Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску

Затем другое. Я Вам писал, что никого в Париже по совести ((рекомендовать» не могу. А потом вспомнил — Гингер. Его почему-то не любит Варшавский (кажется), но они очень разные люди.

О Гингере хочу Вам сказать следующее. Он хотел, чтобы его сборник был издан «Рифмой», Маковский взял, повертел, понюхал — и решил, что стихи малограмотные. Между тем, в одной строчке Гингера больше умения, своеобразия и ума, чем во всем, что сам Маковский когда-либо сочинил! Это произвело в Париже некоторый шум, отчасти даже возмущение (не везде). Кроме того, какое-то недоразумение было у Гингера с Гринбергом [81] .

81

Об А.С.Гингере и его полемике с С.К.Маковским см. примеч. 48. Сведениями о «недоразумении», произошедшем между Гингером и Гринбергом, мы не располагаем.

Он — очень ценный человек. Правда, в довольно узкой области: в формальном чувстве поэзии и стихов. Но в этом смысле мало кого можно рядом с ним и назвать. Да и сам он поэт подлинный, хотя и какой-то умышленно «бескрылый».

Я думаю, что бы он Вам ни прислал, было бы интересно. Напишите ему: 4 rue Tureau-Dorangin, Paris 15е.

У него есть жена — Присманова (Вы, верно, знаете о них от Чиннова, их друга). Она — но это между нами, пожалуйста! — бледнее и как— то менее оригинальна, чем он, но в том же нео-тредьяковском духе [82] .

82

Анна Семеновна Присманова (1892–1960) — поэтесса.

У меня с Гринбергом было условие: корректура! Возвращаю немедленно, но без нее ни на что не согласен, зная по опыту, что без авторской правки ошибки бывают всегда.

Ну, кажется, все.

Стихи Ваши о белоголовом мальчике совсем прелесть, и я нахожу, что Чиннов с советами «не печатать» чересчур щепетилен или имеет какие-то свои резоны, глазу вооруженному не видимые [83] . Крепко жму руку.

Ваш Г.Адамович.

Для успеха — не в глубоком смысле, скорей успеха в кавычках — нужно бы побольше мелочей, рецензий, откликов. Ведь с этого обыкновенно чтение журнала и начинают!

83

С некоторой долей вероятности можно предположить, что «стихи о белоголовом мальчике» — неизданное стихотворение Иваска:

Я счастлив, не веря, не веря, но верил: Его я, наверное, встречу. Твои ли ресницы и плечи? Тишайший таинственный вечер. Следы заметающий ветер. Ресницы и плечи. И лыжи. Поморский, норвежский ли лыжник? И брата и друга роднее и ближе. Я только неловкий, мечтательный книжник. Я только к несчастью. Ты дальнее счастье. Свобода. Сияние. Зимнее солнце. Ресницы и плечи. Горячее сердце. Ты дальнее счастье. Я только к несчастью. Я счастлив, не веря, не веря, я верил.

Ю<рий> И<васк>, 1952 (дек<абрь>) (Amherst. Box 27. F.2) Впрочем, эта тема была в стихах Иваска довольно постоянной (см., например, письмо А.Штейгера к нему от 30 января 1937: Ливак Л. К истории «парижской школы»: Письма Анатолия Штейгера. 1937–1943 // CASS. Р.89).

13

14/Х-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович,

Вы меня просили ответить еще на каникулах, а я отвечаю из Манчестера, где, по Вашему предположению, у меня «мало времени». Нет, мало времени у меня именно на каникулах, где всегда всякая суета, приятная и неприятная. А здесь — тьма, одиночество, времени сколько угодно, п<отому> что Университет — не в счет.

Отвечать на Ваши мысли о русском ампире, о пушкинской эпохе, о слове «культура» — поздно [84] . Не само по себе поздно, а потому, что Вы, конечно, забыли, о чем писали. Чьи это, кстати, стихи:

84

Судя по всему, размышления Иваска в неизвестном нам письме были связаны с его работой над диссертацией и, в частности, над статьей: Ivask G. The “Empire” Period // Russian Review. 1954. Vol. 13, № 3. P. 167–175.

