Столыпин. На пути к великой России

Царь нашел в себе силы преодолеть возникшее недоверие. Последующий разговор с матерью только укрепил его в покаянном выходе из назревающего конфликта. Мария Бок вспоминает, как приглашенный в тот же день на прием к Марии Федоровне Столыпин в дверях ее кабинета встретил царя, «лицо которого было заплакано и который, не здороваясь… быстро прошел мимо, утирая слезы платком». Мария Федоровна рассказала Петру Аркадьевичу о разговоре, который только что был у нее с государем. «Я передала моему сыну глубокое мое убеждение в том, что вы один имеете силу и возможность спасти Россию и вывести ее на верный путь… Я верю, что убедила его». Слова Марии Федоровны взволновали и растрогали Столыпина, поколебав его решимость уйти в отставку[694].

«Вечером того же дня или, вернее, ночью, – вспоминает Мария Бок, – так как было уже два часа после полуночи, моему отцу привез фельдъегерь письмо от Государя. Это было удивительное письмо, не письмо даже, а послание в 16 страниц, содержащее как бы исповедь государя во всех делах, в которых он не был с папб достаточно откровенен. Император говорил, что сознает свои ошибки и понимает, что только дружная работа со своим главным помощником может вывести Россию на должную высоту. Государь обещал впредь идти во всем рука об руку с моим отцом и ничего не скрывать от него из правительственных дел. Кончалось письмо просьбой взять прошение (об отставке) обратно и приехать на следующий день в Царское Село для доклада»[695].

Религиозному выходу царя из конфликта в немалой степени способствовал Великий пост, самый длинный и самый строгий. Эти дни, предшествующие светлой пасхальной радости, всегда являлись на Руси временем особого духовного очищения, распятия в себе страстей, усиления покаянных чувств, милосердия к ближнему и примирения с Богом. Покаяние Николая II перед своим подчиненным – это удивительный пример нравственного достоинства и духовного мужества. Ни победа в войне, ни подъем народного хозяйства, никакие другие внешние успехи не могут сравниться в очах Божьих с победой царя над самим собой. В Николае произошел колоссальный духовный сдвиг: его сердце из тьмы неведения обратилось к Богу.

«Я совершенно уверена, что Государь не может расстаться со Столыпиным, – говорила императрица Мария Федоровна В.Н. Коковцову, – потому что Он и сам не может не понять, что часть вины в том, что произошло, принадлежит Ему, а в этих делах Он очень чуток и добросовестен…»[696]

Покаяние есть не просто признание своих грехов перед ближними и Богом – человек становится другим, у него появляется шанс радикально изменить свою судьбу и судьбу близких. Ничто так не отбрасывает гордого диавола от человека, как раскаянное сердце.

О преодолении государем самого себя убедительно свидетельствует официальный ответ Николая на прошение Столыпина об отставке:

«Петр Аркадьевич.

За протекшие четыре дня со времени нашего разговора (аудиенция состоялась 4 марта 1911 г. – Д.С.) я всесторонне взвесил и обдумал свой ответ.

Вашего ухода я допустить не желаю. Ваша преданность мне и России, Ваша пятилетняя опытность на занимаемом Вами посту и, главное, Ваше мужественное проведение начал русской политики на окраинах Государства побуждают меня всемерно удерживать Вас. Говорю это Вам вполне искренне и убежденно, не по первому впечатлению.

Теперь посмотрим, что говорят и думают вокруг нас. Какое единодушное сожаление, даже уныние, вызвал один слух о Вашем уходе. Неужели после всего этого Вы еще будете упорствовать? Конечно, нет. Я вперед знаю, что Вы согласитесь остаться. Этого требую я, этого желает всякий честный русский.

Прошу Вас, Петр Аркадьевич, приехать ко мне завтра, в четверг в 11 часов утра.

Помните, мое доверие к Вам осталось таким же полным, каким оно было в 1906.

Глубоко уважающий Вас Николай»[697].

