Столкновение цивилизаций

Взаимоотношения между цивилизациями и их стержневыми государствами являются сложными, нередко двойственными и подвержены изменениям. Формируя свои взаимоотношения со странами, принадлежащими другой цивилизации, большинство государств, как правило, следуют примеру стержневой страны своей цивилизации. Но так будет не всегда, и, разумеется, не у всех стран одной цивилизации сложатся идентичные отношения со всеми странами другой цивилизации. Общие интересы, обычно наличие общего врага в третьей цивилизации, могут рождать сотрудничество между странами, принадлежащими к разным цивилизациям. Понятно, что в рамках одной цивилизации, особенно внутри исламской, также случаются и конфликты. Кроме того, взаимоотношения между группами, располагающимися у линий разлома, могут существенно отличаться от отношений между стержневыми государствами тех же цивилизаций. Тем не менее общие тенденции вполне очевидны, и можно сделать достаточно правдоподобные предположения о том, какие [c.394] складываются союзы между цивилизациями и стержневыми странами и какие между ними возникают антагонизмы. Выводы см. на рис. 9.1. Относительно простая двухполюсная картина “холодной войны” уступает место намного более сложным отношениям в многополюсном, полицивилизационном мире. [c.395]

Примечания

* Следует заметить, что, по крайней мере в США, существует терминологическая путаница относительно межгосударственных отношений. “Хорошими” считаются отношения сотрудничества, дружественные; “плохие” отношения – враждебные, антагонистические. Подобное употребление терминов соединяет в себе два в высшей степени различных аспекта: дружественные отношения против враждебных и желательность их или нежелательность. Это обстоятельство отражает исключительно американское допущение, что гармония международных отношениях – всегда хорошо, а конфликт – всегда плохо. Отождествление хороших отношений с дружественными, однако, обосновано только в том случае, если конфликт не является желательным. Большинство американцев полагает “хорошим”, что администрация Буша превратила отношения США с Ираком в “плохие”, вступив в войну за Кувейт. Чтобы избежать путаницы, означает ли слово “хорошие” желательные или гармоничные отношения, а слово “плохие” – нежелательные или враждебные, я буду употреблять “хорошие” и “плохие” исключительно в смысле желательных и нежелательных. Примечательно, хотя это и озадачивает, что американцы приветствуют в американском обществе конкуренцию мнений, групп, партий, ветвей государственной власти, фирм. Почему американцы убеждены, что конфликт в их собственной стране – хорошо, и тем не менее считают, что плохо, если конфликт имеет место между странами? Вот интереснейший вопрос, который, насколько мне известно, всерьез никто не изучал.

Глава 10. От войн переходного периода к войнам по линии разлома Войны переходного периода: Афганистан и Персидский залив

“La premiere guerre civilisationnelle” – так известный марокканский ученый Махди Эльманджра назвал шедшую в Персидском заливе войну . На самом деле она была второй. Первая – это советско-афганская война 1979-1989 годов. Обе войны начались с непосредственного вторжения одной страны в другую, но трансформировались в войны цивилизаций и именно в таком качестве получили новое определение. В сущности, они представляли собой войны переходного периода – периода перехода к эпохе, когда будут преобладать этнические конфликты и войны по линиям разлома между группами из различных цивилизаций.

Афганская война начиналась как попытка Советского Союза поддержать режим-сателлит. Она превратилась в войну эпохи “холодной войны”, когда последовал решительный ответ США, которые организовали, субсидировали и вооружили афганских мятежников, оказывавших сопротивление советским войскам. Для американцев в поражении Советов нашла подтверждение доктрина Рейгана о поощрении вооруженного сопротивления коммунистическим режимам, и США ощутили уверенность от унижения Советов, сравнимого с тем, какое американцы испытали во [c.396] Вьетнаме. Последствия этого поражения сказались на всем советском обществе и на его политическом истеблишменте и сыграли значительную роль в дезинтеграции Советской империи. Для американцев и для людей Запада вообще Афганистан был окончательной, решающей победой в “холодной войне”, ее своеобразным Ватерлоо. Однако для тех, кто сражался с Советами, афганская война была не просто Ватерлоо. Как отметил один западный ученый, эта война показала “первый пример успешного сопротивления иностранной державе, основанного ни на националистических, ни на социалистических принципах , но на исламских принципах; сопротивления, представлявшего собой джихад и придавшего уверенности исламу. Воздействие афганской войны на исламский мир оказалось сравнимо с тем влиянием, которое оказало на восточный мир поражение, нанесенное японцами России в 1905 году. То, что Запад полагал победой свободного мира, мусульмане рассматривали как победу ислама.

