Столетняя война

Обладая уступленными территориями, имея в кармане почти треть затребованной контрибуции, король Англии, казалось бы, должен был поспешить с обменом отречениями, чтобы на взаимные уступки легла печать необратимости. Однако эти отречения не были сделаны ни в ноябре 1361 г., ни позже. Не будем усматривать в этом ни ловкости дофина, который по завершении своего регентства уже никак не участвовал в управлении королевством, ни беспечности Иоанна, который, напротив, чтобы поддержать свою честь, старался тщательно и полностью выполнить договор. Все дело в Эдуарде, изобретательном на новые дипломатические комбинации, всегда выискивающем дополнительные преимущества. Перестав титуловать себя королем Франции, он знал, что Иоанн уже не считает себя вправе претендовать на суверенитет над Аквитанией. Теперь его заботили более верные материальные выигрыши, а церемонию, не дававшую непосредственных выгод, можно было провести и позже. Ведь коль скоро выкуп в срок не уплатили, ссылка заложников в Лондон затянулась. Это ожидание стало невыносимым для принцев королевских лилий: брата короля — Филиппа Орлеанского, двух старших сыновей — Людовика Анжуйского и Иоанна Беррийского, его кузена Пьера Алансонского и шурина дофина — Людовика II Бурбона. Чтобы ускорить свое освобождение, они взяли с короля Франции слово и в ноябре 1362 г. заключили со своим тюремщиком гибельный «договор заложников». В нем они проявляли щедрость за чужой счет, обещая немедленную выплату 200 000 экю, окончательную уступку спорных территорий, передачу в залог основных беррийских замков. Вследствие этого их перевели в Кале, где они должны были ждать королевской ратификации договора, лишь после которой предполагалось провести обмен отречениями. Иоанн бы с радостью подписал новые отказы — ведь это значило не только больше заплатить за мир, но к тому же освободить своих близких и ускорить начало крестового похода. Однако Эдуард потребовал одобрения со стороны Трех сословий. Ассамблея, собравшаяся только в октябре 1363 г. в Амьене, проявила упорство. Дофин и его советники еще раз оказались лучшими защитниками интересов короны, чем король. Они были душой сопротивления и добились отклонения договора.

Это был первый инцидент после заключения мира, первое пятно, омрачившее вечную дружбу, в которой поклялись в Кале оба суверена. В ситуации, где дипломат увидел бы лишь политическую необходимость, Иоанн счел себя обесчещенным, решив, что противник заподозрит его в вероломстве, хотя тот вовсе не выдвигал подобных обвинений. Это болезненное ощущение у короля укрепил один случай личного характера. Его второму сыну Людовику Анжуйскому, томившемуся в Кале, разрешили съездить на поклонение в святилище Булонской Богоматери. Там он встретил свою молодую жену Марию Бретонскую, дочь Карла Блуаского, которую не видел два с половиной года и в которую был очень влюблен; княжеская чета сбежала и более в Кале не явилась. Сделав это, позже скажет ему Эдуард III, «вы весьма запятнали честь своего линьяжа». У чести свои законы. В политике они слишком часто служат прикрытием худших капитуляций. Будучи до конца рыцарем, Иоанн остался им верен и в первые дни 1364 г. вернулся в Лондон, чтобы сдаться в плен: ведь он считал, что лично отвечает за невыплаченный выкуп, за бегство титулованного заложника. Тем не менее от плана крестового похода он не отказался. Поскольку интерес к этому плану проявил и Эдуард, то Иоанн начал переговоры с целью прийти к новому «конечному соглашению» взамен договора заложников. Едва эти переговоры успешно завершились, как он заболел и слег. Он умер 8 апреля, еще молодым — ему было сорок пять. Его бывший тюремщик устроил ему пышную заупокойную службу в соборе святого Павла. Потом через Дувр и Кале бренные останки с большой помпой были привезены в Париж и Сен-Дени.

IV. KAPЛ V (1364-1380 гг.)

Шестнадцать следующих лет после смерти Иоанна Доброго стали для Франции периодом восстановления, непредвиденного, разумеется, неполного, но быстрого; Англия же за эти годы не смогла остановить упадка, понемногу сбросившего ее с пьедестала славы, куда ее возвел гений Эдуарда III. Над обеими странами очень высоко возвышается одна личность — личность Карла V.