Об истинных мыслях царя в этот период свидетельствует также и его сестра великая княгиня Ксения Александровна. 9 марта 1911 г. она «была в Царском, и Государь ей сказал, что он удивляется всему тому, что пишут газеты, так как он и не думал подписывать отставку Столыпина, и не намерен его отпускать»[698].

По воспоминаниям министра земледелия А.В. Кривошеина, Столыпин был полон оптимизма, описывая новую встречу с Николаем: «Никогда еще Государь не оказывал мне столь милостивого приема»[699]. Доброжелательное отношение царя вернуло ему прежние силы, он вновь поверил, что нужен монархии и России.

После примирения царь всячески поддерживал шаги премьера по преодолению политического кризиса. Из царской записки от 31 марта 1911 г.: «Желаю вам завтра, Петр Аркадьевич, в Государственном совете спокойствия духа и полного успеха»[700]. 10 апреля 1911 г.: Николай пожаловал премьеру орден Святого Александра Невского. При этом Петр Аркадьевич «перескочил» в наградной иерархии через пять орденов[701]. Думаю, что орден Святого Александра Невского был избран не случайно: тем самым царь подчеркивал значение закона о западных земствах как щита от католической угрозы[702].

Награда сыграла и важную роль в укреплении поначалу пошатнувшихся позиций премьера, так как делала царскую поддержку явной[703]. В высочайшем рескрипте на имя председателя Совета министров после слов «Пребываю к вам неизменно благосклонный» государь приписал собственной рукой: «…и уважающий вас НИКОЛАЙ»[704].

По признанию даже противников Столыпина, царь с большой неохотой выслушивал критические замечания в адрес премьера, давая понять собеседнику: тема закрыта[705]. Беспокоясь о здоровье премьера, ухудшившемся от пережитых волнений (у него была обнаружена грудная жаба), Николай предоставил ему длительный шестинедельный отпуск[706]. В мае 1911 г. Столыпин с семьей вновь переезжает в Елагин дворец.

Мартовские события стали новым вызовом реакционной бюрократии преобразовательной деятельности премьера. В ответ во время кратковременного майского отпуска Столыпин создает широкомасштабный проект административной реформы. Им он надеется увлечь императора на новую реформаторскую волну.

В то же время понимая, что в отношениях с царем перешел границы дозволенного, Столыпин после мартовского кризиса стал более деликатно, соблюдая иерархическую дистанцию, относиться к императору, о чем свидетельствует отказ Столыпина от спора относительно вывода Крестьянского банк из ведомства Коковцова. «Я Вас побеспокоил, Владимир Николаевич, – говорил он тогда Коковцову, – потому что только что узнал… о том, что сильно волновавший Вас одно время вопрос о судьбе Крестьянского банка получил в мое отсутствие совершенно неожиданное разрешение, которое меня очень радует, потому что оно дает Вам полное удовлетворение, а с меня слагает большую тяжесть, так как перспектива возможного Вашего ухода меня сильно взволновала и я сам все время искал какого-нибудь выхода… Я нисколько не намерен настаивать более перед Государем на одобренном им моем и Александра Васильевиче (Кривошеине. – Д.С.) взгляде…»[707]

Колесо государственных дел, несмотря ни на что, продолжало крутиться. У Столыпина оставалась вера, дающая силы преодолевать роковые стечения обстоятельств[708]. «Ведь что такое была личная жизнь Столыпина за время его министерства? – задает сам себе вопрос сподвижник Столыпина И.Ф. Кошко. – Это была, с точки зрения обывателя, тягчайшая каторга: ни одной минуты, даже в глубине своего жилища он не мог считать себя в безопасности от угрозы смерти; не прекращающаяся злобная травля, не только со стороны революционеров, но и крайних правых, травля, не останавливающаяся пред полным искажением его намерений и стремлений; постоянная интрига завистников, не прощавших ему чрезвычайно быстрого возвышения, – все это должно было бы сломить обыкновенного человека, лишить его жизнерадостности и омрачить ум. Но сознание, что он делает то, что полезно и нужно России, давало ему такое радостное самоудовлетворение, пред которым тяжкие невзгоды его личного положения совершенно бледнели, и это спасало Столыпина от малодушных, искажавших его задачи компромиссов»[709].