Столыпин. На пути к великой России

11 августа 1904 г. Николай II Манифестом по случаю крещения цесаревича сложил с крестьян все недоимки в сумме 130 млн рублей[330].

Наконец, еще один царский манифест, изданный 3 ноября 1905 г., отменил выкупные платежи, сбросив с крестьянских наделов «долговые камни», что облегчало крестьянам выделение в личную собственность общинной земли и получение ипотечного кредита. По официальным данным, сумма прощеного долга крестьян составила 1 млрд 107 млн рублей. Подписанный царем в тот же день другой указ разрешал Крестьянскому банку расширить продажу земель крестьянам с выдачей им кредита. Это открывала доступ к покупке земли беднякам и середнякам[331].

«Правильное и постепенноеустройство крестьян на земле, – писал государь 31 октября 1905 г., – обеспечит России действительное спокойствие внутри на много десятков лет»[332] (курсив мой. – Д.С.).Так поэтапно, шаг за шагом, русская деревня шла к столыпинским отрубам и хуторам, и только нарастание революционного кризиса и попытки оппозиционных думских партий использовать земельные противоречия в подрыве империи прервали эту цепочку «малых реформ», подтолкнув царское правительство к ускорению преобразовательного процесса.

В дореволюционный период вектор царской политики был направлен не на коренное изменение общественной жизни, а на исправление и устранение отдельных ее недостатков. Царь довольствовался настоящим и не считал себя вправе менять модель государственного и общественного строя. Таков был завет покойного родителя, к тем же выводам вела его собственная совесть. Вопреки расхожему мнению о России как слабом звене в когорте мировых держав, о русской революции как следствии отставания в модернизации экономики, с религиозной точки зрения Россия на рубеже веков оставалось страной с гораздо более значительным духовным потенциалом, чем западные страны. Эта духовность шла из прошлого, из традиции, ее транслятором, несмотря на переживаемый кризис, по-прежнему была Русская Православная Церковь. Царь разумно опасался, что несвоевременный радикализм в государственных преобразованиях может расшатать духовные основы русского общества, оторвать людей от родной почвы и тем самым только ускорить наступление революции. Кроме того, само государство с его громоздким и неповоротливым административным аппаратом было не в состоянии проводить активную реформаторскую линию, бюрократия часто извращала и социально деформировала самые благие правительственные начинания. Даже в премьерство Столыпина местные чиновники пытались имитировать развитие хуторов, выдавая идеально благоустроенные макеты за истинное положение вещей[333].

Однако проблема была не только в проводнике реформ, но и в их адресате. Ходынка наглядно показала властям ослабление в народе нравственных сил, так необходимых для внутреннего сдерживания и самоконтроля. А ведь та же переселенческая политика могла привести к повторению ходынок в многократном размере, когда тысячи, десятки тысяч самовольных переселенцев оказались бы в Сибири без всяких средств к существованию. Царь понимал, что без удержания чиновников и народа в религиозной жизни никакое внешнее делание, никакая новая выстраиваемая государством система общественных отношений не даст положительного результата.

Улучшения в государственном строе, их социальная польза зависят от степени приобщения человека к божественной ткани жизни. Реформа – надстроечное явление, она дает только новые формы государственной и общественной жизни, но содержание этих форм определяет нравственное состояние русских людей, их отношение к евангельской истине.

До 1903 г. развитие страны происходило без явных колебаний. Империя почти четверть века не знала военных столкновений, в обществе сохранялась стабильность, а экономика в условиях мирового финансового кризиса могла долго держаться на плаву благодаря значительным золотовалютным резервам. Мало того, к началу века в научно-техническом и промышленном развитии Россия встала вровень с ведущими западными странами. Темпы ее экономического роста вызывали опасение ведущих европейских держав, но еще больший страх вселял духовный потенциал страны. Свидетельством этой духовной мощи России являлись не порабощенная западной светской культурой православная церковь и Богом венчанная и ни перед кем не прогибающаяся власть самодержца. В этих возвышенных надсоциальных сферах хранился генетический код русской цивилизации.

Царь сознательно уберегал эти сферы от радикальных структурных изменений. Если экономические сдвиги создавали в обществе естественную среду для капиталистических элементов, то политические и тем более церковные реформы означали ломку тех устоев и тех заветов, без которых было бы немыслимо существования самой русской государственности. Исходя из такой ценностной ориентации, Николай II в различных областях общественной жизни осуществлял реформы неравномерно, с разной скоростью и масштабами, следуя принципу «Созидая не разрушать». Решение одних государственных вопросов, например статуса Финляндии, приходилось замораживать, отодвигая сроки на отдаленную перспективу, других – растягивать на несколько поколений. Наконец, в России существовали проблемы, не имевшие окончательного решения, их предстояло претворять посредством перевода в новый, более удобный для решения формат. Такой многовековой «вечной» проблемой оставался для страны аграрный вопрос[334].

