Столичный миф

Доктору Штольцу не очень-то все это нравилось. Но вылечить он мог только ограниченное количество детей. Он не был судьей и не хотел решать, кто из них умрет. Если патриарх берет этот грех на себя — это его проблема. Да что говорить, сделать рукой под козырек, опубликовать статью и вот так просто отдать за бесценок итог года работы, тяжелой работы, доктор Штольц не мог. Жалко ему было. А как не жаль: еще раз за такой труд, он знал точно, по своей воле он не возьмется. Потому что ему хочется жить. Жить! А не копаться в детских трупиках.

Служа клану, он сам когда-нибудь станет патриархом. А это на Москве круто. Он видел сам — очень круто.

Возможно, они совершали преступление: исследования-то велись на деньги Сталина, а авторские права они присваивали себе. Нехорошо. Сталин на них за это обиделся. Его можно понять: средства он им выделял немалые, почет оказывал, а они часть товара припрятывали для себя и отпускали по блату. И в конце пятьдесят второго года Сталин дал приказ навести порядок.

Несладко пришлось патриарху. Опричники в шесть секунд раскрыли всю его мафиозную сеть и обошлись с ним, как с негодяем. Они отняли у него деньги, они отняли у него власть, жестоко мучили, а потом убили. А народ на это смотрел с пониманием и одобрением. За услуги такого уровня врачей ему все равно платить было нечем.

Доктор Штольц медленной скоростью отправился в Магадан. Поскольку врач он был хороший, он и там без работы не остался. Он любил лечить, а кого именно — ему было плевать. Он лечил мужчин и женщин, зеков и опричников, преступников мнимых и преступников настоящих, судей и детей. Так там и остался, не вернулся после амнистии, что вышла ему от маршала Берии, когда тот после смерти Сталина остановил дело врачей-вредителей.

Может, климат по душе пришелся; может, люди; кто его разберет. Чудак он был, доктор Штольц. Но ученый. Большой ученый.

Физики от медиков не далеко ушли. Их инструменты — синхрофазотроны, суперкомпьютеры и реакторы — чудовищно дорогие игрушки. И их патриархи деляг к ним допуск.

Произошел где-то прорыв, по всему видно, что там есть нечто, за что хозяева готовы платить, — вот и поворачивает весь поток на эту крошечную точку. Под чье имя дадут больше ресурсов — больше лаборантов, аспирантов и менеэсов, тот и сгребет и лавры, и деньги. Это называется «Пустить на открытие».

Конечно, есть элита элит — теоретическая физика. Бумага да карандаш — все, что им нужно для работы. Свобода? Как бы не так! Не завися от техники, они в гораздо большей степени зависят от патриархов. Экспериментаторам даже проще: машинка работает — значит, ты прав. Взорвалась атомная бомба — все видят, что не обманывает партию товарищ Курчатов. Не взорвалась — извольте дать объяснения товарищу Берия. Вот и все. Все очень просто.

«Машинки» теоретиков проверить почти невозможно. На ощупь, по прихоти, их ранжируют патриархи. Их немного в этой области, они цепко держат власть. А, поскольку их язык никому не доступен, проверить или оспорить приговор не может никто.

Возможно, будь иначе, мы все жили бы во дворцах и в отпуск летали бы на Марс. Почему бы и нет?

Но, точно так же, возможно, что будь иначе, мы бы все до сих пор ночью спали вповалку в пещерах и отбивались от мамонтов каменными топорами.

Науке это неизвестно — извести кланы на Руси не смог даже товарищ Сталин. И достоверно можно сказать только то, что большую часть вкусной водки и грудастых красивых баб в московских саунах потребляют классные специалисты. А совсем, совсем не бандиты.

Кузя чувствовал, что, пожалуй, он не настолько крут, чтобы играть в эти игры. Он собирался получить диплом и по турпутевке махнуть навсегда за океан. На Кузином уровне дядюшка Сэм оставляет больше денег, чем дядюшка Боря. Потому Кузя совершенно сознательно не заводил друзей и близких подруг здесь — он боялся, что это может ему помешать, что это будет его мучить там… Странное, должно быть, это чувство — ностальгия.

