Сто лет и чемодан денег в придачу

— А я буду Аллан, — сказал Аллан. — Очень приятно.

В общем, Ежик, угрожая оружием (котором в данный момент, правда, не располагал), объявил, что никаких признаний полиции или прокурорам не будет. По его опыту, правосудие судит далеко не так правильно, как следовало бы. Остальные согласились, не в последнюю очередь после того, как представили себе, чем все это для всех них кончится, если даже правосудие на этот раз рассудит правильно.

По результатом короткого совещания желтый автобус немедленно был спрятан у Буссе на его промышленном складе вместе с невообразимым количеством еще не обработанных арбузов.

Кроме того, было решено, что покидать хутор без разрешения всей группы можно только Буссе — единственному, не объявленному ни в розыск, ни предположительно мертвым.

Вопрос же, оставшийся со вчерашнего дня — что делать с чемоданом и его содержимым, которое раздавалось направо и налево, — решено было отложить. Или, как выразился Ежик Ердин:

— У меня голова раскалывается, когда я об этом думаю, и нутро начинает болеть, когда я делаю вдох, чтобы сказать, что у меня голова раскалывается, когда я об этом думаю. Да я сейчас пятьдесят миллионов отдал бы за одну таблетку обезболивающего.

— На тебе две, — сказал Бенни. — Причем даром.

~~~

День у комиссара Аронсона выдался суматошный. Благодаря участию СМИ сведения о том, где могли остановиться предполагаемый тройной убийца и его подельники, посыпались градом. Но единственная информация, которой комиссар Аронсон был склонен поверить, поступила из Йончёпинга от заместителя полицмейстера провинции Сёдерманланд, Гуннара Лёвенлинда. Он позвонил и сообщил, что на шоссе Е4 южнее Йончёпинга, в районе Рослэтта, ему встретился желтый грузовой автобус «Скания» с разбитым передом и только одной работающей передней фарой. Если бы его внука на детском сиденье не стошнило в этот самый момент, Лёвенлинд бы немедленно позвонил и известил коллег из дорожной полиции, ну а уж теперь как вышло, так вышло.

Комиссар Аронсон второй вечер сидел за стойкой в баре отеля «Royal Corner» в Векшё и в силу переизбытка алкоголя в крови снова недостаточно трезво анализировал ситуацию.

«На север по Е4, — размышлял комиссар. — Вы что же, голубчики, назад в Сёдерманланд? Или, может, думаете в Стокгольме спрятаться?»

И он решил завтра же выписаться из отеля и отправиться домой, в свою тоскливую трешку в Эскильстуне. Администратор Ронни Хюльт в Мальмчёпинге может хоть кошку обнять. А у Ёрана Аронсона никого нету, подумал Ёран Аронсон и опорожнил последний на этот вечер стакан виски с содовой.

Глава 18 1953 год

За пять лет и три недели Аллан, разумеется, успел как следует выучить русский, а еще и освежил свой китайский. Порт ведь место людное, и Аллан старался общаться с матросами на прибывающих судах и узнавал от них, что происходит в мире.

Произошло же там, в частности, то, что Советский Союз взорвал свою собственную атомную бомбу через полтора года после встречи Аллана со Сталиным, Берией и Юлием Борисовичем. На Западе сразу заподозрили шпионаж, поскольку бомба, похоже, была сделана по тому же самому принципу, что и американская «Тринити». Аллан пытался припомнить, какие подсказки получил Юлий Борисович еще тогда, на подводной лодке, когда водку допивали уже непосредственно из горла.

— Не сомневаюсь, что ты владеешь этим искусством — одновременно пить и слушать, дорогой Юлий Борисович, — сказал тогда Аллан.

Среди других добытых Алланом новостей была и та, что США, Франция и Великобритания сложили вместе свои зоны оккупации и создали из них Федеративную Республику Германию. А Сталин на это рассердился и создал собственную Германию, так что теперь у каждого имелась своя — и у Востока, и у Запада, — очень удобно.