I. КОРОЛЬ И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ

Карл V обрел популярность такого рода, какую в периоды бедствий получают слишком рано ушедшие вожди золотого века, отныне оставшегося в прошлом. Мудрого короля особенно полюбили после смерти, в печальные времена анархии, в которую погрузило страну безумие его сына. Тогда, к счастью, в числе прочих его апологетов нашлась любезная итальянка — дочь одного из его медиков Кристина Пизанская, чье восторженное перо внесло немалый вклад в создание ореола легенды вокруг царствования короля-восстановителя. Историки нового времени не сумели отринуть все умилительные анекдоты, все заказное восхищение, все благоговейные похвалы, чтобы за официальными славословиями разглядеть живого человека.

Внешне мы вполне можем его представить по восхитительной статуе из церкви Целестинцев, ныне украшающей Лувр: хрупкое сложение, хилое и тщедушное тело, так отличающее его от атлетичных великанов, какими были первые Валуа, и от красавцев — последних Капетингов. Тонкий и длинный нос, изможденное лицо, тяжелая и слегка склоненная голова на костлявых плечах. Загадочная болезнь, начавшаяся в юности, часто вынуждала его ложиться в постель и унесла вскоре после того, как ему стукнет сорок. Физическая слабость сделала его скорее кабинетным человеком, нежели человеком действия. Во времена Креси он был ребенком, при Пуатье — юношей, и военное ремесло ассоциировалось для него с длинной цепью неудач. Еще в большей степени, чем здоровье, от поля сражения его отдаляли его вкусы. Это первый из французских суверенов — и единственный до Людовика XVI — кто воздерживался от того, чтобы брать на себя командование войсками, даже номинально. Это место займут командиры-профессионалы. Не то чтобы он был трусом — никто не осмеливается упрекнуть его за бегство с поля боя при Пуатье в последние часы сражения — но лагерная жизнь не для него. Зато от своих предков Валуа он унаследовал любовь к роскоши, к красивым жилищам, к придворным праздникам — необходимый атрибут королевского величия. Когда страна страдала от разорения и налогов, когда он сам призывал свои службы к экономии, он отстраивал Лувр и Венсенн, возводил загородный дом в Боти-на-Марне и городской — в отеле Сен-Поль близ Бастилии, в том самом квартале Маре, который при нем станет ансамблем изящных строений. Как и его брат герцог Беррийский, он любил собирать красивые вещи, украшения, посуду, произведения искусства, ковры. В большей степени, чем брат, он испытывал страсть к книгам, собирая их в башне Лувра отнюдь не только из любви к переплетам с ценными и редкими миниатюрами. Он достаточно знал свою библиотеку, чтобы перелистывать книги и размышлять над ними; он заказал для себя переводы на французский политических произведений Аристотеля, латинских историков; он попросил Николя Орезма изложить ясным языком теорию полноценной монеты.

Ибо ни один король после Филиппа Красивого так не ощущал королевского величия и никто после Людовика Святого так, как он, не сознавал обязанностей, сопряженных с его саном. Щепетильный, порой до крайности, он всегда хотел удостовериться в своей законной правоте, убедиться, что налоги собираются лишь для блага королевства, что его войны справедливы, что все его поступки направляются законом. В его царствование легисты [63] станут королями; Эдуард III однажды не без презрения назовет его «адвокатом». Его честность будет казаться казуистикой, умение — изворотливостью, доводы — демагогией. А он восстанавливал досадно прерванную давнюю традицию Капетингов, всегда старавшихся привлечь право на свою сторону, даже ценой интеллектуальных построений, порой граничащих с виртуозностью. Суровый искус двух регентств, сначала с 1356 по 1360 г., а потом в первые месяцы 1364 г., научил его не доверять людям, обходить затруднения, сгибаться под бурей, терпением и цепкостью разрушать самые опасные коалиции. Карл — именно такой король, какой был нужен ослабленной, временно расчлененной Франции, которая сомневалась в своем настоящем, а то и в будущем, и с высоким чувством правоты своего дела сочетал дешевые приемы, хитрость, уловки, недобросовестность, лишь бы избежать полной гибели: нужда не знает закона — говорят политики.

63

Легисты — знатоки гражданского права, лиценцианты или доктора, получившие образование в университетах Тулузы, Монпелье, реже Орлеана. С эпохи правления Филиппа IV Красивого (1385-1314 гг.) занимали важное место в Королевском совете и системе центрального управления (прим. ред.).