Теперь же упивайтесь ею… [85]

Вяземского? [86] Перефразируя Розанова, он мог бы сказать: «Я-то, м<ожет> б<ыть>, и бездарен, да эпоха-то моя талантлива!» [87] Конечно, Вяз<емский> бездарен далёко не был, но прелесть его — от выделки и стиля, всем в его время свойственным.

Спасибо за «Июнь» [88] и за стихи. У Вас все больше общего становится с Вяч. Ивановым, — только Вы тоньше, гибче и как-то человечнее его. Вы как будто догадываетесь, что он хотел в поэзии сделать (и не мог) и переводите на свой лад. Нисколько не упрекаю Вас в подражании: это совпадение, продолжение, не подражание, У Вас слова легкие, <у> [89] Вяч. И<ванова> в каждом — сто пудов. Сходства прямого нет, но он как будто передал Вам свое вдохновение, у него начавшееся где-то в Греции, и которое он хотел, как мост, перекинуть к современности. «Июнь» — почта непрерывно — подлинная поэзия, только я боюсь за его участь в печати, по вульгарности вкусов, по привычке к дурно-приперченной поэтической пище и т. д. Скажут: «мертво», ничего не разобрав другого, не почувствовав реакции против улично-площадных новшеств и злободневностей, с невозможными метафорами, паузами и всеми прочими прелестями. Не уловив благородства и горечи. То же — и в отдельном Вашем стихотворении («Ивы нежности…» [90] ). Впрочем, с Вашей манерой (в этом стихотворении) я лично не совсем согласен. По-моему, и я все больше это думаю, надо бы всяких «несказанностей», недоговоренностей и намеков оставлять как можно меньше, поливать все это серной кислотой логики и прозы, чтобы осталось только то, что всякую кислоту выдержит (осталось, т. е. уцелело — после всех усилий превратить стихи в самую обыкновенную речь). Вы, наоборот, культивируете полу-слова, и поливаете их не кислотой, а чем-то питательным. «Родимое ничего»: очень хорошо сказано, но я всегда вспоминаю Базарова: «Не говори красиво» [91] . То же самое, сказанное сквозь усилие сказать абсолютно понятно и просто, было бы выразительнее и как-то трагичнее, именно от отсутствия нужных слов.

85

К этому вопросу Иваск сделал примечание: «Это из “Евгения Онегина”. Ю.И.». См.:

Покамест упивайтесь ею,

Сей легкой жизнию, друзья!

(Гл. 2, XXXIX)

86

Творчеству П.А.Вяземского была посвящена диссертация Иваска.

87

Имеются в виду неоднократно вспоминавшиеся Адамовичем слова В.В.Розанова из статьи «Заметки на полях непрочитанной книги»: «Я — бездарен; да тема-то моя талантливая» (Розанов В.В. Во дворе язычников // Собр. соч. Т. 10. М., 1999. С.141).

88

Приводим это неизданное стихотворение Иваска:

Июнь

О, радость, радость: я жизнью бывалою Снова дышу!

Дельвиг

1

Бронзовый мальчик-амур. Удушливый запах асфальта, Пыли, сирени, тоски. Траурно-яркий июнь. Мальчику же хорошо. Поэзией Рима ли, рая Бронза омыта его. Кто-то сказал, что война. О, если я выживу, выживу, Господи Боже, клянусь Свободой, песней, Я снова, я снова Дыханием каждым Творцу и творению Хвалу воспою. Может быть, завтра умрет веснушчатый звонкий мальчишка: Вырос бы — Гектором был. Дылда задумчивый, Федр, Книгу уже не дочтет. У плачущей матери Трои Выпал из рук ридикюль. Сплетницы-парки прядут. Увы, достойны ли все мы бессмертия? Даже такой Обычной жизни, Сирени ли, пыли, Скамьи у фонтана Журчащей поэзии — Достойны ли мы? Мать, и мальчишки, и те, прядущие дуры, и автор, Знаете ли, что сейчас вечность уже на земле? Город, июнь, духота и даже божок у фонтана — Это Элизий земной! Если бы растолковать. О, радость, радость, равно недостойные, Дышим еще И сердце знает, Что двадцать второго Июня (военного) — Мы счастья дыхания Достойны еще.

