Стоп-кран

– И эти… глазированные алчностью глаза, – припомнил я, – ещё и прикатанные на глянцевателе, чтоб блестели навечно.

– Копит чеки приватизационные и за резаную бумагу скупает добро народное: фабрики-заводы, газеты-журналы, порты-аэропорты. Влияние и власть стяжает, посты и портфели.

– Яйца откладывает по ведомственным кабинетам министерским, чтобы и дети моли пристроены были по тёпленьким местам. Росли при яхтах и бизнес-джетах, посреди бизнес-планов. Мужали, посвящённые в мутные схемы, сызмальства замазанные грязными деньгами. Честная честь и совестливая совесть, что тут скажешь!

– Так и погубили великую страну. А ведь ещё через поколение вся эта мразь станет нормой. И никто уже не вспомнит про криминальное прошлое и не пригвоздит антинародное настоящее, – резюмировал иссякший Костя. – Ладно, пошли писать объявления в «Из рук в руки». Надо ж теперь пристроить этот хлам!

Добавить было нечего. Лифт мощно вскарабкался по шахте, словно бэтмен в стальных латах.

Дома нас ждал сюрприз.

Глава 6. Осип Нищебродский, физик

– Осип Иванович Нищебродский, – представился худющий бородатый парень, – физик…

И воткнул свою костлявую пятерню в мою на автомате протянутую в ответ руку.

На госте были вьетнамки и шорты, выделанные умелыми руками с ножницами из погибших джинсов. Ещё был серебряный крестик на обыкновенной засаленной верёвке. Всё остальное, что было на нём, можно охарактеризовать как смуглая кожа, обильный волосяной покров, отметина от прививки оспы и шрам от аппендицита. Больше на неожиданном госте не было ничего, и мы с Костей заволновались. Если наша женская команда водит в квартиру мужиков, пусть даже и физиков – то… Как бы помягче выразиться?

Из Костиной комнаты вышла Инга. Как обычно, в белом махровом халате с зацепками и в стоптанных тапках. В проём кухонной двери просматривалась Дуся в любимой позе на подоконнике. Вроде, всё в норме. Но Инга разводит руками.

– Вот так, мальчики! У нас неожиданное пополнение.

– Я и не гадал, что у вас тут так весело, – искренне радовался Осип. – Мне сказали, коммуналка. Ну, думал, сосед – старпёр какой-нибудь, вечно подозрительный, или бабка скрипучая, немногим лучше. А у вас тут – достойная молодёжная общага!

– Ты вообще кто? – не выдержал Костя.

– Вообще, я – обычное срущество, – охотно лыбится физик Нищебродский. – Это в том смысле, что сущее, которое срёт. Правда, редко, ибо ем мало. То есть никак не потустороннее. Меня даже можно потрогать.

Но Костя отшатнулся.

– Она, – Осип указал пальцем на Ингу, – меня потрогала. И убедилась. Я есмь! Вот только контаминанта у меня завышенная.

На последней сентенции мы откровенно подвисли.

– Ну, не мылся я давно. Не до того было. Где у вас тут ближайшие бани?

– Может, нам участкового вызвать? – предложил я Косте.

Нищебродский тут же скис.

– Да нет, ребята, тут же дело-то какое. Плёвое дело-то. Снял я комнату в этой квартире. У Зинаиды Зиновьевны Зряходиловой.

– Снял, говоришь? – прищурился Костя.

– Именно. Меня ж с универа попёрли. Из общаги ещё весной выписали. И я там нелегально полгода квартировался. В смысле, прятался. Ребята отмазывали, если что. А вчера комендант на меня облаву устроил. Два наряда приезжали. С мигалками.

– И нашли тебя?

– Как не найти? Сам и сдался. Зачем мне позор, если из-под кровати за ногу вытаскивать будут?

– А как же ты Зинаиду Зиновьевну разыскал? Она ж в отъезде!

