Стоход

— Кокнул гестапака! — Алексей хлопнул себя по оттопыренному карману.

— Пистолет? — обрадовался Григорий.

— Семизарядный. Две обоймы запасных!

— Ну, с этой штукой мы не пропадем, — кивнул ему Григорий.

Кончилось картофельное поле. Пригнувшись вбежали в кустарник и углубились в лес.

Прошло минут десять, как Гриша рассказал все, что произошло с ним в Бресте, а все молчали. Ефремов как сидел, низко склонившись над столом, так и не шевельнулся. Гриша с нетерпением ждал, что он скажет. Ждал и Александр Федорович, сидевший напротив Ефремова.

…Вчера, придя в отряд Миссюры, Гриша рассказал, как ему удалось выбраться из Бреста, и тут же начал умолять командира и комиссара поскорее отозвать Ивана Петровича, иначе гестапо схватит и его. Но Александр Федорович как-то не реагировал на Гришино опасение, а по нескольку раз спрашивал об одном и том же: какого числа пришел в ресторан Волгин и через сколько дней арестовали Гришу. И когда Гриша отвечал, что все произошло в один день, то Миссюра и Моцак недоуменно пожимали плечами. Наконец они сказали, что именно их удивляет. Об аресте Гриши Олеся сообщила в отряд. Правда, в радиограмме говорилось: Гриша расстрелян. Но дело не в этом. Командира и комиссара удивляло другое: Охотник, как они называли Волгина, сообщил, что он Гриши в ресторане уже не застал, что прибыл он в город через два дня после расстрела Надежного. Ну, а сам Гриша утверждает, что видел Охотника и даже боится за его судьбу. Вечером радистка попросила Анну Вацлавовну повторить все, что ей было известно об аресте Гриши и приходе в город Охотника. Радиограмма поступила точно такая же, как первая. Вдобавок Охотник передал сообщение о важном поезде, направляющемся по дороге на Барановичи. Он даже предупреждал, что впереди эшелона будут пущены два состава с балластом, которые проследуют на расстоянии одного километра один от другого.

Долго совещались в этот вечер Моцак и Миссюра. Наконец решили посоветоваться с Ефремовым. Связались с ним по радио. Сергей Николаевич попросил комиссара прийти с человеком, прибывшим из Бреста.

И вот они, Крук и Моцак, в областном штабе. Всё рассказали, ждут решения начальника штаба. А он молчит.

Гриша, глядя на Ефремова, размышлял: «Каким этот человек был до войны? Неужели таким же молчуном и тугодумом? Чего тут особенно думать! Это же ясно, что надо немедленно вызвать Ивана Петровича, и Анну Вацлавовну, и Олесю. А может, уже поздно? Или Ефремов что-то об, этом знает и молчит?..»

— Вы, товарищ Крук, пока поживите в отряде «Буревестник». Вам кем хочется быть?

— Пулеметчиком, — чувствуя, что краснеет, ответил Гриша и встал, неумело вытянув руки по швам.

— Есть у них замечательный учитель этого дела. Он вас обучит. Пленный чех. А товарищ, с которым вы бежали, пусть остается в вашем отряде.

Ефремов открыл дверь и сказал дневальному, стоявшему возле землянки:

— Степан, отведи товарища Крука к Спишаку, пусть за неделю сделает его первоклассным пулеметчиком. — С этими словами Ефремов положил руку юноше на плечо и улыбнулся.

Гриша благодарно кивнул, попрощался с Александром Федоровичем и ушел. И всю дорогу до землянки пулеметчиков удивлялся этой неожиданной улыбке Ефремова. Глубокие морщины, которые окаймляли его рот, как-то изогнулись, приподнялись вверх, на щеках вдруг прорезались ямочки. И получился веселый, добродушный человек. Даже не верилось, что одно и то же лицо может так измениться.

— А как думает комиссар? — оставшись вдвоем, спросил Ефремов.