2

Камни, пустыня, июнь: иной, но единственный тоже. Белая едкая пыль. Розовый цвет: Иван-Чай, Сыздетства милый, опять. Дырявый амур у фонтана. Трубы и стены руин после троянской войны. Я выжил! Радость, о детская, жадная, Радость моя! За что, о Боже, Помиловал сына! И едкою пылью Июня и вечности Дышу я, дышу. Горем обглодана мать проклятой, разрушенной Трои. Черный ее ридикюль. Хлебные марки. Тоска. Пали ее сыновья. Но снова — другие мальчишки Книги читают, кричат. Город отстроится тот. Но ничего не забудется матерью. Вечность ее: Обида, слезы, Сияние-память. Все носит под сердцем Мальчишек умученных Троянская мать. Рано еще говорить: ни города нет, ни июня. Розовый лишь Иван-Чай. Умерли деды, отцы. Отчее синее небо. Юные матери-девы, Юные их сыновья. Радость и рай бытия. Хвала, хвала и сияние чистое, Радость вполне. Слова иссякли. Божок развалился. Прозрачные струи Источника вечности И мать, и друзья.

Весна 1954. (Amherst Box 27. F.2)

Стихотворение существует в нескольких незначительно друг от друга отличающихся вариантах.

89

В оригинале — «а».

90

Приводим два варианта (или различных стихотворения, одинаково начинающихся), сохранившихся в архиве Иваска:

* * *

Ивы нежности, ивы жалости И поэзии земной. Земляничное сердце — алое, Запах жизни — запах грибной. Клочья, кольца дыма над хворостом, Сыновьями сложенным здесь. Если горести, если горести, — Разве мало радости здесь. И оттуда сюда — воочию — Свободное, синее, отчее Откровение его, Только ничего. Сизые, дымно-туманные, Витиевато виясь, Привидения, испарения, Песнопения — мы связь.

* * *

Нежность, жалость юной матери И поэзии сыновей. И пение панихиды-памяти, И кадило, и вздох друзей. Мать и память, память вечная, Кольца — клочья, дым — фимиам. Небо синее, бесконечное, Ничего оно и храм. Если свиться дыму сизому, Сыну, сыну сказала мать, Свиться памяти и небу синему Ничего, и опять, опять. Полдень-рай, июль по-прежнему, Земляничный, грибной, лесной: Полдень жалости и нежности И поэзии земной.

(Там же)

Вероятно, Адамович получил какой-то иной вариант стихотворения.

91

В романе И.С.Тургенева «Отцы и дети» (1862) эта фраза звучит так: И друг мой, Аркадий Николаич, не говори красиво».

Не думайте, что я с Вами спорю: я говорю, а не спорю, зная, что Вы один из двух-трех людей, с которыми о стихах и стоит говорить.

Еще раз благодарю Вас за присылку текстов.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш Г. Адамович

P.S. Прочел на днях Ваш отзыв о Ходасевиче [92] . Что же, Вы правы: книга не плохая. Но уверяю Вас, Белинский со всеми своими промахами и наивностями больше понимал, дальше видел, глубже чувствовал, чем Х<одасевич>, у которого все, в сущности, верно, все умно (или вернее — не глупо) и все непоправимо — мимо. Я этого не люблю говорить в печати, п<отому> что долго с ним спорил, да и не был никогда с ним в подлинно хороших отношениях [93] . Но, прочтя его книгу, снова почувствовал то же самое: ограниченность и надуманную позу какой-то мудрости и всепонимания.

92

Имеется в виду статья: Иваск Ю. Взыскательный критик (О Ходасевиче) // НРС. 1954. 5 сентября. Она была посвящена появлению сборника Ходасевича «Литературные статьи и воспоминания» (Нью-Йорк, 1954).