А еще умер шведский король — об этом Аллан прочитал в британской газете, неведомыми путями попавшей к китайскому матросу, а матрос, в свою очередь, вспомнил о знакомом шведе-заключенном во Владивостоке, с которым обычно беседовал, и прихватил газету с собой. Король, оказывается, умер еще год назад, но это мало что изменило. К тому же на его место тут же сел следующий король, так что страна ничего не потеряла.

О чем еще было много толков среди моряков в порту, так это о Корейской войне. Что неудивительно — Корея ведь отсюда в каких-то двадцати милях.

Как понимал Аллан, произошло там примерно следующее: с Корейским полуостровом вроде как разобрались, как только закончилась мировая война. Сталин и Трумэн по-братски оккупировали каждый свою часть, к северу и югу от тридцать восьмой параллели. После чего начались долгие-предолгие переговоры о том, как именно независимая Корея должна управляться, но поскольку в политических оценках Сталин и Трумэн расходились (хоть и не во всех), то кончилось все примерно как с Германией. Сперва США организовали Южную Корею, на что СССР ответил созданием Северной. После чего Штаты и Советы предоставили корейцев самим себе.

Только ничего хорошего из этого не вышло. Ким Ир Сен на севере и Ли Сын Ман на юге считали, что каждому подобает править всем полуостровом единолично. И начали за это воевать. Но, потеряв три года и, вероятно, четыре миллиона убитыми, не добились ровным счетом ничего (кроме того, что погибли люди). Север как был, так и остался севером, юг — югом, и разделяла их по-прежнему тридцать восьмая параллель.

Что до бреннвина, настоятельно потребовавшего побега из лагеря, то естественно было бы с этой целью спрятаться на борту какого-нибудь из судов, уходящих из Владивостокского порта. Однако так уже подумали минимум семеро товарищей Аллана по бараку — и все были найдены и расстреляны. Всякий раз, как такое случалось, горевал весь барак. А больше всех, казалось, Герберт Эйнштейн. И только Аллан понимал, что Герберт сидит и причитает потому, что это опять случилось не с ним.

Невозможность пробраться на корабль объяснялась просто: одежда у всех лагерников была слишком узнаваемая, так что в толпе не растворишься. К тому же узкий трап хорошо просматривался, а специально обученные собаки тщательно обнюхивали каждый груз, который краном поднимался на борт.

А еще попробуй найди корабль, на борт которого Аллана приняли бы в качестве бесплатного пассажира. Многие суда шли в материковый Китай, другие в Вонсан на восточном побережье Северной Кореи. Имелись основания думать, что китайский или северокорейский капитан, обнаружив у себя беглого заключенного, либо повернет назад, либо выбросит его за борт (результат тот же, а бюрократии меньше).

Нет, если нужно бежать, то путь морем не годится, а бежать было нужно. Сухопутный вариант, вообще говоря, не намного легче. На севере Сибирь и настоящие морозы — это не выход. На запад тоже не побежишь — там Китай.

Остается юг, там Южная Корея, где наверняка примут беглеца из ГУЛАГа, к тому же предположительно врага коммунизма. Жаль только, что путь туда лежит через Северную Корею.

Ну да обо что-нибудь по дороге обязательно споткнешься, Аллан это понимал еще до того, как успел составить нечто, в первом приближении напоминающее план побега на юг по суше. Так что дольше корпеть над этим смысла не имело — а то никакого бреннвина он уж точно не увидит.

А если попытаться бежать — то в одиночку или кого-нибудь с собой прихватить?

Тогда уж Герберта, недотепу этого. Аллан полагал, что от Герберта может быть даже некоторый прок. Плюс к тому, что бежать вдвоем уж точно веселее, чем в одиночку.

— Бежать? — сказал Герберт Эйнштейн. — По суше? В Южную Корею? Через Северную?

— Примерно так, — сказал Аллан. — По крайней мере, это рабочий вариант.

— Но ведь шансы просто микроскопические, — сказал Герберт.