— Много лет я знал Ивана Петровича Волгина. Миссюра знает его еще больше. Ну а Гриша молился на этого человека — он спас его отца, чуть не на руках принес из немецкого плена после гражданской войны, — сказал Моцак и, вздохнув, развел руками: — А теперь я ничего не понимаю, да и Миссюра чешет в затылке. Этот непонятный увоз его на «оппеле» из имения в начале войны… Как жаль, что Гриша мне тогда не сказал, что видел его в такой машине!

— Да, этот Крысолов умел великолепно маскироваться. Двадцатилетний стаж разведчика обязывал к этому.

— Не может быть! — Моцак отшатнулся.

— Мы связались с Москвой. Оказывается, о нем наша разведка уже в сороковом году кое-что знала, да война помешала вывести господина Бергера-Волгина на чистую воду…

— Тогда… — потирая вспотевший лоб, Александр Федорович нахмурился, — тогда нам надо срочно менять базу и отозвать связную.

— Анну Вацлавовну отзовем сегодня же. На ее место пошлем другого связного, а насчет перемены базы ты прав, — кивнул Ефремов. — Вам и «Буревестнику» надо передислоцироваться. Кстати, вашу резервную базу кто строил?

— Егор Погорелец и двое погибших, Омар и Санько Козолуп.

— Кто в отряде знает об этой базе?

— Только трое: Погорелец, я и Миссюра.

— Вот это хорошо! Как вернетесь, сразу же перебирайтесь, — распорядился Ефремов. — Второе… Тех двоих, что направил к вам Крысолов, немедленно арестовать и под усиленным конвоем доставить сюда.

— В доме Крысолова есть еще женщина. Как с нею? — спросил Моцак.

— Она, возможно, ценнее этих двоих. Обязательно возьмите ее. А дом тщательно обыщите, там должна быть рация.

— Вы даже так думаете? — удивился Моцак.

— Пока что предполагаю. А чтобы знать все наверняка, попытаемся отозвать этого Охотника. Если не придет, значит, наши догадки верны.

— Да, сильно промахнулись мы с Миссюрой, — повинился Моцак.

— Тут не только ваша вина, — ответил Ефремов. — Виноваты мы все, что до сих пор в отрядах никто не занимается такими вопросами, как проверка людей, особенно новичков. В отряде нужен человек, который бы все умел видеть, все знать, все сопоставлять…

* * *

Крысолов пришел к Анне Вацлавовне в середине дня. Сообщил о продвижении воинского эшелона совершенно секретного назначения. Закурив свою трубку, хотел уходить. Но Анна Вацлавовна сказала, что его отзывают в отряд.

— В штаб или в отряд? — внешне спокойно спросил Крысолов, пуская кольца густого темно-сизого дыма.

— В отряд. Видно, боятся, чтобы и вас не схватило гестапо, как Гришу Крука.

— Я сижу за роялем, как на иголках, — ответил Крысолов. — Но кто сейчас не рискует?!

— Что верно, то верно.

— Передайте в отряд, что в течение трех дней я получу здесь очень важные, сведения, и тогда не обидно будет покидать город. А коль будут настаивать, что ж, если нужно, я готов!

В этот же вечер Анна Вацлавовна ушла в лес, к Олесе. А Крысолов встретился с шефом гестапо, и тот сообщил результат поисков трупа арестованного скрипача.

Следствие установило, что конвоир, везший арестованного, струсил, когда налетели советские самолеты. И скрипач во время бомбежки бежал.

— Бежал? — вне себя заорал всегда спокойный Бергер. Теперь он понял, почему его вызывают в партизанский штаб: парень этот уже в отряде, и там все знают.

* * *

Войдя в землянку, Моцак сразу же спросил Миссюру:

— Где писарь?

— На рыбалке.

— На какой еще рыбалке? — удивился Александр Федорович.

— Так он днями и ночами на речке пропадает. Придет весь мокрый, принесет какой-нибудь десяток карасиков, а счастья, будто сома пудового поймал.