93

О литературных отношениях Адамовича и Ходасевича см.: Hagglund R. The Adamovic — Xodasevic polemics // Slavic and East European Journal. 1976. Vol.20, № 3. P. 239–252; Полемика Г.В.Адамовича и В.Ф.Ходасевича (1927–1937) / Публ. О.А.Коростелева и С.Р.Федякина // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 4. С. 204–250.

14

4/ХI-<19>54 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

На этот раз отвечаю не совсем сразу. Простите.

Я очень рад, что Вам по душе мои стихи. Поверьте, говорю это вполне искренне, и не как редактору, а Вам просто, независимо от «Опытов». У меня к этому стихотворению больше личной привязанности, чем к другим [94] .

Теперь об «Опытах».

Хорошо, статью об эмигр<антской> поэзии пришлю к 15 декабря. Но пишу это и тут же соображаю: ведь затем Рождество, значит, все равно — отсрочка. М<ожет> б<ыть>, можно к концу месяца? Впрочем, как скажете, я торгуюсь так, по старой привычке.

94

См. примеч. 80.

Корректуру, конечно, верну через 24 часа. Даже через 2 часа. Наверно.

Статью — если можно — я хотел бы дать страниц на 15. Но если мало места, могу сделать короче. Тема расплывчатая, т. к. это будет не обзор вовсе. Можете и развить, и сжать: все равно не скажешь.

Мелочи о франц<узской> литературе, о фильмах»? [95] Знаете, я как-то здесь отстал от всего, а для «мелочей» надо бы быть именно «в курсе». Если что-нибудь придет в голову — пришлю. У меня есть одна побочная страсть — балет. Но входит ли он в Вашу программу? По существу это вовсе не пустяк и не блажь, но может придать журналу нежелательный салонный оттенок («Мир гибнет, а они заняты pas de deux…») [96] .

95

Идея такого раздела реализована не была.

96

О балете Адамович в «Опытах» не писал. О его балетомании см. к примеру, статью «Московский балет» (НРС. 1956. 19 октября). 11 июня 1955 он сообщал Одоевцевой: «Я пишу сейчас книгу о балете» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.411).

Доверительно (как пишете Вы, но ведь и все доверительно — правда?).

Продолжение «Третьего Рима» особым восторгом меня не переполняет [97] . Я не любил и начала его, и боюсь, что это будет стряпня наспех, полу-Иванов, полу-Одоевцева (он ведь едва ли в состоянии писать теперь сам). Что с ними вообще «трудно», я знаю. Но через океан, м<ожет>б<ыть>, и не так уж трудно: только пишите им лестные письма и вообще не вступайте в споры! Да и в самом деле — они оба сотрудники ценные, только лучше бы без «Третьего Рима» из третьих рук. М<ожет> б<ыть>, он (или даже она) дал бы статью, взгляд и нечто? [98]

97

В конце 1920-х и начале 1930-х Г. Иванов опубликовал первую часть и отрывки второй из романа «Третий Рим» (Современные записки. 1929. Кн.39–40; Числа. 1931. № 2–3). 9 августа 1956 он сообщал В.Ф.Маркову:

«Третий Рим» я напечатал все, что написан<о> 100 стр., в «Совр<еменных> Записках» и обгрызки, какие были, в «Числах». У меня нет и никогда не было решительно ничего ненапечатанного. Бросил писать, потому что надоело, — конца-краю было не видно, писать трудно, получается вроде как чепуха. Напишу: «Князь Вельский закурил папиросу…», а что дальше — решительно не знаю. Ну и бросил. Был скандал в «Совр<еменных> Записках», потом Вишняк успокоился — ведь речь не шла об Учредительном Собрании.

(Письма к Маркову. S. 46)

Судя по всему, план продолжения романа был мимолетным и осуществления не получил.

98

Такой статьи ни Г. Иванов, ни И. Одоевцева для «Опытов» не написали.

