Сто рассказов из русской истории

— Ах ты разбойник, дрянь! — совсем не по — царски ругается царь. — Все они сволочи, все! Нет им прощения, нет им пощады!

Разволновался совсем государь. Схватился рукой за сердце:

— Дурпово! Дурново!

Мчит царский любимец флигель — адъютант Дурново, тащит капли от сердца.

ЦЕЛОВАНИЕ

Декабристов Александра Муравьева, Ивана Анненкова и Дмитрия Арцыбашева на допрос к царю привели не по отдельности, а всех вместе. Встретил их Николай I учтиво, даже приветливо.

— Каковы молодцы! Молодцы каковы! — повторял государь, посматривая на молодых людей.

Все они были гвардейскими офицерами.

— Мундиры-то как сидят! Похвально для офицеров, похвально.

Николай I прошелся по кабинету.

— Как матушка? — спросил у Александра Муравьева.

Екатерина Федоровна Муравьева, мать декабристов Никиты и Александра Муравьевых, была известна на весь Петербург. Дом ее посещали разные знаменитости: поэты, художники, музыканты.

— А ты, кажись, одинок: ни сестер у тебя, ни братьев, — обратился к Ивану Анненкову.

— Помню, помню отца твоего, — сказал Дмитрию Арцыбашеву, — лестное только могу сказать.

Смотрят молодые люди на государя. Вот ведь милый какой государь. Даже неловко им как-то стало.

Николай I был неплохим актером. Умел он принять вид устрашающий и тут же на редкость добрый. Знал, где мягко сказать, где твердо. Где голос повысить, где перейти на шепот. Тренировался царь перед зеркалом. Даже у настоящих актеров уроки брал.

Вот и сейчас: выпятил грудь государь, голову важно вскинул, посмотрел по — отечески на декабристов.

— Уверен, господа, пробудете в крепости вы недолго. Надеюсь вас видеть снова в своих полках.

Слова эти были равны прощению.

Стоявшие рядом с царем приближенные бросились целовать Николаю I руки. Кто-то шепнул молодым офицерам, чтобы и они подошли к руке государя.

Переглянулись друзья. «Эх, была не была! Бог не выдаст — свинья не съест…»

Протянул Николай I им руку для целования. Протянул и опять говорит:

— Надеюсь вас видеть в гвардейских полках. Уверен в чистосердечном вашем признании. Жду рапорт от каждого с описанием всех возмутительных дел.

Кто-то подсказал Николаю I:

— О Рылееве пусть больше напишут. Пусть не забудут про братьев Бестужевых.

— О Рылееве — больше, о Бестужевых — больше, — сказал Николай I.

Вот тут-то и поняли друзья, почему царь стал вдруг таким добрым, во имя чего обещал им прощение.

Стоит Николай I с протянутой рукой. Не подходят к руке офицеры.

— Целуйте же, — кто-то опять шепнул.

— Целуйте!

— Целуйте!

Не хотят целовать офицеры. Стоит Николай I, держит на весу руку, от неудобства как рак краснеет.

Хорошо, не растерялся флигель — адъютант Дурново, выскочил он вперед, наклонился к руке государя. Чмок! — разнеслось по залу.

ОПОРА ОТЕЧЕСТВУ

Петропавловская крепость. Алексеевский равелин. Равелин — это крепость в крепости. В казематах холод и мрак. Каменный пол. Каменный потолок. Сырость кругом. Стены, как в бане, вспотевшие.

Сюда, в Алексеевский равелин, и были брошены декабристы.

Комендантом Петропавловской крепости был генерал от инфантерии Сукин. Наводил он на подчиненных страх и грозным видом своим, и своей фамилией. Умом большим Сукин не отличался. Но служакой был примерным.

— Из крепости, мне отцом — государем доверенной, муха и та не вылетит, — любил говорить генерал Сукин, — блоха, простите, и та не выпрыгнет.

И вдруг оказалось, что на волю попало письмо, написанное в крепости «государственным преступником» декабристом Иваном Пущиным. Слух о письме проник в Зимний дворец. Стало известно о нем царю. Поднял комендант на ноги всю охрану, молнии мечет, ведет дознание.

— Да чтобы в крепости, мне отцом — государем доверенной, и такое вдруг случилось!.. Государю о том известно. Кто виноват, говорите!

Молчат подчиненные.

— Да я любого из вас сгною! В кандалы вас, в Сибирь!

Молчат подчиненные. И даже те, которые готовы были бы обо всем рассказать, сказать ничего не могут. Никто не знает, как попало письмо на волю.

Трудно гадать, что бы предпринял примерный Сукин, да тут нашелся один из охранников:

— А может, вины здесь, ваше высокопревосходительство, вовсе ничьей нет.

— Как так нет?! — поразился Сукин.

— А может, письмо из крепости ветром выдуло, — ответил охранник и тут же добавил: — Вестимо, ветром. Только это и может в доверенной отцом — государем вашему высокопревосходительству крепости быть.

Подумал Сукин. Ответ понравился.

В тот же вечер комендант докладывал царю:

— Ваше величество, все проверено.

— Так, так.

— Виновных по этому делу нет. В крепости, доверенной мне вашим величеством, все в полном порядке. Письмо из крепости выдуло ветром.

Царь посмотрел удивленно на Сукина. Шутит, что ли, примерный Сукин? Однако вид у генерала вполне серьезный. Стоит аршином. Не моргнет, ест глазами отца — им- ператора.

— Ладно, ступай, — произнес Николай I. Понял: ждать от Сукина больше нечего.

— Да он же дурак, — сказал царю присутствовавший при этом разговоре князь Федор Голицын.

— Дурак, но опора Отечеству, — ответил Голицыну Николай I.

— Опора — вот что сказал обо мне государь, — хвастал после этого Сукин.

— Опора, опора, — шептались люди. — На Сукиных все и держится.

ЧУДНОЙ

Страшное место Алексеевский равелин. Тут и здоровый недолго выдержит.

Декабрист Михаил Митьков был болен чахоткой.

Стала мать Митькова обивать пороги у разных начальников, писать письма, прошения. Просит она совсем о немногом: хотя бы передачу разрешили для сына.

— Он же болен у нас, поймите. Христом Богом прошу о милости.