Сто рассказов из русской истории. Жизнь Эрнста Шаталова. Навеки — девятнадцатилетние. Я вижу солнце. Там, вдали, за рекой
Шрифт:
— Моя — всего литр, она беременна…
— Твоя, Васаси?
— Два!
— Сколько же это получается? Четыре, да три, да один, да два, да еще Эдемиковых два…
— Двенадцать! — крикнул колхозный бухгалтер.
— Раздели теперь двенадцать на два!
— Это еще почему? — насторожился Эдемика.
— Потому! Половину-то молока берете сами?
— Берем…
— Ну вот… Следовательно, в чем заключается задача?
— Узнать, чем доятся козы — кровью или молоком! — ответил Бежана.
— Заткнись, олух! Задача заключается в том, чтобы определить, кто выдаивает чужих коз!
Грянули аплодисменты.
— Нечего
— Ну так говори, черт!
— Я бы сказал, да неудобно… — и Эдемика искоса взглянул на тетю.
— Говори, Эдемика! — проговорила побледневшая тетя.
— Кето, ты знаешь, ради тебя я готов идти в огонь и в воду… — сказал, запинаясь, Эдемика, — но если я промолчу, будет хуже для твоего мальчика…
В классе наступила напряженная тишина. Все повернулись ко мне и вдруг зашумели:
— Врешь, бессовестный!
— Кто тебе поверит!
— Сам лопает молоко, а сваливает на других!
— Садись, Эдемика, и молчи!
— Докажи, что это так!
— Погодите, люди! Дайте ему досказать!.. Говори, Эдемика, что тебе известно? — сказала спокойно тетя.
— Мне, дорогая Кето, известно одно: пришел как-то ко мне утром Сосойя, с ним была и Хатия… — Эдемика взглянул на Хатию. Она сидела не двигаясь и улыбалась. — Попросили они у меня козье молоко, сказали — для больного… Я отказал им. А вечером моя коза вернулась с пустым выменем… Дети в тот день побывали и у Маки, и у Машико, и их козы также пришли домой выдоенными… Так продолжается вот уже неделю… Правду я говорю, женщины? Отвечайте!
Но женщины молчали. Молчали все — то ли от неожиданности, то ли из-за уважения к тете.
— Да врет он! — встал вдруг Бежана. — Сочиняет все! При чем тут Сосойя и Хатия? Коз выдаиваю я!
— Записать? — спросил растерявшийся Зосим.
Председатель кивнул.
— А что мне остается делать? В колхозе я не состою, трудодней не вырабатываю… А насчет того, что, мол, кто не работает, тот не ест, — неправда это! Козы ведь тоже не работают в колхозе, однако жрут дай бог! Надо мне кушать или нет? Вот я и стал выдаивать коз! Вот так! — Бежана засунул в рот оба больших пальца. — Сказал ведь сегодня наш председатель, что у войны ненасытное брюхо? У меня тоже есть брюхо, и тоже ненасытное. И я стараюсь наполнить его… Правда, козье молоко без соли — не очень вкусно, но что поделаешь… А ты, Эдемика, повесил бы своей козе вместо дурацкого колокольчика кусок мчади и щепотку соли, было бы лучше… И не приставайте, ради бога, ко мне — как, да почему, да по какому праву я выдаиваю ваших коз! Ничего вы со мной не сделаете, — я сумасшедший! Я даже в выборах не участвую! Понятно? Если вы не отстанете от меня, я начну бушевать, вам же будет хуже! А ты, Эдемика, встань и держи ответ за клеветничество, за оскорбление неповинных детей! Вот так!
Огорошенный Эдемика не нашелся что ответить. Молчали и соседи.
— Ты закончил, Бежана? — нарушила тишину тетя.
— Да, дорогая Кето! — улыбнулся ей Бежана.