Без американских долларов и ракет не было бы поражения Советов, однако другим решающим фактором оказалась объединенная борьба ислама, когда целый ряд правительств и различных групп соперничали друг с другом, стремясь одержать победу, которая послужила бы их интересам. Со стороны мусульман финансовую поддержку войны осуществляла главным образом Саудовская Аравия. В период между 1984-м и 1986 годами саудовцы выделили для движения сопротивления 525 млн. долларов США; в 1989 году они согласились восполнить 61% от 715 млн. долларов, или 436 млн. долларов, с тем, чтобы оставшуюся часть суммы дали США. В 1993 году они предоставили афганскому правительству 193 млн. долларов. Общая сумма средств, которые они выделили в ходе войны, превышала 3 млрд. долларов, а возможно, была даже больше. Для сравнения: США потратили на эти цели 3,3 млрд. долларов. Во время войны в боевых действиях участвовало около 25000 добровольцев из других исламских стран, главным [c.397] образом арабских. Добровольцы были набраны большей частью в Иордании и обучены пакистанским Объединенным управлением военной разведки. Пакистан также выступал в качестве зарубежной базы для сопротивления и обеспечивал материально-техническую и прочую поддержку. Кроме того, Пакистан был доверенным посредником и каналом для поступления американских денег и целенаправленно переводил 75 процентов денежного потока наиболее фундаменталистским исламистским группировкам, причем 50 процентов из этих средств получила самая экстремистская суннитская фундаменталистская фракция, возглавляемая Гульбеддином Хекматияром. Арабы хотя и участвовали в борьбе с Советами, но были настроены крайне антизападно и осуждали оказывающие гуманитарную помощь западные организации, клеймя их за безнравственность и подрыв ислама. В конце концов, Советы потерпели поражение из-за совокупности трех факторов, которым не сумели противостоять: американская технология, саудовские деньги и мусульманский фанатизм .

После войны сложилась неустойчивая коалиция исламистских организаций, преисполненных решимости бороться за распространение ислама против всех немусульманских сил. В наследство от войны также достались хорошо обученные и опытные бойцы, тренировочные лагеря и полигоны, служба тылового обеспечения, разветвленные трансисламские сети личных и организационных отношений, большое количество военного снаряжения, в том числе от 300 до 500 ракет к установкам “Стингер”, и, что наиболее важно, опьяняющее чувство силы и уверенности в себе, гордость от совершенных деяний и горячее стремление к новым победам. “Верительные грамоты джихада, религиозные и политические” афганских добровольцев, как сказал в 1994 году один американский чиновник, “поистине безупречны. Они нанесли поражение одной из двух мировых сверхдержав, и теперь у них на очереди вторая” .

Афганская война превратилась в войну цивилизаций потому, что мусульмане во всем мире считали ее таковой и [c.398] сплотились в борьбе против Советского Союза. Война в Персидском заливе превратилась в войну цивилизаций потому, что Запад осуществил военное вмешательство в мусульманский конфликт, представители Запада в подавляющем большинстве поддержали это вмешательство, а мусульмане во всем мире восприняли интервенцию как войну против ислама и выступили единым фронтом против западного империализма.

Первоначально арабские и мусульманские правительства не занимали единой позиции в отношении войны. Саддам Хусейн нарушил неприкосновенность границ, и в августе 1990 года Лига арабских государств подавляющим большинством голосов (четырнадцать “за”, два “против” и пять воздержались либо не голосовали) осудила действия Ирака. Для участия в военных действиях организованной США антииракской коалиции Египет и Сирия согласились предоставить значительные по численности контингента, к их решению присоединились Пакистан, Марокко и Бангладеш, правда, численность их контингентов была существенно меньше. Турция перекрыла проходящий по ее территории трубопровод из Ирака к Средиземному морю и дала разрешение коалиции использовать свои авиабазы. Взамен она с новой энергией стала обосновывать свои претензии на вхождение в Европу; Пакистан и Марокко вновь подтвердили тесное сотрудничество с Саудовской Аравией; Египет добился аннулирования долга; а Сирия получила Ливан. В отличие от этих стран, правительства Ирана, Иордании, Ливии, Мавритании, Йемена, Судана и Туниса, а также такие организации, как ООП, “Хамас”, Фронт исламского спасения, несмотря на ту финансовую поддержку, которую многим из них оказывает Саудовская Аравия, поддержали Ирак и осудили западное вторжение. Правительства других мусульманских стран, как, например, индонезийское, заняли компромиссные позиции или попытались отмолчаться.