В тех областях, где дилемма между новым и старым не стояла и где реформы болезненно не задевали духовных сторон человеческих отношений, Николай проявлял незаурядную политическую активность. Особенно впечатляют три государева проекта: программа всеобщей общеевропейской безопасности, выдвинутая им на Гаагской конференции в 1899 г., план превращения России в глобальную энергетическую державу и строительство Транссибирской железнодорожной магистрали.

В 1896 г. император Николай II c целью подъема отечественной промышленности ввел ограничения на вывоз из страны сырой нефти. Это решение дало мощный толчок промышленному развитию России. Вместо дешевого сырья страна стала экспортировать нефтепродукты во все крупнейшие европейские государства, танкеры с российским керосином заходили в порты Индии и Китая. Был даже разработан масштабный геополитический проект строительства транзитного нефтепровода от Баку до Персидского залива[335].С еще большим размахом, чем в энергетике, государь развивал транспортную систему страны. Как известно, грандиозное железнодорожное строительство Транссибирской железнодорожной магистрали для соединения Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии с европейским миром началось при царе Александре III, однако именно цесаревичу Николаю уже тогда, на первых этапах стройки, суждено было проявить самое деятельное участие в реализации этого проекта. В июле 1891 г. Николай соизволил лично набросать в тачку земли и свезти на полотно строящейся дороги. На запуске проекта был отслужен молебен. Так Транссиб и его продолжение – Амурская железная дорога – стали делом всей жизни последнего государя.

Транссиб по праву можно было считать стройкой века не только по российским, но и по международным меркам. Самым трудным и дорогостоящим участком пути оказалось сооружение тоннелей Кругобайкальской дороги. Объем работ на этом участке превзошел масштабы строительства только что прорытого Суэцкого канала[336]. На строительстве железной дороги работали одновременно до 100 тысяч человек, вооруженных только киркой, ломом, лопатой и тачкой. Всего на Транссибе было построено 40 тоннелей, около 500 мостов и виадуков, из них самый уникальный – мост через Амур, который и поныне самый длинный на материке – 2500 метров[337]. Для сравнения: если строительство Транссиба (вместе с КВЖД и Амурской железной дорогой) осуществилось в царское время за 20 лет, то в советское время строительство БАМа (спроектированное при Николае II. – Д.С.) с небольшими перерывами продолжалось целых 70 лет (1932–2003). Причем тоннелей на БАМе было в восемь раз меньше, чем при прокладке сибирской магистрали, а протяженность всего Транссиба (с включением и Амурской дороги и КВЖД) была значительно больше протяженности магистрали советского долгостроя. При этом императорский дом ревностно следил, чтобы строительство велось русскими людьми и на русские деньги.

Строительство Транссиба дало мощный толчок развитию старых и возникновению новых сибирских городов. Молодой город Новониколаевск, ставший столицей Зауралья, затмил прежнюю столицу Омск (после революции 1917 г. Новониколаевск был переименован в Новосибирск). Великая железная дорога стала системообразующей осью, вокруг которой и в состыковке с которой стала создаваться разветвленная сеть узкоколеек и грунтовых дорог. Переселенческие службы, активно заработавшие в Сибири с приходом Столыпина, создавали на необжитых сибирских землях все новые и новые дорожные коммуникации, уходя все дальше и дальше в сторону от железнодорожного пути. Многие из этих дорог империи, построенные, по словам Столыпина, «со знанием дела» и «сравнительно недорого» (около 1000 рублей верста)[338], с давно уже просроченным сроком эксплуатации служат сибирякам и в наши дни[339].

Огромные богатства Сибири благодаря Транссибу стали доступны для освоения, что усилило экономическую и военную мощь государства[340]. Освоение Сибири было только частью большой азиатской программы, поддержанной государем. «Россия будет прирастать Азией» – эти ставшие крылатыми слова императора предначертали смещение всей русской геополитики на Восток. На очереди уже стояло освоение крестьянами земель центральной части Туркестана[341] и установление сферы русского влияния в Тибете.

Таким образом, расчеты Николая II на эффективность спокойного эволюционного развития империи с постепенным увеличением материального достатка населения находили постоянное подтверждение в текущих государственных успехах.

Однако при всей стабильности развитии страны император, несомненно, чувствовал приближение черных туч, уже нависших над Россией, – чувствовал и в то же время надеялся посредством нравственного воспитания и разумной социальной политики избежать революционной грозы. Удерживающей и спасительной силой, по глубокому убеждению Николая II, должна стать православная вера. Два человека постоянно напоминали ему об этом: венценосный родитель Александр III – через свое предсмертное завещание и праведный священник Иоанн Кронштадтский, пророчествующий с церковного амвона о Божьем суде над Россией за отступление от веры. «Помните, – взывал тогда праведный Иоанн к современникам, – что Отечество земное с его Церковью есть преддверие Отечества небесного, потому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить… Восстань же, русский человек! Перестань безумствовать! Довольно! Довольно пить горькую, полную яда чашу – вам и России»[342].