Сто лет

Дядя Хильмар стоит с ножом, с которого каплет кровь, наконец он утихомирил своих женщин.

Потом взрослая двоюродная сестра берет свою гитару и поет "Мне известна такая страна". Дядя Альфред приходит из сарая и играет на гармони всякие танцы. Мы танцуем, и каждый получает по скальпу. Тетя Хельга вынуждена принести свою цитру. Она поет "Он мелькнул, как мечта" и "В больничной палате".

Постепенно репертуаром завладевают двоюродные сестры. Тогда мы поем песни, которые слышали по радио, мы с двоюродной сестрой Анн Турид записали слова в блокнот.

В конце мы поем псалом: "Не грозит опасность детям, Бог хранит их всех на свете".

Это для того, чтобы божественное не почувствовало себя лишним.

На застланном клеенкой кухонном столе лежит вышитая Элидой салфетка. Ее острые углы свешиваются со стола. Тетя Хельга испекла торт, который называется "Тропический аромат", — со сливочным кремом, растопленным шоколадом "Фрейя" и консервированными абрикосами. Я украсила торт, проведя вилкой волнистые линии по шоколадному крему. Мы с Анн Турид достаточно взрослые, чтобы нам доверяли мыть посуду. Мы хихикаем и хитрим. Моем тарелки не по-настоящему, а только вытираем их и ставим в буфет.

— У всех одна болезнь! — говорит Анн Турид.

Я киваю.

Анн Турид хорошенькая, у нее рыжие волосы; когда я приезжаю к тете Хельге на местном пароходе, она тоже приезжает к тете Хельге, только не на пароходе, а на велосипеде. Мы примерно ровесницы. Она никогда ни с кем не ссорится. Иногда в ее присутствии у меня начинает колоть в груди, потому что я не всегда бываю доброй. Кроме того, у меня больше причин стыдиться, чем она думает.

Сестра Туппи младше нас, и потому ей всегда приходится ждать своей очереди. У брата Харалда что-то не в порядке с одной ногой. Он самый маленький. От него нельзя убегать. Никогда.

У тети Агды, которая живет в Эврегорде, черные волосы, и она часто смеется. Или плачет. Анн Турид, Туппи и Харалд — ее дети. Я знаю, что тетя Агда меня любит. Трудно сказать почему, ведь я не особенно добрая. Но спокойная, хотя могу и набедокурить.

Я пытаюсь решать за всех, во что мы будем играть. Только не за Фреда. Он ведь почти взрослый. Когда я понимаю, что опять командую, мне становится стыдно. Я вижу, что веду себя как он. Это противно, И с этим трудно мириться. Я замыкаюсь в себе и мою руки в бочке под водостоком. Егоздесь нет, онгде-то в другом месте. Я сплю вместе с двоюродными братьями и сестрами. Мне ставят на чердаке раскладную кровать, там всем хватает места.

Все сажают рябину. Это потому, что вид болот слишком однообразен. Однажды я пытаюсь залезть на маленькую рябину на участке тети Агды. Я слишком тяжелая. Рябина на сломана. Я мчусь в дом и сообщаю, что дерево сломано. Плачу. Но не знаю, плачу ли я потому, что мне жалко себя, или потому, что у тети Агды стало меньше деревьев.

Я не сказала, почему рябина сломалась, и вина пала на сыновей тети Хельги. Это отвратительно. Я не могу удержаться и рассказываю тете Агде, как все было на самом деле. Она стоит у плиты, повернувшись ко мне. И улыбается. Словно я доверила ей страшную тайну. И не похоже, чтобы она помнила, что обвинила мальчиков в том, что они сломали дерево.

Йордис бы не улыбалась.

Неожиданно я чувствую, что на кухне у тети Агды запах тоже какой-то особенный. Здесь пахнет всем сразу. Но ни один запах не заглушает другой. Пахнет едой, какао, потом, мылом, сеном, мокрыми сапогами, торфяной пылью, сонными людьми. Детскими пеленками, потому что совсем недавно у них родился еще один ребенок. И я чувствую себя естественной частью этого целого.