Часто заявляют, что Карл, не доверяя своим братьям, систематически отстранял их от власти. Нет утверждения, более далекого от истины. Хороший супруг (преждевременная кончина Жанны де Бурбон сделала его безутешным), хороший отец (как он радовался рождению будущего Карла VI!), он был и верным, великодушным братом, порой чрезмерно снисходительным. Людовик, герцог Анжу и Мена, — честолюбец, алчный до власти и денег, но отнюдь не лишенный политического чутья. Назначенный в 1364 г. наследником престола, он потребовал, чтобы в дополнение к апанажу ему отдали Дофине. Ему предложили только Турень, чтобы он владел ею до рождения дофина. Ему дали пост наместника Лангедока, который он сохранит в течение всего царствования Карла V. Исключительная должность, позволяющая герцогу Анжуйскому не только использовать ресурсы богатейшей провинции королевства, но и проводить собственную политику, которая чаще всего вторит политике короля: притязания на бывшее королевство Майорку [64] , вмешательство в дела Кастилии, скрытые помехи действиям администрации Черного принца в Аквитании; герцог, порой предвосхищая желания брата, принял участие не в одном деле, подготовившем возобновление войны. Иоанн, второй принц «королевских лилий», отличался меньшим честолюбием. Сначала он был графом Пуатевинским и Маконским, после мира в Бретиньи ему отдали Берри и Овернь вместе с титулом герцога. Благодаря долгому пребыванию в Англии в качестве заложника он сохранил там связи, использовавшиеся королем при переговорах по деликатным вопросам. Вместе с герцогом Анжуйским принял участие в отвоевании Пуату, и эта провинция была добавлена к его апанажу. Наконец, Филипп, любимец отца, в 1363 г. был только герцогом Туренским. Иоанн Добрый дал ему пост наместника Бургундии, совсем недавно присоединенной к королевскому домену, втайне пообещав передать ее в апанаж. Карл в первую очередь поспешил выполнить отцовское обещание, осыпав младшего брата привилегиями, земельными пожалованиями, разрешениями на откуп налогов. Вскоре мы увидим, как он увеличит могущество брата, обеспечив ему наследование богатой Фландрии. Разве оказал бы он столько милостей братьям, если бы не доверял им?

64

Королевство Майорка было создано в 1276 г. из Балеарских о-в, Руссильона, Сердани и Монпелье. В 1344 г. было присоединено к Арагону (прим. ред.).

Но хоть он и жаловал им провинции, назначал их в состав посольств, доверял руководящие посты, основная власть им не доставалась. Это совершенно естественно, и ничего особо нового здесь нет. Не в традиции французской монархии позволять принцам крови распоряжаться на совете короны: пример Карла Валуа при последних Капетингах стал исключением. Как и его предшественники, Карл V отныне предпочитал людей невысокого рода, мелкопоместную знать, которая была всем ему обязана, преданных клириков и горожан, иногда даже авантюристов и выскочек: эти люди легче, чем магнаты, привыкали к административной рутине, лучше поддерживали преемственность в управлении. Некоторых он унаследовал от отца, и души их были не слишком чисты: таков, к примеру, сомнительный Жан де ла Гранж, аббат Фекана, который был казначеем Франции, прежде чем стать кардиналом Амьенским и даже претендовать на тиару. Другие в большинстве хоть и заботились о своем состоянии, но были честными чиновниками и добросовестными парламентариями: это Жан и Гийом де Дорманы, последовательно занимавшие пост канцлера, первый президент парламента Пьер д'Оржемон, прево Парижа Юг Обрио. Отдельно надо упомянуть Бюро де ла Ривьера, мелкого дворянина из Ниверне, конфидента Карла V в последние годы жизни, и особенно военачальников — Дюгеклена и Жана де Вьенна.