– Да не знаю я её лично! Мент сказал, что есть у него знакомая, которая комнату сдаёт. Адрес назвал. Сказал, что ключ в замке. Оплату велел почтовым переводом пересылать в город Камыш… шин. Нет. Кумыз… Нет, забыл. Но у меня адрес записан! Всё по совести.

– Камызяк, – подсказал Костя.

– Во!

– Выходит, не забыл Кузьма ключ от комнаты, – рассудил я. – Соседка твоя знала, что не собирается возвращаться, вот и решила комнату сдать, чтобы было на что пить.

Махнул рукой утомлённый разбирательством Костя, и мы ввалились на кухню. Инга медитировала перед открытым пустым холодильником.

– Обычное дело, – пожал плечами Нищебродский. – Даже в студенческой общаге холодильник набирает сотню просмотров в день, хотя перспектив там у него никаких.

Чтобы хоть как-то скрасить хозяйке грустные мысли, я выдал Инге целлофановый пакет с чаем.

– Странный он какой-то, – пощупала она пачку, – никогда таких не видела.

«Японский чай» оказался соломой. Сидим, пьём, отплёвываемся. Уши развесили. Хорош этот физик языком чесать оказался. То про физтех:

– А однажды ребята добрых метров триста рельсов нашего савёловского направления выкрасили чёрной краской. Электричка несётся… и как вдарит экстренно по тормозам! Аж искры полетели со свистом. Только представьте, каково машинисту! Рельсы – они ж против солнца блестят! А тут – бац! Нет рельсов. И ведь нельзя быть уверенным в том, что в перерыве их на металлолом не спёрли!

То про бауманку:

– А доцент у нас на потоке был по фамилии Мудрак. Угадайте, какую кличку ему дали студенты? Нет! Неверно! Да нет же! Не всё так очевидно, что однозначно. Мы прозвали его – Хруй.

То про универ:

– Как-то раз завалил меня препод. Стою красный, а самому не столько стыдно, сколько обидно. Вопросики задавал не из текущего курса физики, а из книжки Перельмана 21 . Где уж мне их помнить, когда книжку ту читал в классе шестом. А может и в пятом. Солнце пригрело мне щёку, а преподу лысину. Искрится хрустальный графиний бок на краю стола. Препод наглости набрался: поставлю тройку, если и вы меня завалите. Задавайте ваш вопрос. А я минуты три назад пронаблюдал, как лаборантка графин схватила, стакан-то наполнила, а прежде, чем сосуд на место поставить, стол обогнула. Писаниной какой-то студенческой заинтересовалась, вот и обошла угол, чтобы буквы к ней правильной стороной развернулись. Ну, думаю, хана тебе, препод. Солнце на графин светит, говорю. Ну, мычит препод, не врубается, к чему клоню. Вода, говорю, в графине. Ну? Какая, спрашиваю, сторона у графина нагревается? Смеётся препод, конечно, говорит, та, что к солнцу повёрнута. А если потрогать? Дотронулся препод к одному боку графина, к другому. Вижу, обалдел. Рушится картина мира у человека. Молча трояк ставит. Ну, я потом сжалился над ним, рассказал, что лаборантка графин развернула. Преподы – они ж тоже люди, только глупее студентов.

21

Яков Исидорович Перельман «Занимательная физика» (1-е издание – 1913).

Постояльцы разбрелись по кроваткам далеко за полночь, а полуночники, то есть мы с Костей, допивали свои восемнадцатые кружки с отваром японской соломы.

– Я подумал, раз существует нобелевский лауреат, лирик Иосиф Бродский, то почему не должен существовать голодный и обездоленный физик, клошар обыкновенный, Осип Нищебродский? В обществе всё уравновешено.

– В природе тоже, Костя. И уравновешено отнюдь не количественно.

– Что ты имеешь в виду?

– Удельный вес. Кубический сантиметр платины весит двадцать один с половиной грамм. А такой же кубик магния – в двенадцать раз меньше. А ведь есть и другие материалы…