Столкновение миров
Шрифт:
Джордис подошел к окну и выглянул во двор. Он почти ничего не мог различить в тумане. Карцер был всего лишь темным пятном на сером фоне.
Он направился к двери.
Джек заорал с такой силой, что, несомненно, его голосовые связки могли лопнуть. Теперь и Кейси присоединился к ним, теперь им — Кейси, Варвику и Сонни Певцу — совсем было легко справиться с ним и держать его руку прямо перед огнем.
Теперь, когда Гарднер наконец-то убрал зажигалку, осталось кровоточащее обугленное пятно с четверть ладони Джека.
Гарднер встал, взял со стула конверт с надписью «ДЖЕК ПАРКЕР»
— Что это?
— Медиатор, — простонал Джек. Руки его нестерпимо болели.
— Чем это является в Территориях?
— Я не понимаю, что вы подразумеваете?
— Что это?
— Мрамор. Вы что, слепой?
— Чем становится эта безделушка в Территориях?
— Я не…
— Это зеркало?
— …знаю…
— При его помощи можно становиться невидимым?
— …о чем вы…
— ЗНАЕШЬ! ПРЕКРАСНО ЗНАЕШЬ, ВОНЮЧИЙ ВЫРОДОК!
— …говорите.
Гарднер протянул руку к лицу Джека. Он держал серебряный доллар.
— Что это?
— Это медальон, подаренный мне тетушкой Хэлен.
— Что это в Территориях?
— Коробка воздушной кукурузы.
Гарднер достал зажигалку.
— Это твой последний шанс, парень.
— Он превращается в плейер и играет «Сумасшедшие ритмы».
— Вытяните снова его правую руку, — сказал Гарднер.
Джек сопротивлялся, но они все равно завладели рукой.
Кусочки индюшатины начали пригорать на огне.
Джордж Ирвинсон почти пять минут простоял у двери, сдерживая нервную дрожь и все еще не решаясь открыть ее. Скребущийся звук больше не повторялся.
— Ну, что ж, я покажу тебе, что здесь нет ничего страшного, — с дрожью в голосе произнес Джордж. — Если человек верит в Господа, то ему нечего бояться!
Произнеся это великое утверждение, он распахнул дверь. Огромное, лохматое чудовище стояло на пороге, глубокие глазницы сверкали красным огнем. Джордж успел разглядеть огромную лапу, когда она поднялась в ветреной темноте осени, и отшатнулся. Шестидюймовые когти мелькнули в свете кухни. Они прошлись по голове Ирвинсона, и его голова оторвалась от тела и полетела по комнате, разбрызгивая кровь, которая закапала башмаки дико смеющегося Донни Кигана.
Вулф ворвался на кухню, обнюхал все углы. Он прошмыгнул мимо застывшего на месте Донни Кигана, даже не взглянув на него, и выбежал в коридор.
«Вулф! Вулф! Здесь и сейчас!»
В голове Джека зазвучал голос Вулфа, но сейчас он был насыщеннее, богаче и более требовательным, чем когда-либо ранее. Он пронзался через его приступы боли, как острый шведский нож.
Джек подумал: «Вулф следует за луной».
Эта мысль доставила ему смешанное чувство триумфа и печали.
Солнечный Гарднер прислушался, глаза его сузились. В этот момент он сам напоминал зверя, почуявшего опасность.
— Преподобный? — спросил Сонни.
Сонни медленно вздыхал, зрачки его глаз расширились.
«Он доволен собой, — подумал Джек. — Если я заговорю, Сонни будет разочарован».
— Мне что-то послышалось, — ответил Гарднер. — Иди и проверь кухню и общую комнату.
— Хорошо.
Сонни вышел.
Гарднер снова взглянул на Джека.
— Скоро я собираюсь отправиться в Мунси, — сказал
он, — а когда я встречусь с мистером Морганом, то хотел бы ответить на кое-какие его вопросы. Избавь себя от лишней головной боли.Джек взглянул на него в надежде, что бешеное биение его сердца не отразится на лице, и что они не заметят, как пульсирует вена на его шее.
Если Вулф все-таки выбрался из карцера…
В одной поднятой руке Гарднер держал медиатор, а в другой — серебряную монету, которую ему дал капитан Фаррен.
— Что это такое?
— При Перемещении они превращаются в черепаховые яички, — ответил Джек и дико, истерически расхохотался.
От ярости лицо Гарднера налилось кровью.
— Развяжите ему руки, — приказал он Сонни и Энди. — Развяжите ему руки, а потом снимите штаны с этого ублюдка. Посмотрим, что случиться, когда мы поджарим его яички.
Геку Басту до смерти надоели исповеди мальчишек. Все это он уже слышал миллионы раз.
«Я украл деньги из кошелька моей матери, я курил марихуану в школьном дворе, мне налили клей в бумажный пакетик, и я нюхал его, я делал это, я делал то».
Детские проделки. Ничего особенного. Ничего, что могло бы отвлечь внимание от ноющей боли в руке. Гек хотел быть внизу, «работая» с малышом Сойером. А затем они с удовольствием приступили бы к тому недоумку, который сломал его правую руку. Да, работа с ним — вот настоящее удовольствие. Предпочтительнее работать при помощи кастета.
Мальчик по имени Вернон Скарда тихонечко бубнил:
— … я и он, мы увидели, что ключи в ней, понимаете, о чем я говорю? Итак, он продолжал: «Давай, поработай со шлюхой!» Но я знал, что это плохо, и сказал ему об этом, но он настаивал: «Да ты просто трус, цыпленок». А я ответил: «Я не цыпленок». Но он все равно настаивал: «Докажи это, докажи это». Я отказывался, но он очень настаивал.
«О Боже милостивый», — подумал Гек.
Рука начала невыносимо ныть, а у него с собой не было никаких обезболивающих таблеток. В дальнем конце комнаты он увидел, как Пибоди зевает, прикрывая ладонью рот.
Внезапно дверь, распахнутая с неимоверной силой, слетела с петель. Она ударилась о стену и, отскочив, пристукнула Тома Кассиди, прижав его к полу. Что-то ввалилось в зал для собраний. Сперва Гек Баст подумал, что это самая огромная в мире собака, которую он когда-либо видел. Мальчики завизжали и повскакивали со стульев… а затем застыли с широко раскрытыми от изумления глазами, когда зверь, в которого превратился Вулф, поднялся на задние лапы.
Вернон Скарда, с мигающими глазами и опустившейся вниз челюстью, умолк и тоже застыл.
Вулф взревел, оглядываясь по сторонам на отпрянувших от него мальчиков. Педерсон продвигался к двери. Вулф, с высоко поднятой головой, которая почти касалась потолка, сделал молниеносный прыжок. Он замахнулся огромной, как лошадиное копыто, лапой. Когти оставили глубокие полосы на спине Педерсона. Сквозь раны проглядывали позвоночные хрящи. На спине запекалась кровь. Педерсон сделал один шаг к коридору, а потом упал.
Вулф обернулся… его горящие, сверкающие глаза остановились на Геке Басте. Гек нервно переминался с ноги на ногу, с ужасом уставившись в эти огромные красные глаза. Он знал, кто это такой… или, по крайней мере, кем он был раньше.