В то время как в решениях мусульманских правительств на первых порах обнаружились разногласия, мнение арабов [c.399] и мусульман с самого начала было в подавляющем большинстве антизападным. “Арабский мир, – сообщал в своем репортаже один американский обозреватель после посещения Йемена, Сирии, Египта, Иордании и Саудовской Аравии три недели спустя после оккупации Кувейта, -…бурлит от возмущения действиями США. Он едва сдерживает свое ликование от того, что появился арабский лидер, настолько смелый, чтобы бросить вызов величайшей державе на земле” . Миллионы мусульман от Марокко до Китая поддержали Саддама Хусейна и “провозгласили его мусульманским героем” . Парадокс демократии выразился в “великом парадоксе этого конфликта”: поддержка Саддама Хусейна оказалась наиболее “горячей и широкой” в тех арабских странах, где проводилась открытая политика и где свобода выражений была наименее ограничена . В Марокко, Пакистане, Иордании, Индонезии и других странах массовые демонстрации осуждали Запад и таких политических лидеров, как король Хассан, Бе-назир Бхутто и Сухарто – их называли лакеями Запада. Оппозиция коалиции обнаружила себя даже в Сирии, где “граждане самых разных убеждений выступили против присутствия иностранных войск в Персидском заливе”. Семьдесят пять процентов из 100 миллионов мусульман Индии возлагали на СЩА вину за войну, и 171 миллион мусульман Индонезии “почти единодушно” был против военной акции США в Персидском заливе. В том же духе и арабские интеллектуалы выразили свою поддержку Саддаму и сформулировали замысловатые логические обоснования для того, чтобы можно было сквозь пальцы смотреть на зверство Саддама и осудить западную интервенцию .

Арабы и другие мусульмане, как правило, соглашались с тем, что Саддам Хусейн – кровавый тиран, но, проводя параллель с выражением Франклина Делано Рузвельта, “он – наш кровавый тиран”. С их точки зрения, агрессия Ирака против Кувейта была семейным делом, которое следует уладить в родственном кругу, а те, кто вмешивается в [c.400] него, прикрываясь некоей теорией международной справедливости, поступают так, чтобы защитить собственные эгоистические интересы и сохранить зависимость арабов от Запада. Арабские интеллектуалы, как сообщается в одной монографии, “презирают иракский режим и сожалеют о проявленной им жестокости, но относятся к нему с уважением за то, что он превратился в центр сопротивления главному врагу арабского мира – Западу”. Они “характеризуют арабский мир как противоположность Западу”. “То, что совершил Саддам, плохо, – сказал один палестинский профессор, – но мы не можем вменять в вину Ираку то, что он противостоит военному вмешательству Запада”. Мусульмане на Западе и во всем мире осуждают присутствие немусульманских войск в Саудовской Аравии и проистекающее из этого “осквернение” мусульманских святынь . Господствующее мнение таково: совершив агрессию, Саддам поступил плохо, а Запад поступил еще хуже, начав интервенцию, поэтому Саддам прав, что борется с Западом, и мы правы, поддерживая его. Точно так же, как и основные участники других войн, происходящих по линиям разломов, Саддам Хусейн отождествил свой прежде безусловно светский режим с идеей, которая имеет самое широкое распространение, – с исламом. Учитывая U-образное распределение идентичностей в мусульманском мире, другой реальной альтернативы у Саддама не было. То, что выбор пал на ислам, а не на арабский национализм или на неопределенное антизападничество “третьего мира”, по наблюдению одного египетского комментатора, “является свидетельством ценности ислама как политической идеологии, способной мобилизовать широкие массы” . Хотя Саудовская Аравия является куда бо-лее строгим ревнителем всего мусульманского в повседневной жизни и в общественных институтах, чем большинство мусульманских стран, за исключением, возможно, Ирана и Судана, и хотя она финансирует исламские организации во всем мире, ни одно исламское движение ни в одной стране [c.401] не поддержало западную коалицию против Ирака, и, по существу, все они выступили против вмешательства Запада.

Для мусульман война, таким образом, в скором времени превратилась в войну между цивилизациями, в которой на кону оказалась святость ислама. Группы исламских фундаменталистов из Египта, Сирии, Иордании, Пакистана, Малайзии, Афганистана, Судана и других стран осудили ее как войну, которая направлена против “ислама и его цивилизации” и которую ведет альянс “крестоносцев и сионистов”, и провозгласили свою поддержку Ираку перед лицом “военной и экономической агрессии против его народа”. Осенью 1990 года Сафар аль-Хавали, декан Исламского колледжа в Мекке, заявил, что это не “война мира против Ирака. Это война Запада против ислама”; магнитофонная пленка с его заявлением имела широкое хождение в Саудовской Аравии. В сходных выражениях король Иордании Хусейн утверждал, что это “война против всех арабов и против всех мусульман, а не против одного Ирака”. Кроме того, как подчеркивала Фатима Мернисси, частые высокопарные обращения президента Буша к Богу от имени США только утвердили арабов во мнении, что это “религиозная война”; к тому же, замечания Буша о “расчетливых, корыстных нападениях доисламских орд седьмого века и о более поздних крестовых походах христиан” попахивали расизмом. В свою очередь, доводы в подтверждение того, что эта война – крестовый поход, инспирированный заговором Запада и сионистов, служили оправданием для объявления в ответ джихада .