Уже при жизни бедный бретонский рыцарь [65] пользовался популярностью, совершенно несоразмерной его талантам или же его подвигам. С тех самых пор в памяти людей имя Карла V неотделимо от имени его коннетабля, легендарного святого паладина. Повинна в этом не только неудобоваримая поэма Кювелье [66] , длинная песнь рапсода, наполненная наивными анекдотами и невероятными легендами, — французский ответ на дифирамбы герольда Чандоса Черному принцу и его гасконским капитанам, создавшие им дутую славу. Фруассар, хорошо знавший предмет и точно выражавший чувства рыцарей, не меньше удивлялся фавору Дюгеклена и с не меньшей готовностью восхищался его геройскими деяниями. В лице этого заурядного капитана, неспособного выиграть сражение или успешно завершить мало-мальски значительную осаду, но умевшего повести за собой грабительские банды рутьеров (видевших в нем своего хозяина), раздувшегося от сознания собственной значительности и притом щепетильного в вопросах рыцарской чести, Франция Карла V обрела военачальника по своей мерке — для решения рутинных задач, которые только и были ему по плечу. Когда он поступил на службу к королю накануне восшествия того на престол и на исходе проведенной в нужде молодости, богатой одними затрещинами, бедный бретонский рыцарь был всего лишь капитаном рутьеров, любителем набегов и грабежа, однако превосходящим себе подобных железной властью, умением добиться от своих наемников суровой дисциплины. Его гробница в Сен-Дени показывает, что физически он был некрасив: большая голова на квадратных плечах, сильно приплюснутый нос, и лишь в улыбке видна человечность. В силу вещей его призвание — иметь дело со скудными ресурсами, небольшими силами, проводить короткие вылазки, налеты, стычки. Даже его выжидательную стратегию нельзя поставить ему в заслугу — эту стратегию навязал ему король. Всякий раз, когда он выскальзывал из-под королевской опеки и действовал по своему разумению, то искал полевого сражения и терпел в нем разгром — при Орее, при Нахере [67] . Жаден и кичился недавно полученными титулами: он граф Лонгвиля милостью Карла V и герцог де Молина милостью короля Кастилии. И однако в момент опасности мудрый король, не задумываясь, заставит завистников умолкнуть: он доверит Бертрану меч коннетабля, то есть главнокомандующего королевскими армиями. Фигура Дюгеклена снова блистательно соответствует потребностям момента. За десять лет, которые ему остается жить, он скудными средствами изгладит позор договора, заключенного в Кале. Его слава затмит славу всех остальных капитанов, всех остальных соратников короля: что такое рядом с ним энергичный Жан де Вьенн, сухопутный человек, которого в это же время назначили адмиралом и который, никогда не выходя в море, полностью восстановит королевский флот?

65

Бертран Дюгеклен (прим. пер.).

66

Кювелье, Жан — музыкант конца XIV в., менестрель на службе Карла V (1372 г.), автор поэмы о жизни Бертрана Дюгеклена (прим. ред.).

67

Битва при Нахере (3 апреля 1367 г.) — сражение между кастильским королем Педро Жестоким и его союзником Эдуардом Черным, принцем с одной стороны, и Энрике Трастамарским с его союзником Бертраном Дюгекленом, которого послал в Испанию французский король Карл V, с целью поддержать своего претендента на престол Кастилии. Энрике проиграл битву, а Дюгеклен попал в плен; Битва при Орее (24 сентября 1364 г.) — сражение под стенами Орея, в котором французская армия пыталась отбросить войска Иоанна IV де Монфора. Битва завершилась полным разгромом для французов, Карл Блуаский погиб, а Дюгеклен был пленен (прим. ред.).

II. ВОЗРОЖДЕНИЕ КОРОЛЕВСТВА

Один английский шпион, имевший задание собрать для принца Уэльского сведения о намерениях Карла V, весной 1364 г. писал своему правительству:

«Политика нового короля состоит в том, чтобы говорить англичанам красивые слова, пока не получит обратно заложников, каковые находятся в Англии, или хотя бы большую часть; тем временем он пойдет войной на короля Наварры и будет продолжать войну в Бретани; прикрываясь же оными войнами, он будет непрестанно собирать войска; по получении означенных заложников он немедля повсюду пойдет войной на англичан и на княжество (Аквитанию)... и вернет себе все, что попало в руки англичан, после чего истребит их».

Политическое прошлое дофина подтверждало правдоподобность этого предсказания, которое, может быть, больше соответствует фактам, ибо осуществится точь-в-точь, чем намерениям. Если англичане подозревали Карла, в этом не было ничего удивительного: тот, кто отверг одиозный Лондонский мир, отразил великий набег англичан 1359 г., ускорил освобождение отца, способствовал отклонению Штатами «договора заложников», тот не мог до бесконечности мириться с уступками, сделанными по договору в Кале. Но предполагать, что с самого восшествия на престол он готовил разрыв и собирал силы с целью в ближайшее время возобновить войну, — значит обвинять его в двурушничестве или приписывать ему дар предвидения, каким он в такой мере не обладал. В то время слишком много серьезных проблем грозило самому существованию королевства, чтобы еще начинать новый франко-английский конфликт. И чтобы выбраться из этого затруднительного положения, недостаточно было усыплять бдительность недоверчивого противника красивыми словами: следовало еще и убеждать его в своей добросовестности, завоевывать его доверие, а для этого со всем возможным рвением выполнять все договорные обязательства. Как мы увидим, такой и была политика Карла по отношению к Англии почти четыре года. Не будем забывать о постоянном присутствии победителя — придирчивого, бдительного, всегда готового к интервенции, если заподозрит притворство, и тогда результаты, которых добился мудрый король, покажутся еще более замечательными.