— Ну так садись…
Бежана, подмигнув мне, сел. Тетя встала и глухо заговорила:
— Простите меня, соседи! Это я во всем виновата. Сосо и Хатия каждый день приносили молоко и говорили, что это от соседей. Я верила им… А молоко действительно нужно было для раненого… Бежана нашел его в плантации и приволок к нам — голодного, полумертвого… Благодаря вашему молоку и заботам Аквиринэ
нам удалось выходить человека… Простите меня, соседи… Я постараюсь отплатить добром…Тут вскочил Эдемика и, задыхаясь от волнения, набросился на меня:
— Что же это ты опозорил меня, Сосойя, перед честным народом? Сделал меня посмешищем? Сказал бы, сукин ты сын, в чем дело, да я бы подарил тебе эту проклятую козу! Что мне теперь делать! Бежана и тот смеется надо мной! Эх ты, Сосойя!..
— Сосойя Мамаладзе! Встань и доложи собранию, как было дело! Мы-то уверены, что на дурной поступок ты не способен! — сказал мне с улыбкой Кишварди.
Я встал, подошел к столу.
— Дядя Кишварди, дядя Эдемика… Я и Хатия… Дядя Эдемика… Клянусь памятью матери… Мы не выпили ни одной капли того молока…
У меня потемнело в глазах, люди стали двоиться, к горлу подступил горький комок… Потом комната исчезла… Кто-то подошел ко мне, обнял. Я прислонился головой к его плечам и тихо заплакал…
Вдруг дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвался наш сельский почтальон Коция с огромной сумкой за плечом. Он еле стоял на ногах. Натыкаясь на стены, он с трудом добрался до стола, оперся на него руками, расставил ноги и окинул собрание мутным взглядом.
— Что, боитесь смотреть мне в глаза? — произнес он заплетающимся языком.
— Здравствуй, Коция! — приветствовал его дядя Герасим.
— Здравствуй! Где председатель? — спросил Коция стоявшего рядом Кишварди.
— Вот же я, не узнаешь? — Кишварди хлопнул почтальона по плечу.
— Ты — Кишварди? Ну да, узнал! Это ты меня назначил почтальоном?
— Я!
— Коли так, открывай собрание!
— Да оно уже открыто, Коция!
— Тогда дай мне слово!
— Ишь ты, чего захотел! Да облейте его водой! Где это он так нализался? — рассердилась Ксеня.
— Требую слова! — настаивал почтальон.
— Какое еще слово, Коция, кончилось собрание!
— Дайте слово! Прошу вас! — обратился Коция к народу.
— Налей ему, Кишварди!
— Дали же говорить мне? Теперь пусть скажет он! Сейчас он сумасшедший вроде меня! — крикнул Бежана.
— Говори, Коция! — разрешил председатель.
Почтальон поклонился ему в знак благодарности и повернулся лицом к собравшимся.
— Кто начал войну? — выпалил вдруг он.
Люди остолбенели.
— Я вас спрашиваю, кто начал войну?
— Войну начал Гитлер, Коция! Или ты обвиняешь нас? — сказал кто-то.
— Неправда! Войну начал не Гитлер!
— Геббельс!
— Нет!
— Геринг!
— Нет!
— А кто же? Бежана, что ли?
— Война у нас началась с меня, с моего сообщения, безбожники вы этакие… — прошептал Коция.
— Но при чем тут Гитлер?
— Люди, мы погибли! Что скажет правительство, когда узнает, что у нас почтальоном работает Гитлер, а председатель начисляет ему трудодни! — крикнул Бежана.
В комнате раздался хохот. Коция подождал, пока успокоится народ, и продолжал:
— Да, соседи, войну начал я!..
— Хватит тебе валять дурака! — подал голос Эдемика. — За такое преступление — расстрел!
— Не верите? Хорошо!.. Кесария Соселия, встань, если ты здесь!
— Здесь я, Коция! — встала побледневшая вдруг Кесария. — Что… что ты хочешь сказать мне?..
— От кого ты впервые узнала о начале войны? Скажи честно, Кесария!
— Да ты при чем? Не ты — сказал бы другой…