По одной Вашей фразе об Ульянове [99] я чувствую, что он Вам не очень нравится. Мне тоже. Что-то самоуверенное и дубоватое, хотя и не без блеска. Г.Иванов, наоборот, им восхищен. Все-таки я бы его пригласил в «Опыты»: направление у него верное, если не самый тон. Как Ваши отношения с Терапиано? Спрашиваю, потому что сейчас прочел его статью о «Гранях», догадываюсь, что он — едва ли Вам друг (цитаты о Вас совсем никчемные по содержанию статьи). У него в голове — каша, но возвышенно-метафизическая [100] .

99

Николай Иванович Ульянов (1904/1905-1985) — литературовед и историк. Единственная публикация Ульянова в «Опытах» состоялась значительно позже (Мысли о П.Я. Чаадаеве // Оп. 1957. № 8. С. 50–72).

100

См.:

Очень критикуют читатели антологию русской зарубежной поэзии, составленную Ю.П.Иваском: «количество не перешло в качество. Просто странно: талантливые поэты были, есть за рубежом, и можно бы, отобрав у них лучшее, составить впечатляющий сборник, а у составителя получилось нечто до того унылое и серое, что всякий, отчаявшись, закроет книжку». — «Составитель не только ухитрился выбрать не поэтов, а из поэтов выбрать не поэтическое, — пишет другой читатель, — но и систематизировал весь набранный им колхоз весьма своеобразно… Очень не повезло зарубежной поэзии в руках г. Иваска».

(Терапиано Ю. «Грани», книга 21 // НРС. 1954. 10 октября)

О сомнениях самого Терапиано относительно состава антологии см.: Письма Терапиано. С. 252–254, а также его рецензию (РМ. 1953. 10 февраля). В «Опытах» Терапиано печатал рецензии, довольно благожелательно рецензировал журнал в «Русской мысли».

Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

15

13/ХI-<19>54 г.<Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович.

Наши письма «разминулись».

Я писал Вам о том, нельзя ли статью прислать к Рождеству. Но вижу, что нельзя. Значит, будет она у Вас в срок — 15 декабря, как Вы пишете, срок «сверх-крайний».

Буду ли упоминать о Цветаевой? Не знаю [101] . Упоминать я вообще ни о ком не хотел бы, т. к. думаю написать «вообще», о теме поэзии, а не об отдельных поэтах. Но по пути писания часто все меняется, т<ак> что — не знаю. Я Цветаеву не то что «не люблю», нет. У нее есть строчки, которые я никогда не забуду, их нельзя забыть. Но в ней была институтка, с капризами и наскоками, вот только это меня в ней всегда раздражало. Был в Париже такой ротмистр Посажной, выпустивший смехотворную книжку стихов и афоризмов [102] . Там было «Цветаева — это наша Царь-дура» [103] . Мне очень это понравилось, в том смысле, что в Ц<ветаевой> было нечто царственное, но была и дура, вернее, дурь. У меня были с ней очень странные личные отношения, о кот<орых> долго писать (но многое меня в них очень удивило) [104] .

101

В статье Адамовича «Поэзия в эмиграции» М.Цветаевой посвящен довольно большой пассаж (опубл.: Оп. 1955. № 4. С.49; фрагмент статьи приведен в книге: Марина Цветаева — Георгий Адамович: Хроника противостояния / Сост., вступит, ст. и примеч. О.А. Коростелева. М., 2000. С. 106–107).

102

Алексей Васильевич Посажной (?—1964) — поэт-дилетант, автор ряда поэтических сборников: 1) Эльбрус. Стихи: Легион шестой. Париж: Изд. автора, <Б/г>; 2) Песни машины. Стихи: Легион седьмой. 1924–1926. Париж: Изд. автора, <Б/г.>; 3) Залим. Стихи: Легион девятый, январь 1928. Париж: Изд. автора, <Б/г.>. О каком них них идет речь в письме, неизвестно.

103

Определение «царь-дура» применительно к Цветаевой было широко распространено, поскольку основывалось на перефразировании названия ее поэмы «Царь-девица».

104

Об отношениях Цветаевой и Адамовича см.: Марина Цветаева — Георгий Адамович: Хроника противостояния.