Сто рассказов из русской истории. Жизнь Эрнста Шаталова. Навеки — девятнадцатилетние. Я вижу солнце. Там, вдали, за рекой
Шрифт:
— Знаю я, чьи это штучки, да только пока молчу! — помахал пальцем Эдемика.
— Говори, если знаешь! — набросились на него соседи.
— Знаю! Молоко ворует тот, кому оно нужно!
— Ну, ты скажешь! А кому оно не нужно?
— Дайте срок, и я раскрою это дело!
— Давай, Эдемика, выручай нас!
Между тем владельцы коз приняли меры предосторожности. Коз перестали выпускать со двора, а если выпускали, то обязательно в сопровождении кого-либо из членов семьи. Я и Хатия ходили убитые горем — нашему промыслу пришел конец.
Однажды вечером, когда нам чудом удалось выдоить чью-то зазевавшуюся козу и принести
— Хатия, подойди ко мне!
— В чем дело, учительница?
— Покажи свои руки!
Тетя приложила к лицу обе ладони Хатии. То же самое проделала она со мной.
— Что ты делаешь, тетя? — спросил я удивленно.
Хатия молчала.
— Ваши руки пахнут козьим молоком, дети!
За весь вечер тетя больше не проронила ни слова.
В чем заключается задача?
Колхозные собрания у нас, как правило, созывались по вечерам, но колокол начинал звонить уже с полудня. Уставшие за день люди всячески старались увильнуть от собрания. Приходилось чуть ли не за руки вытаскивать их из домов.
— Просили же тебя, Архип? Забыл про собрание?
— Эдемика, именно сегодня у тебя разыгрался ревматизм?!
— Не идешь, Диомид? Ладно, поговорим с тобой в другом месте! Не будь я Зосимом!
— Зосим зобастый. Не ори ослом и дай мне отдохнуть, а то возьму вот двустволку и отправлю тебя в такое место, откуда нет возврата!
— Маргарита, выходи, я знаю, ты дома!
— Иди на собрание, Ксеня, да прихвати своего инвалида!
Нас, детей, на собрание не приглашали, но мы и не нуждались в приглашении. Собрание было для нас единственным местом развлечения. Оно обычно проводилось в школе, и нам доставляло огромное удовольствие видеть, с каким трудом рассаживаются за партами седовласые загорелые дяди и тети. Мы устраивались на полу, с наслаждением наблюдая за ходом этого странного урока, во время которого не читали списка, отвечали с места, не вставая, свободно курили, перебивали друг друга, к учителю обращались на «ты», и никого за это не выставляли за дверь. Я мечтал о том времени, когда и меня будут звать на собрание, когда и я смогу послать зовущего к черту, когда при голосовании председатель объявит: «Сосойя воздержался!..»
…Я и Хатия сидим на полу, перед тетей, за нами, также на полу, — Бежана. Мы ждем начала собрания. Класс гудит. Все окна распахнуты настежь, но в комнате все же жарко. От запахов табака, пота и земли першит в горле. Надрывно кашляют старики. Судачат бабы. А народ все валит.
— Ну что ж, пора начинать! — объявил колхозный счетовод Зосим, постучав карандашом по надтреснутому колокольчику. — Кого изберем председателем?
— Будь сам, какая еще с тебя польза? — съязвил Диомид.
— Пожалуйста, становись председателем ты! Убедишься, какое это удовольствие!
— Что ты! Отбивать кусок хлеба у любимого соседа!
— Пропади ты пропадом с твоим соседством!
— Да начинайте же, черти проклятые, утро скоро! — прервал дискуссию Зосима и Диомида дядя Герасим.
Зосим кашлянул, надел очки, раскрыл бумажную папку, извлек оттуда лист бумаги, поднес его к носу и вдруг вспомнил:
— А секретаря? Надо же избрать секретаря собрания!
— Будь заодно и секретарем! — предложил Диомид.
— Не справится с двумя обязанностями! — сказал Бежана.
Зосим нахмурился,
снял очки и посмотрел на Бежану, однако, увидев его серьезное лицо, промолчал.— Голосовать?
— Хоть голосуй, хоть пой в три голоса, только начинай! — крикнул выведенный из терпения отец Хатии.
Зосим еще раз кашлянул и объявил:
— На повестке дня у нас один вопрос: о лодырничании и отвиливании от работы отдельных, так сказать, изменников общего дела и родины. Слово предоставляется председателю нашего колхоза товарищу Кишварди Спиридоновичу Вашакмадзе!
При упоминании фамилии председателя раздалось несколько жидких аплодисментов. Кишварди встал, выпил полграфина воды, затянул пояс потуже и начал:
— Товарищи! Нынешний год сложился для нас очень неблагоприятно. Что происходит сейчас? Происходит смертельная борьба. Две стороны — красная и черная — ведут между собой — что? Они ведут между собой войну. Беспощадную войну. Кто мы? Мы — серп и молот, то есть звезда. Кто они? Они — ад и бездна, тьма-тьмущая и беда нескончаемая! Что делает Гитлер? Гитлер продвигается вперед. Он достиг уже кислых минеральных вод. Кисловодск! — перевел он на русский язык. — Каково приходится народу? Трудно приходится, товарищи, народу! И правительству нашему нелегко, и армии нашей нелегко. А нам? Нам тоже трудно, товарищи! Не хватает пищи, одежды, обуви… Вот ты, Христофор Василия! Думал ли ты о том, что твоему мальчику, который с винтовкой в руках бьет Гитлера, нужна еда, нужна одежда?
— О чем же я думал, если не об этом, дорогой Кишварди!
— А ты, Герасим? Попал твой сын в госпиталь, и ладно? А о том, что таких, как он, тысячи и каждого из них надо накормить и напоить, ты знаешь об этом?
— Знаю, Кишварди, знаю…
— Ражден! Как по-твоему? Танк, в котором сидит твой парень, растет в саду на дереве?!
— Да что ты нам байки рассказываешь! Говори о деле! — раздались недовольные голоса.
— Скажу о деле! Стране нужен хлеб, нужно мясо! Лобио и мчади нужны народу! Вы как думаете, зачем нас оставили здесь? Или мы стрелять не умеем? Да я за пояс заткну любого… как его… снайпера! Ан нет! Велели сидеть здесь, дома! Почему? Потому что мы сегодня нужны здесь! У войны ненасытный желудок, ох и ненасытный! И заполнить этот желудок должны мы с вами! Понятно это?
— Кишварди! Вот тебе нож — режь нам горло! Что мы, не работаем, что ли? — подал голос дядя Герасим.
— Я не про всех… Мужиками я доволен. И на баб я не в обиде… Однако есть отдельные лица…
— Назови, назови конкретно! — зашумело собрание.
Кишварди извлек из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его. В классе люди затаили дыхание. Кишварди долго всматривался в листок, потом решился:
— Где Амбако, где Кирилл, где Кикития, где Феодосия Барамидзе и невестка ее Маквала?
— Ну-ка, Шакро, отвечай, где твоя мамаша и жена твоего брательника? — толкнул кто-то Шакро Барамидзе.
Тот встал, провел ладонью сперва по парте, потом по собственному лицу и нехотя ответил:
— В Батуми они… За сахаром…
— Ага, за сахаром? Архип, как давно ты видел сахар? — спросил Кескинэ.
— Видеть-то видел, да вот есть не приходилось! — улыбнулся Архип.
Шакро закашлялся, закрыл лицо руками.
— Что ты раскашлялся, точно Бегларов пес! — прикрикнул на него Зосим. — Скажи-ка лучше, зачем их в Батуми потянуло?