Агда совсем не такая, как ее сестры. Она всегда была не такая. Она устраивает большие детские вечера, хотя они живут совсем не богато. Ее не пугает, что у них не хватает на всех стульев. Она поступает так же, как поступали у них дома на 17 мая. Кладет доску между двух табуреток и сажает всех. Мы привозим из дома стаканы и приборы. Таким образом, и ноги в носках, и душа в облаках.

у Эммы из Эврегорда есть лошадь, а от нее самой пахнет только что сбитым маслом и свежим сеном. И конечно лошадью. Мы с Йордис часто у нее бываем. У Эммы румяные щеки и в кладовке кислое молоко со сливками. Я катаюсь на ее лошади по зеленому холму, она держит лошадь за уздечку. А Йордис держит меня за ногу. Но я не падаю.

Холм усеян маленькими синими цветочками, они сладко пахнут. Когда мы останавливаемся, Йордис снимает меня с лошади и просит нарвать ей незабудок. Я срываю несколько цветков, но этого мало. Тогда я приношу Йордис целую охапку незабудок, и все равно все вокруг по-прежнему кажется светло-голубым.

— Это я ездила за повивальной бабкой, когда ты должна была родиться. Веселый был день! Я его хорошо помню. — говорит мне Эмма.

— И я! — подхватываю я.

Она сажает меня к себе на колени и смеется.

Йордис тоже добрая.

Значит, сегодня у нее нет язвы желудка.

Мне всегда бывает трудно дождаться своей очереди. Даже когда очередь Фреда, сына тети Хельги. Я не жду, я бегу. И бываю у цели, когда они только кричат "Следующий!".

Потом мне бывает стыдно, и я стараюсь все загладить.

Меня редко бранят, если что-то случается. Как и взрослые, я владею одним приемом, который у меня получается лучше, чем у других. Становлюсь невидимкой. Когда я запираю рот на замок, я получаю оружие, против которого взрослые бессильны. Стать невидимкой лучше всего. Невидимкой я принадлежу только себе, и меня не отсылают спать.

Вместе с двоюродными братьями и сестрами мы много бегаем. И играем в мяч. К мячу я испытываю неприязнь. Мне не нравится, когда он летит прямо на меня. Я не люблю бояться чего-то, с чем не могу ничего сделать. Что зависит от других.

Мне больше нравится играть в классики. Есть что-то неповторимое в том, чтобы добиться всего самой, прыгая на одной ноге. Еще мы прыгаем через скакалки. Или лазаем по деревьям. Я держусь крепко. И сама решаю, когда надо отпустить руки. Мне нравится делать то, что у меня получается. Но другим не обязательно знать об этом.

Двоюродные сестры и братья живут на болотах, очень далеко от моря, так мне кажется. Купаться в торфяных ямах нам строжайше запрещено. Но Агнар, Фред и я все-таки купаемся. Приятно ходить по мокрому торфу, торфяная жижа просачивается между пальцами.

Однажды Ярле, их младший брат, упал в торфяную яму. Он всюду бегает за нами, от него трудно отделаться. В яме несколько уровней, оставшихся после того, как оттуда вынули торф. Есть террасы, где мы достаем до дна, и верхняя часть туловища остается над водой. Это у нас, но не у Ярле. Мы и глазом не успели моргнуть, как он скрылся в мутной воде.

— Он сейчас утонет! — закричал Агнар.

Похоже, что Агнар прав, ведь Ярле такой маленький. Но Фред считает иначе и действует быстро. Он велит мне идти на глубину и хватает меня за косу. Глотнув болотной воды, я шарю руками в мутной воде. Все происходит так быстро, что я не успеваю испугаться. К тому же я чувствую, что Фред держит меня за косу.