопланетный борт?

– Он прилетит через пару дней в Чехию, - по-хозяйски развалившись в кресле рядом со мной, промурлыкала Инга, да с таким видом, будто делала одолжение своим пояснением. Меня это жутко покорежило, терпеть не могу подобный тон, так и хочется осадить.

– Ясно, - отвернувшись к иллюминатору, процедила Полина, и, вдев наушники в уши, включила плеер.

Такая расслабленная, притягательная... сидит напротив и смотрит на розовеющие облака, а отблеск солнечного света оставляет на лице девушки свои закатные поцелуи...

Поднявшись, я сделал вид, будто собираюсь в туалетную комнату, но резко притормозил, опустившись к Полине и вслушиваясь.

– Что такое? – рассердилась она, когда мои волосы коснулись ее головы.

– Простите, мне просто стало любопытно, что вы слушаете, - не сдержав улыбку, ответил я.

– Хулио Иглесиаса.

– Я узнал его голос. Вы знаете испанский или просто так слушаете, из-за мелодий и голоса?

– Учила в институте. Не могу сказать, что прямо знаю, но кое-что понимаю.

– Странно, что вы умолчали об этом, когда вас принимали на работу, - сузила свои чернющие глаза Инга.

– Это потому, что я, в самом деле, очень плохо говорю на испанском, - пожала плечами Полина, - вот поэтому и не указала в резюме.

– Обычно все наоборот пытаются указать как можно больше навыков, а вы утаили, – удивился и я подобной скромности.

– Потому что она испанский, наверное, начала учить не далее, как три месяца назад, а теперь заливает, скромной себя выставляет, - искривив губы в желчной ухмылке, предположила Инга, при этом окатив Полину таким токсичным взглядом, что я сам чуть не отравился от «испарений». Но Полина, надо отдать ей должное, с достоинством и с совершенным спокойствием пережила неприятный момент, даже не поддавшись на провокацию.

– Испанский красивый язык, я бы с удовольствием попрактиковалась, - переведя на меня более чем смелый взгляд, вдруг заявила Полина, и всё во мне вспыхнуло в ответ.

Боже, я горел, как на костре инквизиции, и был готов устроить ей «практику» прямо там, в салоне самолета.

– Эрнесто работать едет, а не давать вам бесплатные уроки испанского!
– сурово напомнила Инга, заставив меня почувствовать себя, как под перекрестным огнем.

– Эээ... думаю, что всё-таки смогу предоставить вам пару часов языковой практики, - быстро пообещал я.

Резко развернувшись, я поспешил удалиться в спасительную туалетную комнату прежде, чем эти две тигрицы успели бы прожечь меня до костей своими пылающими взглядами.

Возможно, всё было ошибкой.

Особенно начиная с того дня, когда взбешенная Инга влетела ко мне в кабинет и потребовала уволить Полину, и мне не оставалось ничего другого, кроме как согласиться, иначе о договоренностях с ее отцом можно было бы забыть. И эта проблема потянула бы за собой другие, уже более весомые вещи. Однако и сдаться я тоже не мог себе позволить, ведь это проигрыш, а проигрывать не в моем характере, мне нравилось быть сверху в любой ситуации, ну... за исключением некоторых...