В это время Леха скитался меж закрытых дверей. В конце концов ему это опротивело, и он стал громко орать, надеясь, что кто-нибудь откроет дверь или прибежит охрана. Но этими истошными криками он только распугал всех оставшихся студентов, и они твердо решили не открывать совсем.

В числе их была и Большая Охотница до мужиков. Встав с утра пораньше, она ведь так и не поняла, что с ней было вчера — наяву это или только приснилось? Мнимости геометрии и мнимости женской логики имеют одинаковое происхождение: слабое знание аксиом. Но эта мысль показалась ей слишком завернутой, да и не спят приличные девушки с человеком через час после знакомства. Нет, не спят. Она предпочла о Лехе забыть. И только ухмылялась отчего-то, улыбалась и жмурилась…

Кузя оторвался от сладких мыслей о будущей научной карьере. Кто-то молотил в дверь. Кузя вздохнул, подтянул джинсы, подошел к двери, повернул в замке ключ. Осторожно выглянул наружу.

— Опять ты здесь? — удивился Леха. — Ну, дела! Ну у вас тут и коридоры!

Устал бродить Леха, тяжелый сегодня день, да и выпил много. Поэтому он вдруг задумался: а зачем ему вообще возвращаться?

Кузя полез в задний карман за спичками.

— Братан, выведи меня отсюда, а?

Кузя пожал плечами. Хотел сначала Леху послать, но передумал: мужик серьезный.

— Пойдем.

Он проводил Леху до лифта. К Лехиному удивлению, лифт оказался в десяти метрах, за углом. Леха оторопело посмотрел на раскрывшуюся дверь, вошел в кабину. Кузя остался снаружи, достал кнопку «1» своим длинным пальцем, с синим пятном от авторучки на обкусанном ногте. И сразу быстро отдернул руку перед заскрипевшей по рельсам дверью.

Что было потом с Кузей? Он не уехал в Штаты. Некоторым ученым хозяева не разрешают эмиграцию. Хотя некоторым — разрешают. Но только в тех случаях, когда для страны это выгодно.

Заокеанский министр обороны как-то публично сказал, что на две трети оборонный потенциал в области математики построили эмигранты из России. Конечно, он был прав.

Но у этой правды есть другая, не менее очевидная сторона. Военная математика — это компьютеры. Научный потенциал эмигранты строили там, а в любой крупной конторе здесь обязательно стоял незаконный клон IBM, снаряженный самыми современными ворованными программами. Одна сторона радовалась тому, что они лидеры и что тот, кто настроен воровать и копировать, никогда не сможет их перегнать. Другая сторона радовалась халяве и утешала себя тем, что так ли уж важно, сорок мегатонн рванет над супостатом или только тридцать девять? И действительно, так ли уж это важно?

Вот это и имеют в виду ученые-экономисты, когда говорят «дивергенция экономических систем». Разделение труда в планетарном масштабе. Одни готовят кадры, потому что умеют лучше это делать, другие используют эти кадры — потому что умеют лучше это делать. Жаль только, что после начала этой программы все мало-мальски умные люди на Руси стали крайне недоверчиво относиться ко всем отечественным разработкам в тех областях, где технология поддается взлому. Хорошо хоть в остальных они доверяют.

Так что, не пустят Кузю в Америку. Но он будет жить здесь и когда-нибудь получит орден. В этом есть большой смысл: когда с русским человеком выходит неприятная история, власти снимают с него «железо» и «груши». Но квартиры и дачи не трогают. Таков уговор. Чем больше наград можно снять — тем больше шансов, что саму персону оставят в покое. Так что через сорок лет у Кузьмы будут большие потребности в орденах.

На улице уже ночь. Леха вышел из западного подъезда, что многим кажется гораздо красивее и значительнее главного. Он тоже как бы главный — но не для всех. Леха обернулся. Минуту постоял на ступеньках, глядя на огромное здание.

Тарас Бульба, посылая сынов учить латынь, знал, что она им никогда не понадобится. Сталин, отправляя дочь в Университет, понимал, что та история, которую ей расскажут его красные профессора, никого отношения к жизни иметь не может. Уж он-то знал историю, он был самым большим корифеем Истории — он ведь сам ее делал.